нулся под напором толпы и огромное тело осталось, свалившись с него, ле-
жать на земле, и казалось, что внутри оно совсем пустое, но он все так
же смеялся и все так же блестели его золотые зубы. Грохот от падения
стола был такой, что броненосец с севера, прибывший с дружеским визитом
лет двадцать назад и с тех пор стоявший у пристани, объявил карантин,
опасаясь, что змеиный яд может попасть к нему на палубу, а люди, празд-
новавшие вербное воскресенье, вышли из церкви со своими освященными
пальмовыми листьями, не дождавшись конца мессы, потому что каждому хоте-
лось увидеть, что происходит с ужаленным, а того уже раздувал воздух
смерти и теперь он в обхвате был вдвое больше прежнего, изо рта у него
шла желтая пена и было слышно, как дышат его поры, но по-прежнему он так
сотрясался от хохота, что все бубенчики на нем звенели. Увеличиваясь,
тело его отрывало у гетр пуговицы и разрывало швы одежды, и казалось,
что перстни вот-вот разрежут ему пальцы, а лицо его обрело цвет солони-
ны, и все, кто видел, как его ужалила змея, поняли, что он, хотя еще
жив, уже гниет и скоро рассыплется на такие мелкие кусочки, что его при-
дется сгребать и ссыпать лопатой в мешок, но в то же время им казалось,
что, даже превратившись в опилки, он не перестанет смеяться. Зрелище бы-
ло настолько невероятное, что морские пехотинцы из северной страны под-
нялись на мостик своего корабля, чтобы фотоаппаратами с мощными линзами
заснять его оттуда в цвете, но женщины, вышедшие из церкви, помешали им
это сделать, они накрыли умирающего одеялом, а на одеяло положили освя-
щенные пальмовые листья -- кто-то чтобы не дать морским пехотинцам оск-
вернить тело своими чужеземными штуковинами, а кто-то потому, что было
страшно смотреть на нечестивца, способного умереть от смеха в буквальном
смысле этого слова; другие же надеялись, что, таким способом избавят от
яда хотя бы его душу. Все уже решили, что он мертв, когда одним движени-
ем он сбросил с себя пальмовые листья и, еще не совсем очнувшись и не
оправившись до конца от происшедшего, без посторонней помощи поставил
стол, вскарабкался на него кое-как, и вот он уже опять кричит, что про-
тивоядие это прямо-таки благословенье господне в пузырьке, вы все в этом
убедились, и стоит всего два квартильо , и изобрел он это противоядие не
корысти ради, а для блага людей, кто еще там говорит, будто это одно и
то же, и только прошу вас, дамы и господа, не напирайте, хватит на всех.
Но люди, конечно, напирали, и правильно делали, потому что на всех не
хватило. Один пузырек приобрел даже адмирал с броненосца, поверивший,
что снадобье это защитит также и от отравленных пуль анархистов, а члены
экипажа, увидев, что им не сфотографировать человека, ужаленного змеей,
мертвым, не только стали снимать его стоящим во весь рост на столе, но
еще заставили давать автографы, и он их давал до тех пор, пока руку не
свело судорогой. Уже совсем стемнело, почти все разошлись, в порту оста-
вались только самые неприкаянные, и тут он стал искать взглядом кого-ни-
будь с лицом поглупее, ведь нужно было, чтобы кто-то помог ему убрать со
стола и упаковать пузырьки, и, конечно, взгляд его остановился на мне.
Словно сама судьба на меня взглянула, не только моя, но и его, и хотя с
тех пор прошло уже больше ста лет, мы с ним помним все, как будто это
было в прошлое воскресенье. Так или иначе, но мы уже складывали с ним
его аптеку в чемодан с пурпурными завитушками, скорее похожий на гробни-
цу мудреца, когда он, должно быть, увидев внутри меня какой-то свет, ко-
торого не увидел сразу, спросил равнодушно, кто ты, и я ответил, что я
сирота при живом отце, и он расхохотался даже громче, чем когда на него
действовал яд, а потом спросил, чем ты занимаешься, и я ответил, что не
занимаюсь ничем, просто живу, потому что все остальные занятия ломаного
гроша не стоят, и он, все еще плача от смеха, спросил, есть ли на свете
такое, что мне все-таки хотелось бы знать, и это был единственный раз,
когда я ответил ему серьезно и сказал правду, что хотел бы научиться га-
дать и предсказывать, и тогда он перестал смеяться и сказал, будто раз-
мышляя вслух, что для этого мне не хватает совсем немногого, глупое ли-
цо, которое для этого необходимо, у меня уже есть. В тот же вечер он по-
говорил с моим отцом и за реал с двумя квартильо и колоду карт, способ-
ных предсказывать любовные победы, купил меня навсегда.
