- Да тебе бы кто хочешь их одолжил, - сказала Тринидад.
Она пододвинула стул и села около корзины с лепестками.
- Когда догадалась, было уже поздно, -сказала Мина.
Она сделала розу, потом подошла к корзине закрутить ножницами лепест-
ки. Тринидад поставила картонную коробку на пол и тоже принялась за ра-
боту.
Мина посмотрела на коробку.
- Купила туфли?
- В ней мертвые мыши, - ответила Тринидад.
Тринидад закручивала лепестки лучше, и Мина стала обвертывать куски
проволоки зеленой бумагой - делать стебли. Они работали молча, не обра-
щая внимания на солнце, наступавшее на комнату, где на стенах висели
идиллические картины и семейные фотографии. Кончив делать стебли. Мина
повернула к Тринидад свое лицо, казавшееся каким-то невещественным. Дви-
жения у Тринидад, едва шевелившей кончиками пальцев, были удивительно
точные; сидела она сомкнув ноги, и Мина посмотрела на ее мужские туфли.
Не поднимая головы, Тринидад почувствовала ее взгляд, отодвинула ноги
под стул и перестала работать.
- Что такое? -- спросила она.
Мина наклонилась к ней совсем близко.
- Он уехал.
Ножницы из рук Тринидад упали к ней на колени.
- Не может быть!
- Да, уехал, - повторила Мина.
Тринидад не мигая на нее уставилась. Между ее сдвинутыми бровями про-
легла вертикальная морщина.
- И что теперь?
Когда Мина ответила, ее голос звучал ровно и твердо:
- Теперь? Ничего.
Тринидад стала прощаться с ней около десяти. Освободившаяся от бреме-
ни своих тайн, Мина ей напомнила, что надо бросить мертвых мышей в убор-
ную. Слепая подрезала розовый куст.
- Не догадаешься, что у меня здесь в коробке, - сказала, проходя мимо
нее, Мина.
Она потрясла коробку. Слепая прислушалась.
- Тряхни еще раз.
Мина тряхнула во второй раз, но и после третьего, когда, слепая слу-
шала, оттянув указательным пальцем мочку уха, она так и не смогла ска-
зать, что в коробке.
- Это мыши, которых за ночь поймали ловушками в церкви, - сказала Ми-
на.
На обратном пути она прошла мимо слепой молча. Однако слепая двину-
лась за ней следом. Когда бабка вошла в большую комнату, Мина, сидя у
закрытого окна, заканчивала розу.
- Мина, - сказала слепая,- если хочешь быть счастливой, никогда не
поверяй свои тайны чужим людям.
Мина на нее посмотрела, слепая села напротив и хотела тоже начать ра-
ботать, но Мина ей не дала.
- Нервничаешь, - заметила слепая.
- По твоей вине.
- Почему ты не пошла к мессе?
- Сама знаешь почему.
- Будь это вправду из-за рукавов, ты бы и из дому не вышла, - сказала
слепая. - Ты пошла, потому что тебя кто-то ждал, и он тебе сделал что-то
неприятное.
Мина, словно смахивая пыль с невидимого стекла, провела руками перед
глазами слепой.
- Ты ясновидица, - сказала она.
- Сегодня утром ты была в уборной два раза, - сказал слепая. - А ведь
больше одного раза ты не ходишь по утрам никогда.
Мина продолжала работать.
- Можешь ты показать мне, что у тебя в нижнем ящике шкафа? - спросила
слепая.
Мина не спеша воткнула розу в оконную раму, достала из-за корсажа три
ключика, положила в руку слепой и сама сжала ей пальцы в кулак.
- Посмотри собственными глазами, - сказала она.
Кончиками пальцев слепая ощупала ключи.
- Мои глаза не могут увидеть то, что лежит на дне выгребной ямы.
Мина подняла голову. Сейчас ей казалось, будто слепая знает, что она
на нее смотрит.
- А ты полезай туда, если тебя так интересуют мои вещи.
Однако задеть слепую ей не удалось.
- Каждый день ты пишешь в постели до зари,- сказала бабка.
- Но ведь ты сама гасишь свет.
- И сразу ты зажигаешь карманный фонарик. А потом, слушая твое дыха-
ние, я могу даже сказать, о чем ты пишешь.
Мина сделала над собой усилие, чтобы не вспылить.
