его к двери, крепко обхватила руками и принялась уговаривать.
- Честное слово, сама отнесу их завтра, - говорила Ана. - Беременную
меня все равно не посадят.
Дамасо вырвался.
- Тебя все увидят, - сказала Ана. - Сегодня светло, полная луна - ты,
дурак, даже этого понять не можешь.
Она попыталась снова удержать его, не дать ему вынуть засов из двери,
а потом, зажмурив глаза, замолотила по его лицу и шее кулаками, почти
крича:
- Зверь, зверь!
Дамасо попытался защититься, и тогда она, ухватившись за деревянный
засов, большой и тяжелый, вырвала его из рук Дамасо и замахнулась, це-
лясь ему в голову. Дамасо увернулся, и удар пришелся по его плечу; кость
зазвенела, как стекло.
- Шлюха! - взвыл он.
Он уже не думал о том, что не надо поднимать шума. Он ударил Ану на-
отмашь кулаком по уху и услышал глубокий стон и тяжелый удар тела о сте-
ну, но даже не взглянул на нее и вышел из комнаты. Дверь осталась откры-
той.
Оглушенная болью, Ана лежала на полу и ждала: вот-вот что-то случится
у нее в животе. Из-за стены ее окликнули глухим, замогильным голосом.
Она закусила губу, чтобы не разрыдаться. Потом поднялась на ноги и оде-
лась. Ей не пришло в голову, как не пришло в голову и в тот раз, когда
он уходил за шарами, что Дамасо еще ждет за дверью, понимая, что план
его никуда не годится, и надеясь, что она закричит или побежит за ним,
чтобы его удержать. Ана повторила ту же свою ошибку: вместо того чтобы
броситься догонять мужа, она обулась, закрыла дверь и села на кровать
ждать его.
Только тогда, когда дверь закрылась, Дамасо понял, что путь к отступ-
лению отрезан. До конца улицы его провожал лай собак, но потом наступило
какое-то призрачное молчание. Он шел по мостовой, стараясь уйти от звука
собственных шагов, казавшихся такими чужими и громкими в тишине спящего
городка. Пока он не очутился на пустыре перед ветхой дверью бильярдной,
никаких мер предосторожности он не принимал.
Зажигать фонарик на этот раз не понадобилось. Укреплена была только
сама дверь, в том месте, откуда он вырвал тогда петлю. Остальное все бы-
ло прежним. Отведя замок в сторону, Дамасо подсунул правой рукой заост-
ренный конец напильника под другую петлю и задвигал им взад-вперед с си-
лой, но без ожесточения; и вот, наконец, брызнул жалостный фонтан гнилых
древесных крошек, и дерево поддалось.
Прежде чем толкнуть осевшую дверь, он, чтобы она не задевала за кир-
пичи пола, приподнял ее. Приоткрыв ее сначала совсем немного, он снял
ботинки и сунул их вместе со свертком внутрь, а потом вошел, крестясь, в
залитое лунным светом помещение.
Сперва он миновал темный проход, загроможденный пустыми бутылками и
ящиками. Дальше, в снопе лунного света из застекленного слухового окна,
стоял бильярдный стол, за ним - шкафы, повернутые к Дамасо задней стен-
кой, и в конце, с внутренней стороны главного входа - баррикада из
стульев и столиков. Все было так же, как в первый раз, если не считать
полного молчания и снопа света. Дамасо, которому до этой минуты приходи-
лось усилием воли превозмогать напряжение, завладели какие-то странные
чары.
Теперь он уже не обращал внимания на выступающие кирпичи пола. Прижав
дверь ботинками, он пересек лунную дорожку и включил фонарик, чтобы
отыскать за стойкой коробку для шаров. Он действовал без предосторожнос-
тей. Двигая луч фонаря слева направо, увидел груду покрытых пылью буты-
лок, пару стремян со шпорами, скатанную рубашку, испачканную машинным
маслом, и, наконец, коробку для шаров - на том же месте, где оставил ее
в прошлый раз. Но потом свет его фонарика передвинулся дальше, и тут Да-
масо увидел кота.
Животное без всякого интереса смотрело на него сквозь свет от фонаря.