Таков был злой фокусник, потому что добрый фокусник -не он, а я. Он
мог доказать астроному, что месяц февраль -- это стадо невидимых слонов,
но когда фортуна поворачивалась к нему спиной, он становился жесткосерд-
ным. В свои лучшие времена он был бальзамировщиком вице-королей и, расс-
казывают, умел придать их лицам выражение такой властности, что они по-
том еще по многу лет правили даже лучше, чем при жизни, и до тех пор,
пока он не возвращал им обычного вида мертвых, никто не осмеливался их
хоронить, но его положение пошатнулось после того, как он изобрел шахма-
ты, в которых невозможны ни поражение ни победа, а партия длится беско-
нечно, игра эта довела до безумия одного капеллана и стала причиной са-
моубийства двух титулованных особ, и после этого он покатился вниз, стал
толкователем сновидений, потом гипнотизером, которого приглашают для
развлечения гостей на дни рождения, потом зубодером, удаляющим зубы пу-
тем внушения, и, наконец, ярмарочным знахарем, и в ту пору, когда мы с
ним познакомились, даже невежественные пираты не принимали его всерьез.
Мы мотались по свету вместе с нашей кучей лжелекарств и жили в вечном
страхе из-за наших свечей, которые, если их зажжешь, делают контрабан-
дистов невидимыми, из-за капель, которыми жены-христианки, незаметно на-
капав их в суп, могут сделать богобоязненными мужей-голландцев, и из-за
всего того, что вы выберете сами, дамы и господа, и я совсем не настаи-
ваю, чтобы вы покупали, а просто советую не отказываться от своего
счастья. Но хоть мы и умирали со смеху над всем тем, что с нами происхо-
дило, на самом деле нам едва удавалось заработать себе на хлеб, и теперь
он надеялся только на мое уменье предсказывать. Переодев меня в японца,
положив в похожий на гробницу чемодан и цепью приковав внутри к правой
стенке, он запирал меня в нем, чтобы я оттуда предсказывал, а сам в это
время лихорадочно листал грамматику, отыскивая лучший способ заставить
людей поверить в его новую науку, а вот перед вами, дамы и господа, мла-
денец, терзаемый светляками Иезекииля, и вот, например, вы, сеньор, ваше
лицо выражает недоверие, давайте посмотрим, хватит ли у вас духу спро-
сить его, когда вы умрете, но я никогда не мог сказать даже какой сегод-
ня день и месяц, и в конце концов он потерял надежду на то, что я стану
предсказателем, это из-за того не работает твоя железа прорицаний, что
ты после обеда спишь, а потом, чтобы удача к нему вернулась, ударил меня
палкой по голове и сказал, что отведет меня к отцу и потребует с него
назад деньги. Как раз тогда, однако, он обнаружил способы применять
электричество, рождаемое страданием, и стал мастерить швейную машинку с
присосками, которая работает, если присоединить эти присоски к испытыва-
ющей боль части тела. Но так как я ночи напролет стонал от палочных уда-
ров, которыми он осыпал меня для того, чтобы у него кончилась полоса не-
везенья, ему пришлось, чтобы испытать свое изобретение, оставить меня у
себя, и мое возвращение домой стало откладываться, а его настроение под-
ниматься, и наконец машинка заработала прекрасно, стала шить не только
лучше любой послушницы, но и вышивать, в зависимости от силы боли и от
того, где болит, птичек и цветы астромелии. В таком положении мы и пре-
бывали, уверенные, что одержали наконец победу над невезеньем, когда до
нас дошла весть о том, что адмирал с броненосца, пожелав продемонстриро-
вать в Филадельфии действие купленного им противоядия, превратился в
присутствии своего штаба в варенье из адмирала.