- Хорошо, - сказала она, не поднимая головы, - допустим, что это
правда; что здесь такого?
- Ничего, - ответил слепая. - Только то, что из-за этого ты не при-
частилась в страстную пятницу.
Мина сгребла нитки, ножницы и недоконченные цветы в одну кучу, сложи-
ла все в корзину и повернулась к слепой.
- Так ты хочешь, чтобы я сказала тебе, зачем ходила в уборную? -
спросила она.
Наступило напряженное молчание, и наконец Мина сказала:
- Какать.
Слепая бросила ей в корзину ключи.
- Могло бы сойти за правду, - пробормотала она, направляясь в кухню.
-Да, можно было бы поверить, если бы хоть раз до этого я слышала от тебя
вульгарность.
Навстречу бабке, с противоположного конца коридора, шла мать Мины с
большой охапкой усеянных колючками веток.
- Что произошло? - спросила она.
- Да просто я потеряла разум, - ответила слепая. - Но, видно, пока я
не начну бросаться камнями, в богадельню меня все равно не отправят.
Габриэль Гарсия Маркес
Сиеста во вторник
Рассказ
ё Перевод с испанского Ростислава РЫБКИНА Форматирование и правка:
Б.А. Бердичевский
Поезд, выйдя из дрожащего коридора красных скал, углубился в банано-
вые плантации, бесконечные и одинаковые справа и слева, и воздух стал
влажным и перестал ощущаться ветерок с моря. В окно вагона ворвался уду-
шающий дым. По узкой дороге рядом с рельсами волы тянули повозки, довер-
ху нагруженные зеленоватыми гроздьями бананов. За дорогой, на ничем не
засаженной и потому какой-то неуместной здесь земле, стояли конторы с
электрическими вентиляторами внутри, казармы из красного кирпича и прог-
лядывающие среди пыльных розовых кустов и пальм террасы с белыми столи-
ками и стульями. Было одиннадцать часов, жара еще только начиналась.
- Лучше поднять стекло, - сказала женщина. -А то у тебя все волосы
будут в саже.
Девочка попыталась, но заржавевшая рама не сдвинулась с места.
Кроме них, пассажиров в этом простом вагоне третьего класса не было.
Дым из паровозной трубы по-прежнему вливался в окошко, и девочка подня-
лась с места и положила на свое сиденье вещи - пластиковую сумку с едой
и обернутый газетой букет цветов. Она пересела на скамейку напротив, по-
дальше от окна, лицом к матери. Обе были в бедном и строгом трауре.
Девочке было двенадцать лет, и на поезде она ехала впервые. Веки у
женщины были в синих прожилках, а ее тело, маленькое, дряблое и бесфор-
менное, облегало платье, скроенное как сутана. Было непохоже, что она
мать девочки - для этого она казалась слишком старой. Она сидела так,
словно позвоночник ее прирос к спинке скамьи, и обеими руками держала на
коленях когда-то лакированный, а теперь облезлый портфель. Лицо ее выра-
жало полное спокойствие, присущее людям, живущим все время в бедности.
В двенадцать началась жара. Поезд, чтобы пополнить запас воды, оста-
новился на десять минут на каком-то полустанке. Снаружи, в таинственном
молчании плантации, тени были необыкновенно чистыми, а внутри вагона
застоявшийся воздух пах невыделанными кожами. Дальше поезд пошел, уже не
набирая большой скорости. Два раза он останавливался в одинаковых город-
ках, деревянные дома которых были выкрашены яркими красками. Женщина,
уронив на грудь голову, задремала. Девочка сняла туфли, пошла в туалет-
ную комнату и положила увядшие цветы в воду.
Когда она вернулась, мать уже ждала ее: пора было есть. Она дала де-
вочке кусок сыра, кусок мясного пирога из маисовой муки и сладкую галету
и то же самое достала из пластиковой сумки для себя. Они начали есть, а
поезд тем временем очень медленно переехал стальной мост и покатил через
новый городок, точно такой, как прежние, с той только разницей, что на
площади в нем толпился народ. Под расплавляющим все и вся солнцем играли
что-то веселое музыканты. За городком, на иссушенной равнине, плантаций
уже не было. Женщина перестала есть.
- Обуйся, - сказала она.
