цветами. Еще дальше, за столом, стояли приходские архивы. Чувствовалось,
что порядок в кабинете поддерживает одинокая женщина.
Дверь снова открылась, и на этот раз, протирая носовым платком стекла
очков, вышел священник. Только когда он надел очки, стало ясно, что он
родной брат женщины, которая их впустила.
- Что вам угодно? - спросил он.
- Ключи от кладбища, - ответила мать.
Девочка продолжала сидеть, цветы лежали у нее на коленях; а ноги под
скамейкой были скрещены. Священник посмотрел на нее, потом на мать, а
потом, сквозь металлическую сетку, затягивавшую окно, на безоблачное,
ослепительно яркое небо.
- В такую жару, - сказал он. - Могли бы подождать, пока солнце будет
пониже.
Мать покачала головой. Священник прошел за барьер, достал из шкафа
тетрадь в клеенчатой обложке, деревянный пенал и чернильницу и сел за
стол. Волос на голове у него было мало, зато они в избытке росли на ру-
ках.
- Чью могилу хотите посетить? - спросил он.
- Карлоса Сентено, - ответила мать.
- Кого?
- Карлоса Сентено.
Падре по-прежнему не понимал.
- Вора, которого убили здесь, в городке, на прошлой неделе, - не ме-
няя тона, сказала женщина. - Я его мать.
Священник пристально на нее посмотрел. Она ответила ему таким же
взглядом, спокойная и уверенная в себе, и падре залился краской. Он
опустил голову и начал писать. Заполняя страницу в клеенчатой тетради,
он спрашивал у женщины, кто она и откуда; она отвечала без запинки, точ-
но и подробно, словно читая по написанному. Падре начал потеть. Девочка
расстегнула левую туфлю, подняла пятку и наступила на задник. То же са-
мое она сделала и правой ногой. Все началось в понедельник на прошлой
неделе, в нескольких кварталах от дома священника. Сеньора Ребека, оди-
нокая вдова, жившая в доме, полном всякого хлама, услышала сквозь шум
дождя, как кто-то пытается открыть снаружи дверь ее дома. Она поднялась
с постели, нашла на ощупь в гардеробе старинный револьвер, из которого
никто не стрелял со времен полковника Аурелиано Буэндиа, и, не включая
света, пошла к двери. Ведомая не столько звуками в замочной скважине,
сколько страхом, развившимся у нее за двадцать восемь лет одиночества,
она определила в темноте, не подходя близко, не только где находится
дверь, но и где расположена в ней замочная скважина. Сжав револьвер обе-
ими руками и выставив его вперед, она зажмурилась и нажала на спусковой
крючок. Стреляла она первый раз в жизни. Когда выстрел прогремел, она
сперва не услышала ничего, кроме шепота мелкого дождя на цинковой крыше.
Потом на зацементированную площадку перед дверью упал какой-то небольшой
металлический предмет, и невероятно усталый голос очень тихо сказал:
оОй, мама!п У человека, которого на рассвете нашли мертвым перед ее до-
мом, был расплющенный нос, на нем была фланелевая, в разноцветную полос-
ку рубашка и обыкновенные штаны, подпоясанные вместо ремня веревкой, и
еще он был босой. Никто в городке его не знал.
- Так, значит, звали его Карлос Сентено, - пробормотал, закончив пи-
сать, падре.
- Сентено Айяла, - уточнила, женщина. - Он был единственный мужчина в
семье.
Священник повернулся к шкафу. На гвозде, вбитом в дверцу, висели два
больших ржавых ключа; именно такими представляли себе девочка и ее мать,
когда была девочкой, да и, должно быть, когда-то сам священник ключи
святого Петра. Он снял их, положил на открытую тетрадь, лежавшую на
барьере, и, взглянув на женщину, ткнул пальцем в исписанную страницу.
- Распишитесь вот здесь.
Женщина, зажав портфель под мышкой, стала неумело выводить свое имя.
Девочка взяла цветы в руки, подошла, шаркая, к барьеру и внимательно
посмотрела на мать.
Падре вздохнул.
- Никогда не пытались вернуть его на правильный путь?
Кончив писать, женщина ответила:
- Он был очень хороший.
Несколько раз переведя взгляд с матери на дочь, падре с жалостью и
изумлением убедился в том, что плакать ни та ни другая не собираются.
