ромелиями, в обществе отца Антонио Исабеля, а случалось - и с Никанором.
Так он и жил, провожая изнурительные от жары дни, которые складывались в
нескончаемые недели и месяцы, до того знаменательного дня, когда на се-
редину площади вышел Пастор Пастрана, чтобы под барабанную дробь -
трам-тарарам-там-пам - огласить решение Высочайшего Совета. оВ связи с
нарушениями общественного порядка, угрожающими государственной безопас-
ности, Президенту Республики - трам-тарарам-пам-пам - предоставляются
чрезвычайные полномочия, - трам-там-пам - которые дают ему право участия
в похоронах Великой Мамы! Трам-тара-рам-пам-пам!п
Исторический день настал. Дюжие арбалетчики лихо расчищали дорогу
столпам Республики на улицах, где народ роился возле стоек с рулеткой,
киосков с лотереей, ларьков со снедью, на маленькой площади, где люди
натянули москитные сетки и расстелили циновки и где невозмутимо сидели
со змеями на шеях ясновидцы, сбывавшие снадобья, которые исцеляют от ро-
жи и даруют бессмертие. В предвкушении вершинного момента стояли не ше-
лохнувшись прачки из Сан Хорхе, ловцы жемчуга из Кабо де Вела, вязальщи-
ки сетей из Сиенаги, коптильщики креветок из Тасахеры, знахари из Моха-
ны, солевары из Мануаре, аккордеонисты из Вальедупары, объездчики лоша-
дей из Айяпеля, продавцы папайи из Сан-Пелайо, непревзойденные зубоскалы
из Ла Куэвы, оркестранты из Лас-Сабанас де Боливар, перевозчики из Ребо-
ло, бездельники из Магдалены, крючкотворы из Момпокса и многие другие
вкупе с теми, о ком шла речь в самом начале рассказа. Даже ветераны пол-
ковника Аурелиано Буэндиа во главе с герцогом Марлборо в парадной форме
- тигровая шкура с когтями и зубами - явились на похороны, пересилив
столетнее зло на Великую Маму и ее приближенных, чтобы отнестись с про-
шением к Президенту Республики о военных пенсиях, которых они тщетно
ждали семьдесят лет подряд.
Около одиннадцати утра обезумевшая, измученная солнцепеком толпа, чей
напор сдерживала элита невозмутимых блюстителей порядка в расшитых доло-
манах и пенных киверах, взревела от восторга. В черных фраках и цилинд-
рах, торжественные, исполненные сознания собственного достоинства, поя-
вились на углу телеграфного здания министры и сам Президент, а за ними -
парламентская комиссия, Верховный суд, Государственный совет, традицион-
ные политические партии, высшее духовенство, высокие представители бан-
ков, торговли и промышленности. Президент республики - лысый, кургу-
зенький, в годах, болезненного вида - семенил под ошалелыми взглядами
людей, которые когда-то заглазно сделали его верховным властителем и
лишь теперь удостоверились в его реальном существовании. Рядом с ним
выступали огрузневшие от понимания собственной значимости архиепископы и
военные чины с выпяченной грудью в непробиваемой броне орденов, но лишь
он один был окружен сиянием высшей власти.
Вторым потоком в мерном колыхании траурных шелков плыли королевы все-
го сущего и всего грядущего. Впервые без ярких роскошных нарядов шли
вслед за Королевой мира королева манго, королева зеленой ауйамы, короле-
ва гвинейских бананов, королева мучнистой юкки, королева гуайявы, коро-
лева кокосового масла, королева черной фасоли, королева четырехсотдвад-
цатишестиметровой связки яиц игуаны и все остальные королевы, которых не
счесть и которых мы не упомянули, дабы не слишком растягивать этот спи-
сок.
Великая Мама, возлежащая в гробу с пурпурными кистями, отрешенная от
всего земного восьмью медными подставками и перенасыщенная формалиновой
вечностью, не могла постичь всей грандиозности своего могущества. Все, о
чем она мечтала, сидя на балконе в знойной духоте, свершилось теперь,
когда прогремели сорок восемь хвалебных песнопений, в которых высочайшие
особы, ставшие символами целой эпохи, воздали должное ее памяти. Даже
сам Верховный Первосвященник, который являлся ей в предсмертном бреду -
летящий в золотой карете над садами Ватикана, одолел с помощью пальмово-
го опахала тропическое пекло и почтил своим высоким присутствием самые
торжественные похороны на земле.
