Экзамен окончился.
Тайное тайных
Но не окончилось мое пребывание в полицейских чертогах. В почти ресторанной столовой меня накормили отличным завтраком, подогнали в цейхаузе новенький золотогалунный мундир, одели в желтые канадские сапоги с отворотами и подвели к контрольному зеркалу. Оттуда на меня взглянул двухметровый - зеркало увеличивало - обшитый золотом хлыщ, такой напыщенный и нахальный, что мне самому стало противно.
- Зачем все это? - спросил я недовольно оператора.
- Зеркальное отражение фиксируется особым аппаратом и передается в Би-центр.
- Для чего?
- Если будете назначены туда на дежурство, пройдете лишь в том случае, когда совпадет отражение. Мы сообщаем только контрольный номер.
- Сами придумали? - спросил я.
- Нет. Я пришел к контрольному зеркалу уже в первое утро Начала. Все забыл, а как работать с зеркалом и фиксировать отражение, помнил.
- И как устроено?
- Этого никто не знает. Сзади герметически закрытый цилиндр, без единого отверстия или соединения. Не требует ни ремонта, ни смазки. Видите? - Он показал на табло, на котором проступили какие-то цифры,- Это ваш контрольный номер. Если вас назначат в Би-центр, мы сообщим его по телефону. Вот и все.
- А отражение?
- Никто не знает, как оно фиксируется. Я проделываю только подготовительную работу, все остальное закрыто Отражение каким-то образом оказывается в Би-центре и сверяется, если понадобится, тамошней контрольной системой.
- И ни одной ошибки за девять лет?
- Ни одной.
Я подумал, что "облака", несомненно, запрограммировали оптимальный вариант снабжения этого мира продуктами. Но зачем такая строгость и сложность контроля? Зеркала-фотоскопы, беспроволочная дистанционная передача изображения, последующие контрольные наложения... Для чего? Неужели "облака" не доверяли людям и сами запрограммировали полицейскую надстройку? Муравьи-солдаты для безопасности муравейника. Безопасность - от кого? Тут я совсем запутался, да и нечто новое оборвало размышления.
Я получил назначение в патруль Шнелля.
Случайно или не случайно? Но спорить было бесполезно, и я в тот же день вместе с Шнеллем и Оливье выехал на конечную заставу вблизи Эй-центра, как называли здесь по первой букве английского алфавита загадочный пищевой завод, который к тому же еще был и невидим. Поехали мы сюда засветло, чтобы я мог как следует все рассмотреть, начиная с шоссе, покрытого не камнем и не асфальтом, а незнакомым стекловидным пластиком, и кончая самим заводом-невидимкой, расположенным где-то за внезапно обрывавшимся лесом. Шнелль, собираясь поразить меня уже на последних километрах, предупреждал:
- Смотри внимательнее.
Сквозь деревья сверкнуло что-то огненно-голубое - не южное небо и не морская даль, а словно синее пламя спиртовки, внезапно отрубившее лес. Все это я уже видел когда-то - за Уманаком, на ледяном плато Гренландии.
Точно такая же стена голубых огненных языков тянулась на север, к горам, и на юг, к пустыне, одинаково терявшаяся вдали между небом и лесом. Языки, вытянувшиеся в километровый рост, соединялись словно в гигантский кристалл со множеством граней, неодинаковых и несимметричных, за которыми сверкал и струился, как в миллионах газосветных трубок, удивительный голубой огонь.
Нигде не было видно ни одного постового, и я знал, почему. По всей линии голубого свечения действовало знакомое силовое поле.
- Можешь подойти и потрогать, - сказал Шнелль, не слезая с коня. - Не обожжешься.
- Подойди сам, а я посмотрю, - отпарировал я его незатейливый розыгрыш.
Но он настаивал: ему очень хотелось посмотреть, как невыносимая тяжесть пришлепнет меня к земле.