Тем же ровным голосом женщина продолжала:
- Я ему говорила, чтобы никогда не крал у людей последнюю еду, и он
меня слушался. А раньше, когда он был боксером, его, бывало, так отдела-
ют, что по три дня не мог встать с постели.
- Ему все зубы выбили, - сказала девочка.
- Это правда, - подтвердила мать. - Для меня в те времена у каждого
куска был привкус ударов, которые получал мой сын в субботние вечера.
- Неисповедимы пути господни, - сказал священник.
Но сказал он это не очень уверенно, отчасти потому, что опыт сделал
его немного скептиком, а отчасти из-за жары. Он посоветовал им накрыть
чем-нибудь головы, чтобы избежать солнечного удара. Объяснил, позевывая
и уже почти засыпая, как найти могилу Карлоса Сентено. На обратном пути,
сказал он, им достаточно будет позвонить в дверь и потом просунуть под
нее ключ, а также, если есть возможность, милостыню для церкви. Женщина
выслушала его очень внимательно, но поблагодарила без улыбки.
Направляясь к наружной двери, чтобы ее открыть, падре увидел: прижав-
шись к металлической сетке носами, внутрь глядят какие-то дети. Когда он
открыл, дети бросились врассыпную. Обычно в это время дня на улице не
было ни души. Сейчас, однако, там были не только дети. Под миндальными
деревьями стояли небольшие группки людей. Падре окинул взглядом улицу,
преломленную в призме зноя, и понял. Мягким движением он снова затворил
дверь.
- Подождите минутку, - сказал он, не глядя на женщину.
Дверь в глубине дома открылась, и оттуда вышла его сестра; поверх
ночной рубашки она набросила черную кофту, а волосы у нее были теперь
распущены и лежали на плечах. Она посмотрела молча на священника.
- Что случилось? - спросил он.
- Люди поняли, - прошептала сестра.
- Лучше им выйти через патио, - сказал падре.
- Да все равно, - сказала сестра. - Все повысовывались в окна.
Похоже было, что мать поняла только теперь. Она вглядывалась в сетку,
пытаясь рассмотреть, что делается на улице. Потом взяла у девочки цветы
и пошла к двери. Девочка зашагала за нею следом.
- Подождите, пока опустится ниже солнце, - сказал падре.
- Вы расплавитесь, - добавила, стоя неподвижно в глубине комнаты, его
сестра. - Подождите, я вам одолжу зонтик.
- Спасибо, - ответила женщина. - Нам и так хорошо. Она взяла девочку
за руку, и они вышли на улицу.
Габриэль Гарсия Маркес
У нас в городке воров нет
Рассказ
ё Перевод с испанского Ростислава РЫБКИНА Форматирование и правка:
Б.А. Бердичевский
Дамасо вернулся с первыми петухами. Ана, его жена, беременная уже
седьмой месяц, сидела, не раздеваясь, на постели и ждала его. Лампа на-
чинала гаснуть. Дамасо понял, что жена ждала его всю ночь, не перестава-
ла ждать ни на миг и даже сейчас, видя перед собой, попрежнему ждет его.
Он успокаивающе кивнул ей, но она не ответила, а испуганно уставилась на
узелок из красной материи, который он принес, скривила губы, стараясь не
заплакать, и задрожала. В молчаливой ярости Дамасо обеими руками схватил
ее за корсаж. От него пахло перегаром.
Ана позволила поднять себя, а потом всей своей тяжестью упала к нему
на грудь, прильнула лицом к его ярко-красной полосатой рубашке и зарыда-
ла. Крепко обхватив мужа, она держала его, не отпуская, до тех пор, по-
ка, наконец, не успокоилась.
- Я сидела и заснула, - всхлипывая, заговорила она, - и вдруг вижу во
сне - дверь открылась, и в комнату втолкнули тебя, окровавленного.
Дамасо молча высвободился из объятий жены и посадил ее на кровать,
туда, где она сидела до его прихода, а потом бросил узелок ей на колени
и вышел помочиться. Она развязала тряпку и увидела бильярдные шары - два
белых и один красный, потерявшие блеск, со щербинками от ударов.
Когда Дамасо вернулся, она удивленно их рассматривала.
- Зачем они?-спросила она.
Он пожал плечами:
- Чтобы играть в бильярд.