Теперь он не смеялся. Мы бежали по тропинкам, которые знают одни ин-
дейцы, и чем в большую глушь мы забирались, -- тем чаще слышали, что под
предлогом борьбы с желтой лихорадкой в страну вторглись морские пехотин-
цы и рубят головы всем явным и тайным торговцам зельями, каких встречают
на своем пути, и рубят не только коренным жителям, этим на всякий слу-
чай, но и, по рассеянности, китайцам, по привычке неграм, и за то, что
те умеют заклинать змей, индийцам, а потом уничтожают фауну и флору и,
если удается, минералы, потому что их специалисты по нашим делам объяс-
нили им, что жители Карибского побережья даже природу готовы изменить
ради того, чтобы досадить гринго. Я не понимал ни почему морские пехо-
тинцы в такой ярости, ни чего мы с ним так боимся, пока мы не оказались
в безопасности наедине с ветрами Гуахиры, дующими от начала времен, и
только тут у него хватило духу мне признаться, что противоядие его было
не более чем смесью ревеня со скипидаром, но он заранее заплатил два
квартильо какому-то бродяге, чтобы тот принес лишенную яда мапану. Мы
поселились в руинах миссии колониальных времен, поддерживаемые иллюзор-
ной надеждой на то, что появятся контрабандисты, те, кому можно доверять
и кто только и способен решиться ступить на эти пустынные солончаки,
оказаться под ртутной лампой этого солнца. Сперва мы ели копченых сала-
мандр с сорняками, и мы были еще способны смеяться, когда попытались
съесть, сварив предварительно, его гетры, но когда мы съели даже паутину
с поверхности прудов, мы поняли, как не хватает нам оставленного нами
мира. Поскольку я в то время не знал от смерти никаких средств, я лег,
принял положение, при котором болело меньше, и стал ее ждать, а он в это
время вспоминал в бреду о женщине такой нежной, что она, вздыхая, могла
проходить сквозь стены, но даже эти любовные страдания были просто вызо-
вом, который он бросил смерти. Однако в час, когда мы уже должны были
быть мертвыми, он подошел ко мне и сел рядом, полный жизни как никогда,
и провел ночь, наблюдая за моей агонией, думая с такой силой, что я до
сих пор не знаю, ветер тогда свистел среди развалин или его мысли, а пе-
ред рассветом сказал тем же голосом и так же решительно, как в прежние
времена, что теперь он наконец знает истину, и заключается она в том,
что это из-за меня искривилась линия его судьбы, так что затяни ремень
потуже, потому что то, что ты мне искривил ты же мне сейчас и выпрямишь.
Тогда-то и начал я терять те крохи расположения к нему, какие во мне
еще оставались. Он сорвал последние тряпки, которые на мне были, закатал
меня в колючую проволоку, насыпая в мои раны селитры, замариновал меня в
собственных моих водах и подвесил за щиколотки на солнце, и при этом
кричал, что такого умерщвления плоти недостаточно, что оно не умиротво-
рит его преследователей. Кончил он тем, что бросил меня гнить в моих
собственных бедах в подземном карцере покаяния, где миссионеры в колони-
альные времена наставляли на путь истинный еретиков, и с коварством, ко-
торого у него еще оставалось в избытке, стал, используя искусство чрево-
вещания, которым владел в совершенстве, подражать голосам съедобных жи-
вотных, созревшей свекле и журчанию родников, чтобы мне казалось, будто
от голода и жажды я умираю среди необыкновенного изобилия. Когда же на-
конец контрабандисты поделились с ним съестными припасами, он стал спус-
каться в подземелье и приносить мне еды ровно столько, сколько нужно бы-
ло, чтобы не дать мне умереть, но потом я расплачивался за эту милостыню
тем, что он вырывал у меня клещами ногти и мельничными жерновами стачи-
вал зубы, и жил я только надеждой, что у меня еще будет случай изба-
виться от этих унижений и страшных пыток. Я изумлялся тому, как выдержи-
ваю вонь собственного гниения, а он по-прежнему бросал мне сверху свои