Дамасо все светил на него, как вдруг с легкой дрожью вспомнил, что ни-
когда не видел кота в бильярдной днем. Он приблизил к нему руку с фона-
риком и сказал оБрысь!п, однако кот не обратил на это никакого внимания.
Но тут в голове у Дамасо произошел беззвучный взрыв, и кот навсегда ис-
чез из его памяти. Когда Дамасо понял, что случилось, фонарик уже выпал
у него из рук, а сам он стоял и крепко прижимал к груди сверток с шара-
ми. Бильярдная была залита светом.
- Эй!
Он узнал голос дона Роке и, ощущая страшную усталость в спине, мед-
ленно выпрямился. Дон Роке, в одних трусах и с железной палкой в руке,
очумелый от света, приближался к нему из глубины заведения. За бутылками
и пустыми ящиками, мимо которых Дамасо прошел вначале, висел гамак. Га-
мака тоже не было в первый раз.
Когда расстояние между ними сократилось до десяти метров, дон Роке
подпрыгнул и приготовился к защите. Дамасо спрятал руку со свертком за
спину. Дон Роке сощурился и вытянул голову, силясь разглядеть его без
очков своими близорукими глазами.
- Так это ты, парень! - изумленно воскликнул он.
Дамасо показалось, будто пришел конец чему-то длившемуся бесконечно.
Дон Роке опустил железную палку и подошел к нему с разинутым от удивле-
ния ртом. Без очков и вставных челюстей его можно было принять за женщи-
ну.
- Что ты здесь делаешь?
- Ничего, - сказал Дамасо, незаметно меняя позу.
- Что это у тебя? - спросил дон Роке.
Дамасо отступил назад.
- Ничего, - повторил он.
Дон Роке покраснел и начал дрожать.
- Что это у тебя? - крикнул он, замахиваясь палкой и делая шаг впе-
ред.
Дамасо протянул ему сверток. Дон Роке, по-прежнему настороже, взял
сверток левой рукой и ощупал его пальцами. И только теперь он понял.
- Не может быть, - сказал он.
Он был так ошеломлен, что положил железную палку на стойку и, разво-
рачивая бумагу, казалось, совсем забыл о Дамасо. В глубоком молчании он
стал разглядывать шары.
- Я давно собирался их положить, - сказал Дамасо.
- Не сомневаюсь, - отозвался дон Роке.
Дамасо побледнел как смерть. Алкоголь улетучился, остались только
привкус земли во рту и смутное ощущение одиночества.
- Так вот оно, чудо, - сказал дон Роке, снова заворачивая шары. - Не
могу поверить, что ты такой дурак.
Когда он поднял голову, выражение его лица было уже совсем другим.
- А двести песо?
- В ящике ничего не было, - сказал Дамасо.
Дон Роке задумчиво посмотрел на него, жуя губами, и расплылся в улыб-
ке.
- Ничего не было, - повторил он несколько раз. - Ничего, значит, не
было. - И, снова схватив железную палку, добавил. - Это ты расскажешь
сейчас алькальду.
Дамасо вытер потные ладони о брюки.
- Вы же знаете, что там ничего не было.
Дон Роке все так же улыбался.
- Там было двести песо, - сказал он. - И сейчас их выбьют из твоей
шкуры не столько за то, что ты сволочь, сколько за то, что ты дурак.
1 Хорхе Негрете- популярный в Латинской Америке певец и киноактер. 2
Кантинфлас- популярный в Латинской Америке мексиканский комический кино-
актер.
Габриэль Гарсия Маркес
Самый красивый утопленник в мире
Рассказ
ё Перевод с испанского Ростислава РЫБКИНА Форматирование и правка:
Б.А. Бердичевский
Первые из детей, увидевшие, как по морю приближается к берегу что-то
темное и непонятное, вообразили, что это вражеский корабль. Потом, не
видя ни мачт, ни флагов, подумали, что это кит. Но когда неизвестный
предмет выбросило на песок и они очистили его от опутывающих водорослей,
от щупалец медуз, от рыбьей чешуи и от обломков кораблекрушений, которые
он на себе нес, вот тогда они поняли, что это утопленник.