Простой люд, обалдев от лицезрения столь небывалой процессии, не мог
услышать алчного хлопанья крыльев у порога господского дома, когда в
итоге шумной перебранки именитых особ самые именитые вынесли на своих
плечах катафалк с гробом Великой Мамы. Никто не различил грозной тени
стервятников, которая ползла вслед за траурным кортежем по раскаленным
улочкам Макондо. Никто не заметил, что после этой процессии на улочках
остались зловонные отбросы. Никто не подозревал, что племянники и пле-
мянницы, приживальщики и любимчики Великой Мамы, да и ее слуги, едва
дождавшись выноса тела, ринулись поднимать полы, срывать двери, ломать
стены, словом - делить родовой дом. Зато почти все до одного услышали
шумный вздох облегчения, пронесшийся над толпой, когда после двухне-
дельных молитв и дифирамбов огромная свинцовая плита легла на могилу.
Кое у кого, кто при том присутствовал, хватило ума и догадки понять,
что они стали свидетелями рождения новой эпохи.
Верховный Первосвященник, выполнивший свою великую миссию на грешной
земле, мог теперь воспарить душой и телом на небеса. Президент республи-
ки мог теперь распоряжаться государством по своему разумению, Королевы
всего сущего и грядущего могли выходить замуж по любви, рожать детей, ну
а простой люд мог натягивать москитные сетки, где ему сподручнее - в лю-
бом уголке владений Великой Мамы, потому как сама Великая Мама,
единственная из всех смертных, кто мог тому воспротивиться и кто ранее
имел на то неограниченную власть, начала уже гнить под тяжестью свинцо-
вой плиты.
Главное было - поскорее отыскать того, кто сел бы на скамеечку у во-
рот дома и рассказал все, как есть, чтобы его рассказ стал ярким уроком
и вызывал смех у всех грядущих поколений и чтобы маловеры, все до едино-
го, знали эту историю, ибо в среду утром, неровен час, должны прийти
усердные дворники, которые навсегда сметут весь мусор после похорон Ве-
ликой Мамы.
Габриэль Гарсия Маркес
Последнее путешествие корабля-призрака
Рассказ
ё Перевод с испанского Ростислава РЫБКИНА Форматирование и правка:
Б.А. Бердичевский
Вот теперь я им докажу, сказал он себе своим новым, низким голосом
мужчины через много лет после того, как однажды ночью впервые увидел
этот огромный трансокеанский лайнер, который беззвучно и с потушенными
огнями прошел по бухте, похожий на громадный, покинутый людьми дворец,
он был длиннее городка и намного выше, чем колокольня церкви, этот лай-
нер, который проследовал в темноте дальше, на другую сторону бухты, к
укрывшемуся от корсаров за крепостной стеной городу колониальных времен,
с кого когда-то работорговым портом и вращающимся прожектором маяка, чей
скорбный свет через каждые пятнадцать секунд преображал городок в лунное
селение, где дома фосфорецируют, а улицы проходят по вулканической пус-
тыне, и хотя он был тогда ребенком и низкого голоса мужчины у него не
было, у него было зато разрешение матери оставаться на пляже допоздна и
слушать, как играет ветер на своих ночных арфах, он запомнил до мельчай-
ших подробностей, будто видел сейчас, как трансокеанский лайнер исчеза-
ет, когда свет маяка на него падает, и возникает снова, когда свет ухо-
дит, корабль как бы мерцал, то он есть, то его нет, и когда входил в
бухту и потом, когда словно на ощупь, как лунатик, начал искать буи,
указывающие фарватер, и вдруг, должно быть, что-то случилось со стрелка-
ми компасов, потому что корабль повернул к подводным камням, налетел на
них, развалился на куски и погрузился в воду без единого звука, хотя по-
добное столкновение с рифами должно было бы вызвать такой грохот и скре-
жет металла и такой взрыв в двигателях, что оцепенели бы от ужаса даже
спящие самым крепким сном драконы в доисторической сельве, начинающейся
на окраине колониального города и кончающейся на другом конце света, он