Я поискал глазами по верхнему краю голубых граней и наконец нашел то, о чем вспомнил, - темную тоненькую, еле заметную снизу каемочку, край "фиолетового пятна". Оттуда, скрытое в ночи, оно передвигалось книзу, снимая силовую защиту в пределах свободного от перегрузок воздушного тоннеля, по которому выезжали на площадку грузовики с продуктами. Эти пятидесятитонные машины, как пояснил мне Шнелль, выезжали один за другим с десятиминутными промежутками, чтобы не столкнуться на уличных маршрутах. Полицейские тройки встречали их, оставляли лошадей конюхам и сопровождали дистанционно управляемые машины до возвращения их на заставу. Помогать при разгрузке запланированных на каждой стоянке контейнеров, получать деньги по действующим оптовым расценкам и стрелять в каждого появляющегося в поле зрения нежелательного свидетеля - таковы были наши обязанности с минуты посадки в бронированную стальную кабину с пуленепроницаемыми стеклами. "Зачем это? - опять встревожила мысль, - Неужели угроза нападения была заранее предусмотрена? Оказалось, что я ошибся. Кабины были реконструированы в недоступном людям Эй-центре на другой же день после первого дорожного инцидента, когда беглецы из Майн-сити, остановив автофургон и перестреляв охрану, вывезли более половины продуктов в лес.
Так начался и мой первый рейс. На площадке было темно, как в июльские безлунные ночи где-нибудь у нас в Причерноморье. Неожиданно темнота сгустилась огромной тенью доисторического ящера, чиркнула спичка рядом, осветив открытую дверь темной стальной кабины, и голос Шнелля сказал: "Оливье первым, ты за ним, я замыкаю". Мы сели, дверь щелкнула, и машина бесшумно двинулась по дороге. В центре ветрового стекла передо мной виднелась пристрельная щель, открывавшаяся нажимом рычага сбоку. "По команде "стреляй!" открывай огонь, - предупредил Шнелль,- даже если не видишь цели. Ясно?" Мы ехали не очень быстро: километров пятьдесят в час, не больше, электричества в кабине не было, а спичка освещала лишь темную гладь стекла и металла - никаких указателей, приборов, часов, даже руля я не обнаружил.
- Вот так и сидим, как крысы в норе, - сказал вдруг Шнелль, - понадобится - вылезем, а то и отсюда пощелкаем.
Что он подразумевал, о чем беспокоился, я так и не понял. Оливье молчал. Работенка, надо думать, была не из приятных. Что-то тяжелое, непонятное, пугающее угнетало, как ночная прогулка по кладбищу.
И тишина... Сквозь броню кабины не доносилось ни звука: ни хруста брошенной на дорогу ветки, ни шелеста листьев на ветру, ни шума мотора - да и был ли мотор, - даже шуршания шин не слышалось. Но опытный Шнелль все же учуял что-то неладное. Что-то с машиной впереди, по-моему.
- Неужели видишь?
- Догадываюсь.
Машина почти без толчка остановилась, причем мы тоже скорее догадались об этом, чем заметили. Шнелль открыл пристрельную щель, и в тишину ворвались глухие голоса издали, а где-то впереди заржала лошадь.
- Кажется, фургон раздевают, - шепнулШнелль и шагнул в темноту - дверь, должно быть, уже открылась, хотя и ничего, кроме клубящейся темноты, не видел. - Оливье, со мной! - скомандовал Шнелль откуда-то снизу, - Ано считает до пятнадцати, потом жмет на гашетку. Бей под углом вниз по ногам, по ногам...
Тишина и темнота поглотили обоих. Я сразу сообразил: под прикрытием моего огня из машины, когда они смогут подойти ближе, у них все шансы на внезапность и сокрушительность нападения. Вероятно, они даже смогут стрелять в упор. А в кого стрелять? В "диких" или в беглецов из Майн-сити. И зачем тогда считать до пятнадцати? Сразу сейчас, немедленно! И предупредить этим замысел Шнелля. Я не раздумывал. Открыл огонь, но не вниз, а вверх, не по ногам, а по кронам деревьев, очередь за очередью, истошно, бессмысленно. "Может, поторопятся, поспешат, - с надеждой подсказывала мысль, - есть же у них лошади, есть оружие. Только бы успеть до подхода Шнелля". Я снял палец со спускового крючка и вслушался. Где-то впереди ржали кони, кто-то кричал. Потом хлопнул выстрел, другой, застрекотал автомат. Затем все стихло.
Чьи-то сапоги застучали рядом. Шнелль, уже не понижая голоса, сказал:
- Идиот. Я же приказал считать до пятнадцати. Медленно, не торопясь. Ты только спугнул их.
- Где Оливье?
- Ранен.
- А они?
Шнелль сплюнул, я даже услышал звук плевка на подножке.