Девочка посмотрела в окно. Она увидела только голую равнину; поезд
снова начал набирать скорость, однако она положила недоеденную галету в
сумку и мигом обулась. Мать дала ей расческу.
- Причешись.
Девочка стала причесываться, и в эту минуту паровоз засвистел. Женщи-
на рукой обтерла потные шею и лицо. Едва только девочка кончила причесы-
ваться, как в окне замелькали первые дома нового городка, большего по
размерам, но еще более унылого, чем прежние.
- Если тебе нужно что-нибудь сделать, сделай это теперь, - сказала
мать. - И потом, даже если ты будешь умирать от жажды, не проси ни у ко-
го воды. И, самое главное, не плачь.
Девочка кивнула. В окна сквозь свистки паровоза и подрагиванье старых
вагонов врывался обжигающий сухой ветер. Женщина свернула сумку с остат-
ками еды и убрала в портфель. На какое-то мгновенье в окне засиял и по-
тух весь городок, такой, каким он был в этот пронизанный светом авгус-
товский вторник. Девочка завернула цветы в мокрую газету, отсела еще
дальше от окна и пристально посмотрела на мать. Та ответила ей спокой-
ным, ласковым взглядом. Свисток оборвался, и поезд начал замедлять ход.
Потом он остановился.
На станции не видно было ни одного человека. На другой стороне улицы,
затененной миндальным деревьями, открыта была только бильярдная. Городок
плавал в зное. Женщина и девочка вышли со станции, пересекли мостовую,
булыжник которой уже начинал разрушаться от напора травы, и оказались в
тени - на тротуаре.
Было почти два часа пополудни. В это время дня городок, придавленный
к земле оцепенением сна, предавался сиесте. Лавки, учреждения, муници-
пальная школа закрывались в одиннадцать и открывались лишь незадолго до
четырех, когда поезд возвращался. Открытыми оставались только гостиница
напротив станции, буфет в ней и бильярдная и тут же, на площади, но чуть
сбоку, почта. В домах, построенных в своем большинстве по стандарту ба-
нановой компании, были заперты изнутри двери и спущены шторы. В некото-
рых было так жарко, что обитатели их обедали в патио. Другие сидели на
стульях в тени миндальных деревьев, прямо на улице, и там проводили часы
сиесты.
Стараясь идти в тени и ничем не нарушать отдыха жителей, женщина с
девочкой зашагали по городку. Они пошли прямо к дому священника. Мать
провела ногтем по металлической сетке, которой была затянута дверь, по-
дождала немного и сделала то же самое снова. Внутри жужжал электрический
вентилятор. Они не услышали шагов, только дверь скрипнула где-то внутри
дома, а потом совсем близко, прямо за металлической сеткой, насторожен-
ный голос спросил:
- Кто это там?
Мать попыталась разглядеть того, кто подошел.
- Мне нужен падре, - сказала она.
- Он сейчас спит.
- У меня срочное дело, - сказала мать.
Ее голос звучал спокойно, но настойчиво.
Дверь беззвучно приоткрылась, и они увидели полную невысокую женщину;
кожа у нее была очень бледная, а волосы стального цвета. За толстыми
стеклами очков ее глаза казались совсем маленькими.
- Войдите, - и она открыла дверь настежь.
Они вошли в комнату, пропахшую запахом увядших цветов. Женщина подве-
ла их к деревянной скамье со спинкой и жестом пригласила их сесть. Де-
вочка села, но мать продолжала стоять, сжимая в руках портфель, погру-
женная в свои мысли. Никаких звуков, кроме жужжанья вентилятора, слышно
не было.
Дверь, которая вела в другие комнаты, открылась, и на пороге опять
появилась та же женщина.
- Говорит, чтобы вы пришли после трех, - почти прошептала она.-Он
только пять минут как лег.
- Поезд уходит в половине четвертого, - сказала мать.
Ее слова прозвучали коротко и уверенно, но в голосе, все таком же
спокойном, значения было больше, чем в словах. Впервые женщина, впустив-
шая их в дом, улыбнулась.
- Хорошо, - сказала она.
Дверь закрылась за нею снова, и теперь мать села около девочки. В уз-
кой, бедно обставленной приемной было чисто. По ту сторону деревянного
барьера, делившего комнату надвое, стоял рабочий стол, простой, застлан-
ный клеенкой, а на нем - пишущая машинка старого образца и рядом ваза с