тогда сам подумал, что это сон, особенно на другой день, когда увидел
сверкающую акваторию порта, буйные краски негритянских бараков на приб-
режных холмах, шхуны гайянских контрабандистов, принимающие на борт свой
груз невинных попугаев с полными алмазов зобами, я считал звезды и ус-
нул, подумал он, и мне привиделся ясно-ясно, как наяву, этот огромный
корабль, именно так все и было, он остался в этом убежден и не рассказал
о сне никому, и даже не вспоминал об этом видении, но в следующий март,
в то же число, когда бродил ночью по берегу, высматривая стайки дельфи-
нов в море, он вместо них увидел прошлогодний трансокеанский лайнер, не-
реальный, сумеречный, мерцающий, и опять этот корабль постигла та же
странная и ужасная судьба, что и в первый раз, никакой это не сон, я ви-
дел корабль на самом деле, и он побежал рассказать обо всем матери, и
потом она три недели стонала и вздыхала, горюя, ведь у тебя мозги гниют
оттого, что ты живешь наоборот, днем спишь, а ночами бродишь бог знает
где, как плохие люди, как раз в те дни ей обязательно нужно было побы-
вать в городе за крепостной стеной, купить что-нибудь, на чем удобно бы-
ло бы сидеть, когда думаешь о мертвом муже, потому что полозья ее качал-
ки сломались за одиннадцать лет вдовства, и она воспользовалась случаем
и попросила лодочника, который их вез, проплыть мимо рифов, чтобы сын
мог увидеть то, что он и увидел на самом деле в витрине моря, увидел,
как среди расцветающих по-весеннему губок любят друг друга мантаррайи,
как в водоемах с самыми ласковыми водами, какие только есть под водой,
плещутся розовые парго и голубые корвины1 и даже как плавают шевелюры
утопленннков, погибших в каком-то кораблекрушении колониальных времен,
но никакого следа потонувших трансокеанских лайнеров, ни даже мертвого
ребенка, но он твердил, что корабли были, и мать пообещала, что в следу-
ющий март будет бодрствовать вместе с ним, это определенно не зная, что
единственно определенным в ее будущем было теперь только кресло времен
Фрэнсиса Дрейка2, которое она купит в этот день на устроенном турками
аукционе, она села в него отдохнуть в тот же самый вечер, вздыхая, о мой
бедный Олоферн, если бы ты только видел, как хорошо вспоминается о тебе
на этом бархатном сиденье, среди этой парчи словно с катафалка королевы,
но чем больше думала она о покойном муже, тем сильнее бурлила и тем ско-
рей превращалась в шоколад кровь у нее в сердце, как если бы она не ви-
дела, а бежала, в ознобе, обливаясь потом и дыша будто сквозь слой зем-
ли, и он, вернувшись на рассвете, нашел ее в кресле мертвой, еще теплой,
но уже наполовину разложившейся, как бывает, когда ужалит змея, и то же
случилось потом еще с четырьмя женщинами, и тогда кресло-убийцу бросили
в море, далеко-далеко, где оно уже никому не причинит вреда, ведь за
прошедшие столетия им столько пользовались, что свели на нет способность
кресла давать отдых, и теперь пришлось свыкаться с несчастной сиротской
долей, все на него показывали, вот сын вдовы, которая привезла в городок
трон бед и страдания, живет не столько на общественную благотвори-
тельность, сколько воруя из лодок рыбу, а голос его между тем все больше
начинал походить на рычанье, и видения прошлых лет вспомнились ему
только в мартовскую ночь, когда он случайно посмотрел на море и, мама
моя, да вот же он, чудовищно огромный кит цвета асбеста, зверь рычащий,
смотрите, кричал он как безумный, смотрите, и от его крика поднялся та-
кой лай собак и так завизжали женщины, что самым старым из стариков
вспомнились страхи их прадедов, и они, думая, что вернулся Уильям Дэм-
пир3, попрятались под кровати, но те, кто выбежал на улицу, даже не
взглянули на неправдоподобное сооружение, которое в этот миг, потеряв
