Бессмысленно было спрашивать, кто меня ждет в этот безумный, безумный день. Но звание лейтенанта как будто не сулило опасности. Или курьер ошибся?
- Не дрейфь. Юрка, и возвращайся, как только сможешь, - подал голос Дьячук. - Будем ждать.
- Будем ждать, - повторил по-английски Мартин. - Я все понял. Перевода не надо.
Как хорошо, когда у тебя такие друзья! И они действительно дождались меня - спать никто не ложился, когда я вернулся ночью во время комендантского часа. Вернулся, как и выехал, с тем же сопровождающим, который и увел моего взмыленного коня.
Спать легли только под утро, когда я все рассказал о новом повороте в моей судьбе. Он еще более приблизил нас к намеченной цели. А произошло следующее.
Принял меня, как я и предполагал, сам Корсон Бойл в своем кабинете, похожем на все начальственные министерские кабинеты, какие мне приходилось видеть. Только портретов не было - голые под дуб стены, огромная карта Города на стене, пересеченная красными стрелами продовольственных маршрутов. Я разглядел Эй- и Би-центры, нашел холодильник, куда занесла меня нелегкая в первый же рейс, и даже Майн-сити, расположенный совсем в другой стороне.
Заметив мой интерес к карте, Корсон Бойл взял палку-указку и, не вставая, ткнул ею в крохотный кружок рядом с большим красным кольцом с буквой А в центре.
- Догадываешься? - спросил он.
- Наша застава, - сказал я.
- В связи с событиями весьма прискорбными и тебе хорошо известными мы передвинули на место покойного Фронталя начальника твоей заставы. Его же пост пока не замещен. - Бойл заговорщически подмигнул мне. - Уясняешь?
- Я, должно быть, круглый дурак, - сказал я.
- Ты не дурак. Просто у тебя есть такт и чувство дистанции. Предпочитаешь не догадки, а прямые распоряжения. Отлично. Я назначаю тебя начальником заставы.
Я встал.
- Когда приступать?
- Завтра ночью, как обычно. Но обязанности нелегкие. Мы сменяем патрульных. Тебе придаются отборные парни со всех участков. Любое нападение мы обязаны отразить с полным разгромом противника. Ни одного грамма не должно быть потеряно.
- К сожалению, двери кузова открываются автоматически на любой остановке, - сказал я.
- Раздели патрульных. Помести по двое в кузов, одного у смотровой щели. И никаких вылазок. Любой фургон - крепость. С последней машиной в Си-центр поедешь сам.
- Будет сделано, генерал.
- Комиссар. Только комиссар продполиции.
Какого черта он скрывает от меня свою истинную роль? На место Фронталя передвигается другая пешка, а король прячет корону в портфель. Всего только скромный "продкомиссар", джокер в любой карточной комбинации. Не в того целилась Маго, бедная наивная девочка, так и не сумевшая распознать хитроумную комбинацию замаскированного диктатора.
- Если оправдаешь доверие, - прибавил Бойл, - будешь капитаном через две недели в "Олимпии".
Единственное, что заинтересовало меня, - это место моего назначения. Не выдержал характер, спросил:
- Почему в "Олимпии"?
Бойл захохотал.
- Я ожидал этого вопроса, лейтенант. В "Олимпии" мы отмечаем десятую годовщину нашего господства в Городе. А почему капитаном, не спрашиваешь? Для моего адъютанта, каким ты будешь к тому времени, лейтенантских нашивок мало.
Он кивнул, милостиво отпуская меня. По-видимому, я делал головокружительную карьеру - так откозыряли мне всезнающие дежурные и так почтительно подвел под уздцы мою лошадь сопровождавший меня сержант. Я вспомнил Д'Артаньяна и Ришелье. Д'Артаньян не согласился на первое предложение кардинала, я его принял сразу. Но мы затевали со здешним диктатором более сложную и тонкую игру, чем герои Дюма с тогдашним повелителем Франции. Мы собирались проникнуть в тайну Корсона Бойла, дававшую ему почти божественную власть в этом мире, тайну, которую здесь никто, даже он сам, не знал, но узнать которую мы могли уже, почти ничем не рискуя. Трудно назвать случаем все со мной происшедшее - в нем было слишком много расчета. Сопротивление точно рассчитало мое проникновение в личное окружение Корсона Бойла, предвидя возможность атакующей комбинации, хитроумного разведывательного маневра. Но Зернов смотрел шире и видел больше.