- Ушли. Разберем завал.
Минут пятнадцать мы разбирали завал на шоссе с помощью патрульных с подошедшей машины. Охрана фургона, напоровшегося на засаду, была перебита. Шнелль принял наиболее разумное в этом положении решение. Легко раненного Оливье он положил рядом с собой, а меня посадил в машину, оставшуюся без охраны, и отправил в город с напутствием:
- У тебя будет только одна остановка - с ближайшей заставы я передам в Би-центр. Сгрузишь - и обратно.
Машина остановилась в конце улицы, у здания, напоминавшего тюрьму или форт. Ворота открылись, однако, без моего предупреждения - и пятидесятитонная махина, никем и ничем не управляемая, довольно ловко, даже с каким-то изяществом проскользнула во двор. Фонарь осветил открытый пролет в здании, плоскую тележку на рельсах и полицейских в таких же, как и мой, золотогалунных мундирах.
- Гони путевку, - сказал один из них, подойдя к открытой двери кабины. - Почему один?
Я кратко объяснил ему, что произошло по дороге. Он свистнул.
- Второй случай за месяц. Пора бы пришпорить, а то обнаглеют.
Тем временем полицейские без моей помощи довольно быстро разгрузили фургон. Задние двери его, как и кабины, открывались автоматически на любой остановке, и мне сразу стала ясной механика ночного набега. Нападавшие забаррикадировали дорогу, вызвали вынужденную остановку машины, перебили охрану и до нашего прибытия успели перегрузить часть ящиков и мешков на поджидавших у шоссе лошадей. Вероятно, не более тонны, потому что полицейские, принимавшие груз, казались не слишком встревоженными. А куда я привез продукты, так и осталось нерешенной задачей, очевидно, не в магазин и не в ресторан и даже не в тюрьму, потому что явно не для заключенных предназначались контейнеры с консервированной высокосортной рыбой, полиэтиленовые мешки с жареными цыплятами и ящики с французским коньяком и шампанским.
Покушение
Решение задачи пришло на очередной встрече четырех, вновь собравшей нас под одной крышей. Мой доклад, как наиболее обстоятельный, заслушивался последним. Начал Мартин, и начал с тревожного сообщения.
От Марии он узнал, что несколько дней назад из Майн-сити бежало более ста человек. Побег был тщательно подготовлен, отлично организован и удачно выполнен. Одной группе заключенных удалось взорвать лагерную электростанцию - в результате вышли из строя все прожекторы на сторожевых вышках, обесточились проволочные заграждения и погас свет в полицейских казармах. Другая группа ворвалась на склад оружия, перебила охрану и ушла в лес, соединившись с первой. Более полусотни стражников было убито во время преследования, многие погибли при взрыве электростанции.
Тревожил, конечно, не сам побег, а последовавшие за ним репрессии. В Городе начались аресты. За один день только на заводах компании "Сириус" исчезло более восьмисот человек. Их видели в цехах, но ни один из них не вернулся домой. Мария рассказывала, что Корсон Бойл накануне в баре "Олимпия" назвал сопровождавшим его бизнесменам из "клуба состоятельных" цифру предполагаемых арестов.
"Мы ощиплем перышки с двух тысяч петушков".
Сообщение Мартина встревожило, но то, что рассказал Толька, буквально ошеломило. Он был на вечере у Корсона Бойла.
- И как вы думаете, кого я там видел? - Он обращался к Зернову, по-прежнему ни о чем не догадывавшемуся. Не догадывались и мы.
- Бориса Аркадьевича собственной персоной.
- Вы ошибаетесь, Толя, я был у Томпсона.
- У Томпсона гостевал некто Зерн, секретарь с козлиной бородкой, а у начальника продполиции был Зернов. Чисто выбритый московский Зернов. Выдающийся ученый Города и директор Би-центра.
Мы долго молчали, ожидая, что скажет секретарь личной канцелярии мэра. И он сказал:
- Теперь я понимаю, почему Томпсон потребовал от меня отрастить бородку. Он увидел сходство. Догадался ли он о его причинах или истолковал это по-своему, но вдаваться в объяснения не стал.
- А я одного не понимаю, - недоумевающе протянул Толька. - Вы же гляциолог по специальности, Борис Аркадьевич. А здешний - кибернетик, хозяин счетной машины Города.