Они играли с ним уже целый день, закапывая его в песок и откапывая
снова, когда кто-то из взрослых случайно их увидел и всполошил все селе-
ние. Мужчины, которые отнесли утопленника в ближайший дом, заметили, что
он тяжелее, чем все мертвецы, которых они видели, почти такой же тяже-
лый, как лошадь, и подумали, что, быть может, море носило его слишком
долго и кости пропитались водой. Когда его опустили на пол, то увидели,
что он гораздо больше любого их них, больше настолько, что едва помес-
тился в доме, но подумали, что, быть может, некоторым утопленникам
свойственно продолжать расти и после смерти. От него исходил запах моря,
и из-за того что тело облекал панцирь из ракушек и тины, лишь очертания
позволили предположить, что это труп человека.
Достаточно оказалось очистить ему лицо, чтобы увидеть: он не из их
селения. В селении у них было от силы два десятка сколоченных из досок
лачуг, около каждой дворик - голые камни, на которых не росло ни цветка,
- и рассыпаны эти домишки были на оконечности пустынного мыса. Оттого
что земли было очень мало, матерей ни на миг не оставлял страх, что ве-
тер может унести их детей; и тех немногих мертвых, которых приносили го-
ды, приходилось сбрасывать с прибрежных крутых скал. Но море было спо-
койное и щедрое, а все мужчины селения вмещались в семь лодок, так что,
когда находили утопленника, любому достаточно было посмотреть на ос-
тальных, и он сразу знал, все ли тут.
В этот вечер в море не вышел никто. Пока мужчины выясняли, не ищут ли
кого в соседних селениях, женщины взяли на себя заботу об утопленнике.
Пучками испанского дрока они стерли тину, выбрали из волос остатки водо-
рослей и скребками, которыми очищают рыбу от чешуи, содрали с него ра-
кушки. Делая это, они заметили, что морские растения на нем из дальних
океанов и глубоких вод, а его одежда разорвана в клочья, словно он плыл
через лабиринты кораллов. Они заметили также, что смерть он переносит с
гордым достоинством - на лице его не было выражения одиночества,
свойственного утонувшим в море, но не было в нем и отталкивающего выра-
жения муки, написанного на лицах тех, кто утонул в реке. Но только когда
очистили его совсем, они поняли, какой он был, и от этого у них перехва-
тило дыхание. Он был самый высокий, самый сильный, самого лучшего сложе-
ния и самый мужественный человек, какого они видели за свою жизнь, и да-
же теперь, уже мертвый, когда они впервые на него смотрели, он не укла-
дывался в их воображении.
Для него не нашлось в селении ни кровати, на которой бы он уместился,
ни стола, который мог бы его выдержать. Ему не подходили ни праздничные
штаны самых высоких мужчин селения, ни воскресные рубашки самых тучных,
ни башмаки того, кто прочнее других стоял на земле. Зачарованные его
красотой и непомерной величиной, женщины, чтобы он мог пребывать в смер-
ти с подобающим видом, решили сшить ему штаны из большого куска косого
паруса, а рубашку - из голландского полотна, из которого шьют рубашки
невестам. Женщины шили, усевшись в кружок, поглядывая после каждого
стежка на мертвое тело, и им казалось что еще никогда ветер не дул так
упорно и никогда еще Карибское море не волновалось так, как в эту ночь;
и у них было чувство, что все это как-то связано с мертвым. Они думали,
что если бы этот великолепный мужчина жил у них в селении, двери у него
в доме были бы самые широкие, потолок самый высокий, пол самый прочный,
рама кровати была бы из больших шпангоутов на железных болтах, а его же-
на была бы самая счастливая. Они думали: власть, которой бы он обладал,
была бы так велика, что, позови он любую рыбу, она тут же прыгнула бы к
нему из моря, и в работу он вкладывал бы столько старанья, что из без-
водных камней двориков забили бы родники и он сумел бы засеять цветами
прибрежные крутые скалы. Втайне женщины сравнивали его со своими мужьями
и думали, что тем за всю жизнь не сделать того, что он смог бы сделать
за одну ночь, и кончили тем, что в душе отреклись от своих мужей как от
самых ничтожных и жалких существ на свете. Так они блуждали по лабирин-
там своей фантазии, когда самая старая из них, которая, будучи самой
старой, смотрела на утопленника не столько с чувством, сколько с со-
чувствием, сказала, вздохнув:
- По его лицу видно, что его зовут Эстебан.