- По аналогии с шахматами, - сказал он, - партия переходит в эндшпиль. Пешка Анохин (я не обиделся на него за эту "пешку") достигает последней линии и превращается в ферзя. Сопротивление даже не предполагает последствий, какие открывает ему эта возможность. При некоторых ситуациях можно создать матовую сеть для противника. Но пока об этом рано. Нужен план-минимум. Наш план.
И план родился.
Коэффициент Шнелля
Приняв вечером дела у начальника заставы, я сказал окаменевшему от зависти Шнеллю:
- В патруль пойдешь со мной. Последним рейсом без остановок в Си-центр. С кем в паре?
- С Оливье.
- Оливье мелковат. Подбери кого-нибудь из новеньких. Позубастее. Чем больше голов у него на счету, тем лучше.
Шнелль осклабился: понятно, мол, подберу. Я и так знал, что он подберет самого что ни есть гнусняка. И подобрал. Нашим компаньоном в предстоявшем рейсе оказался узколобый крепыш по кличке "Губач" - нижняя губа его была рассечена надвое и плохо срослась. "Покалечили в лагере, бывает", - пояснил мимоходом Шнелль, представляя мне подобранного им спутника.
Что-то вроде тревоги кольнуло меня, когда я присмотрелся и прислушался к Шнеллю. В его отношении ко мне всегда была отчужденность и неприязнь. Невзлюбил он меня с той минуты, когда получил от Макдуффа первый ком грязи в лицо.
Сейчас, во время затеянной нами игры, мне показалось, что в эту устойчивую, плохо скрываемую ненависть вклинилось что-то новое. Шнелль словно в чем-то подозревал меня, чему-то не доверял, чего-то боялся. А вдруг это не подозрение, не страх, не предчувствие опасности, а просто злобная радость, предвкушение возможности от меня избавиться? Вдвоем с Губачом они ликвидируют меня еще раньше, чем подоспеют Зернов и Мартин. В общем, кто кого. "Будем посмотреть", - как говорит Толька.
Он очень огорчался, что ему не нашлось роли в задуманном нами спектакле. Ничто его не убеждало. "Патруль на машине - это тройка, а не четверка", - говорил я. "А кто будет проверять? Машины же возвращаются". "Пойми, мы не имеем права даже на одну сотую риска". Толька плюхнулся на диван и отвернулся: он был очень обижен. Ну, а мы? Мартин поехал доставать полицейские мундиры для себя и для Зернова, а я отправился на заставу.
Мы не предполагали, конечно, что в нашу задачу войдет новый коэффициент, коэффициент Шнелля - непредвиденной опасности. И сейчас, кроме меня, об этом никто не знал. Значит, решать должен был я, и решать быстро.
- Организуй банкет в честь нашего благополучного возвращения, - сказал я Оливье. - Только не в "Олимпии". Где-нибудь поскромнее.
- Патрульному Оливье уготована роль интенданта, - съязвил Шнелль.
- Патрульному Оливье уготована другая роль, - поправил я. - Он остается моим заместителем до конца рейса.
- Почему Оливье? - Шнелль уже перестал сдерживаться.
- Потому. Приказы начальника не обсуждают. Кстати, Оливье, - прибавил я, - если я не вернусь из рейса, вернувшиеся без меня будут расстреляны. Это приказ комиссара. Перед исполнением можете запросить подтверждение. А сейчас проверьте рапортички вернувшихся.
Я искоса взглянул на Шнелля. Лицо его окаменело. Губач, присутствовавший при разговоре, тоже скривился, как от зубной боли. Но оба промолчали.
Время выезда приближалось. Когда мои спутники вышли, Оливье спросил:
- Ты правду сказал о приказе Бойла?
- Не совсем. Мне хотелось припугнуть их.
- Их двое, Ано. Берегись.
- Как-нибудь справлюсь. Постараюсь не создавать выгодной для них ситуации. А там посмотрим.
Машина вышла в точности минута в минуту, когда мы подъехали к пункту. Свет ручных фонарей вырвал из мрака дверцу кабины и заиграл на ее полированном зеркале.
- Погоди, - остановил я Шнелля, уже поставившего ногу на подножку, - Оба в кузов. Если по дороге вдруг откроются двери, на шоссе не выходить. Ведите огонь по любой движущейся тени. Ничего не увидите - стреляйте в темноту без прицела.
- А ты?
- По возвращении пойдете на гауптвахту, - сказал я. - За неуместные вопросы. А сейчас выполняйте приказ.
Мне показалось в темноте, что Шнелль легонько толкнул Губача. Ничего, мол, на обратном пути отыграемся - только и мог означать этот толчок. Но, может быть, все это мне только показалось.
Уже не возражая, явно успокоенные, Шнелль и его подручный полезли в открытые двери фургона. Я сел в кабину.
Так начался рейс.