Дамасо снова завязал шары в красную тряпку и вместе с самодельной от-
мычкой, карманным фонариком и ножом спрятал их на дно сундука. Ана лег-
ла, не раздеваясь, лицом к стене. Дамасо снял только брюки. Вытянувшись
на постели, он курил в темноте и пытался обнаружить в предрассветных
звуках и шорохах хоть какие-нибудь последствия того, что он совершил; и
вдруг до него дошло, что жена не спит.
- О чем ты думаешь?
- Ни о чем, - сказала она.
От злости голос его стал еще глубже обычного. Дамасо затянулся пос-
ледний раз и загасил окурок о земляной пол.
- Не было ничего другого, - вздохнул он. - Зря проболтался целый час.
- Жаль, что тебя не пристрелили, - сказала Ана.
Дамасо вздрогнул.
- Типун тебе на язык, - пробормотал он и, постучав по краю деревянной
кровати, стал шарить рукой по полу в поисках сигарет и спичек.
- Ну и осел же ты! - сказала она. - Хоть бы подумал, что я дожидаюсь
и не сплю, и каждый раз, как слышу шум на улице, мне кажется, что это
несут тебя мертвого. - Она вздохнула и добавила: - И все из-за каких-то
трех бильярдных шаров.
- В ящике стола было всего только двадцать пять сентаво.
- Тогда не надо было брать ничего.
- Очень уж трудно было туда влезть, - сказал Дамасо. - Не мог же я
уйти с пустыми руками.
- Взял бы хоть что-нибудь другое.
- Другого ничего не было, - сказал Дамасо.
- Нигде не найдешь столько разных вещей, как в бильярдной.
- Это так кажется, - сказал Дамасо. - А когда войдешь и хорошенько
оглядишься, то видишь, что там нет ничего дельного.
Ана молчала. Дамасо представил себе, как она с открытыми глазами ищет
во мраке памяти какой-нибудь ценный предмет.
- Может, оно и так, - сказала она.
Дамасо закурил опять. Алкоголь покидал его, и постепенно возвращались
ощущение веса и объема тела и способность распоряжаться им.
- Там, внутри, был кот, - добавил он. - Большущий белый кот.
Ана перевернулась на другой бок, прижалась раздувшимся животом к жи-
воту мужа и просунула ногу между его колен. От нее пахло луком.
- Очень страшно было?
- Кому, мне?
- А кому же? - сказала Ана. - Говорят, мужчинам тоже бывает страшно.
Он почувствовал, что она улыбается, и тоже улыбнулся.
- Немного, - ответил Дамасо. - Чуть штаны не намочил.
Он дал поцеловать себя, но сам не ответил. Потом, с полным сознанием
риска, на который пошел, но без тени раскаяния, словно делясь воспомина-
ниями о путешествии, все ей подробно рассказал.
Она долго молчала.
- Глупость ты сделал.
- Самое главное - начать, - сказал Дамасо. - И вообще, для первого
раза не так уж плохо.
Было уже за полдень, и солнце палило неимоверно. Когда Дамасо прос-
нулся, Ана была уже на ногах. Он сунул голову в фонтан и держал ее там
до тех пор, пока не проснулся окончательно. Жилище их было одним из мно-
гих в целой галерее одинаковых комнат с общим патио, рассеченным на час-
ти кусками проволоки для сушки белья. Около входа в их комнату, отгоро-
женные от остального патио листами жести, стояли печка для стряпни и
нагревания утюгов и стол для еды и глажения. Увидев, что идет муж, Ана
освободила часть столика от выглаженного белья и, чтобы сварить кофе,
сняла с печки утюги. Она была крупнее Дамасо, с очень светлой кожей, и
двигалась мягко и точно, как двигаются люди, не испытывающие никакого
страха перед жизнью.
Сквозь туман головной боли Дамасо вдруг почувствовал, что жена взгля-
дом пытается ему что-то сказать, и обратил наконец внимание на голоса в
патио.
- Все утро только об этом и говорят, - прошептала Ана, подавая ему
кофе. - Мужчины уже пошли туда.
Окинув двор взглядом, Дамасо убедился, что и вправду мужчины и дети
куда-то исчезли. Прихлебывая кофе, послушал, о чем говорят женщины, раз-
вешивающие белье. Потом закурил и вышел из кухни.
- Тереса, - позвал он.