Фиолетовое пятно
Он мало чем отличался от моего первого рейса, когда меня одного пересадили в пустую кабину, и я в полудреме проехал по Городу до каменных складов Си-центра. Только сейчас я не дремал, пристально всматриваясь в поблескивающую даже в ночи стекловидную пленку шоссе: не промелькнет ли с краю какая-нибудь скользящая тень или перегородит путь поваленное дерево. Наконец показались и глухие стены Си-центра, фонарь над пропускной будкой, и послушные галунщики уже открывали ворота нашей машине.
А далее все, как обычно. Шнелль и Губач помогали сгружать на весы ящики и контейнеры, а я заполнял рапортичку, обмениваясь репликами с дежурным по складу.
- Опять урезали мясо и птицу.
- Разве? Я не в курсе.
- Весы показывают. А шампанское и коньяк уже не в одном, а в двух контейнерах и деликатесов более восьми тонн.
- А почему?
- Мы кто? - засмеялся дежурный. - Мы запасник. А для кого запасать? Для себя.
Я заметил, что Шнелль поодаль прислушивается к нашему разговору, и скомандовал:
- По местам!
Шнелль уже пропустил Губача в кабину и ждал меня.
- Возвращаемся рядышком, Ано. Выполняю приказ, - сказал он с наигранной почтительностью. - Так что проходи и садись посередке как старший.
Не мог же я показать этой твари, что и в самом деле боюсь. Но сесть между ними - это конец. Я подумал и ответил:
- Ладно. Проходи ты. Я сяду с краю.
- Твое дело, - пожал он плечами с подчеркнутым равнодушием.
Мы выехали на стрежень проспекта и вновь поплыли по нему - по все той же тихой и темной реке: крутые высокие берега, безлюдье, тишь. Машина вернется в последние предрассветные минуты, значит, Шнелль с напарником постараются напасть ночью. Бессмысленно гадать, на каком километре, в лесу или в городе. Фактически, никто не помешает им застрелить меня на этой же улице и, раздев, выбросить голого на мостовую. Мало ли как можно объяснить происшедшее: Шнелль придумает.
Я вынул приготовленный пистолет из кармана и несильно ткнул ему в бок.
- Спокойно, Шнелль. Пошевелишься - стреляю.
- С ума сошел!
- Молчи. Я уже давно обо всем догадался. Предупреди напарника, чтоб сидел смирно. Тебе спокойнее.
Предупреждение было излишне. Губач все слышал и молчал. Он даже не пошевелился, разумно решив, что выгоднее.
- Я подам рапорт, - сказал Шнелль.
Не отвечая, я только чуть сильнее вдавил ему в бок стальное дуло. Он тотчас же замолчал. Так мы пересекли Город.
Я знал, что ехать осталось минуты. Где-то впереди нас ждал завал, а у завала Зернов с Мартином. Машина немедленно остановится, автоматически распахнутся дверцы кабины. Губач спрыгнет в темноту, напорется на свет фонаря и автоматную очередь Мартина. Одновременно я нажимаю курок пистолета - так было бы скорее и безопаснее. Но я уже знал, что не выстрелю первым. Еще при обсуждении нашего плана я куксился, уверял, что едва ли сумею застрелить несопротивляющегося человека. "Даже заведомого мерзавца?" - спросили меня. Я промолчал. "Тогда выскакивай из кабины и ложись под колеса-я срежу обоих". Я вспомнил Сен-Дизье, и мне стало стыдно. Чем Шнелль лучше Ланге?
Черная тень поваленного поперек дороги дерева двинулась навстречу сквозь сумрак.
- Что это? - спросил Шнелль, не двигаясь. Ответом были внезапная остановка машины и тихое пощелкивание открывающихся дверей. Губач, как я и предполагал, сразу выскочил в темноту. Сверкнул фонарь, грохнул автомат, и молчаливый напарник Шнелля беззвучно плюхнулся наземь. Продолжалось это секунду, не больше, но я не выстрелил. Я тоже выпрыгнул и прижался к огромным колесам машины. Шнелль тут же из кабины открыл огонь, но никто не ответил. Он подождал и осторожно выбрался из машины. Снова сверкнул фонарь - самодельный электрический фонарь Мартина. Но очередь не поспела: Шнелль выстрелил и, перемахнув кусты, скрылся в чаще. Я выстрелил вслед ему в темноте. Он ответил - я даже услышал, как пули скрежетнули по двери кабины. Снова вспыхнул фонарь Мартина, прощупывая ближайшую полоску кустов. Но Шнелля он не нащупал, а сам Шнелль не стрелял, полагая, что уйдет в темноте.
