между Сциллой и Харбидой!
- А Лузина продраить с песочком?
- Хорошая дубинка в период становления личности еще никому не помеша-
ла.
Бурштын заулыбался с мудрым стариковским лукавством, но ее от его
улыбочек всегда брала жуть: когда она воображала его голову изнутри, ей
представлялось что-то темное. С Дуткевичем все ясно: голова у него внут-
ри идеально пустая, c овальными полированными стенками. А у Бурштына -
тьма, тьма...
- Если вы его вздумаете драить, он уволится, - задрожавшие пальцы под
стол.
- На партию обиды вздумали строить? - грозно сдвинул бровки Бурштын.
- Ну ничего, мы ему объясним, что незаменимых у нас нет!
- Это у вас незаменимых нет. А у нас - есть!
- Так ты... ты... - Дуткевич заметался внутри своей полированной го-
ловы. - Так ты против партийного руководства?
- Я против того, чтобы невежды и бездельники унижали профессионалов,
- и больше ничего!
Она обращалась только к Дуткевичу - какое-то неколебимое "в своем
праве", исходившее от Бурштына, все же наводило на нее неодолимую жуть.
Она едва решилась взглянуть в сторону этой тьмы - и обомлела: в бесцвет-
ных глазках стояли слезы.
- Не думал я дожить, - с искреннейшей горечью выговорил Бурштын, -
что буду слушать откровенную антисоветчину... - и заковылял к выходу,
оставив пайку нетронутой.
- Павел Арсентьевич, Павел Арсентьевич! - с бесконечной любовью возз-
вал к нему Дуткевич и бросился вдогонку - преданнейший сын. Лишь у выхо-
да послал ей грозный упрекающий взгляд: вот, мол, любуйся! И трепещи!
Ах, "трепещи" - так и отправляйтесь ко всем чертям! Но что удивительно -
Дуткевич (вместо души - пар) тоже искренне оскорбился! Да, они и в самом
деле считают нас своей собственностью...
И вдруг почувствовала такую нежность к своей дорогой лабораторийке,
за то, что никто там и не собирается зарабатывать кусок хлеба с маслом
пустозвонством или холуйством!.. На лабораторных праздниках она всегда
произносит тост: "Мне очень повезло - я работаю с порядочными людьми". И
люди хотят, хотят, чтобы именно это в них хвалили, чтобы они не чувство-
вали себя дураками рядом с прохвостами. Мошенничать у них не будет даже
суетная Возильщикова какая-нибудь, для которой мир набит вещами, как для
Натальи - людьми. Года два назад раскошелилась на хрустальную люстру, а
потом со страху - вдруг кто с улицы позарится! - целый год прятала свое
сокровище под кроватью.
Трофимова вообще всю жизнь провела на кончиках пальцев, словно полуу-
давленник в какой-то китайской казни: сначала дача пила из них соки, те-
перь машина... В столовой берет только два-три винегрета с горкой черно-
го хлеба, вяжет на продажу, в отпусках ездит проводницей в поезде.
Как-то в продуктовый заказ - редкая удача! - вместо вареной колбасы им
сунули ветчину. Так Трофимова чуть не поседела с горя: на целых во-
семьдесят копеек дороже! Но чтобы прибегнуть к каким-то нечестным
средствам...
Как им всем хорошо за ее спиной: не надо юлить, ладить с начальствен-
ным дурачьем. Она бы и с Бурштыном ладила, какой он ни есть, и с Дутке-
вичем - только бы дали работать. Так не дают же! Ну как такое стерпеть?
Хотя вообще-то она страшная трусиха: когда умер Брежнев, она, встречая
на улице милиционера, на всякий случай делала печальное лицо. Шваркнуть
бы все оземь!.. Подумать страшно, каково было Вавилову - гению! - оправ-
дываться, ладить с дикарями, - а ведь тогдашние бояре еще и в тюрьму
могли посадить, расстрелять...
Но мысль об отдаленном сходстве судьбы обожаемого гения с ее скромной
судьбой придала ей сил. Она заглянула к секретарю партбюро, с которым у
нее были давнишние приятельские отношения с оттенком ухажерства с его
стороны (к тому же ребята делают курсовики по программированию для его
сына-балбеса). С профессионалами у нее всегда находились контакты - даже
с бывшими. Обещал замять дело, если и Бугров подтвердит, что это недора-
зумение. Ух, Бугров!.. Если распилить его голову, кажется, увидишь там
годовые кольца!
Собравшись с силами, чтобы не наорать, позвонила Бугрову, но он так
обрадовался, услышав ее голос, что у нее вся злость испарилась - что с
него, чурбана такого, возьмешь! Сразу начал оправдываться, что Дуткевич
его обманул, а он... Бугров знает, что она одна к нему относится, в кон-
це концов, довольно тепло, а остальные чувствуют, что он привязан только
к лаборатории - и ни к кому в отдельности, и платят взаимностью.
Уф, кажется, утрясла (впрочем, завтра опять что-нибудь выплывет).
Хоть она и никуда не годная начальница, но, пожалуй, ее и правда некем
заменить. Сережа, Вадим - они не стали бы терпеть унижений от на-
чальства, а Вадим - еще и глупости подчиненных. Илюша вытерпел бы что
угодно - но скажи ему, что он должен входить к начальству, пререкаться,
отстаивать интересы лаборатории, пробивать для кого-то квартиру или
ставку... Их всех недостаточно волнует конечная цель их работы, они го-
товы с увлечением конструировать печь, когда дом уже сгорел. А она меч-
тает как о задушевнейшем деле, чтобы всю информацию можно было брать как
белье из ее шкафа: в загранфильмах не на шмотки и автомобили она облизы-
валась, а на дисплеи. Молодежь у них в лаборатории работает лучше не на-
до - стереотип, как говорит Андрюша, заложен. И хорошенькие такие - хоть
сейчас в мюзик-холл! Ира перешла к ним с понижением в зарплате, только
бы попасть, где работают (чтобы возместить потерю, ушло больше года). И
с интересом к людям у Иры все в порядке, и в работе понимает, и на-
чальства не боится (в качестве культорга спокойно говорит ей: "А вам,
Наталья Борисовна, билета не досталось"). Но сделать Иру заместителем -
начнутся обиды со стороны ветеранов. Да и начальство упрется: молодая,
беспартийная да еще женщина. Хотя мужики в среднем даже и не умнее жен-
щин: они превосходят женщин в высших достижениях, но зато и таких закон-
ченных идиотов среди женщин почти не встретишь.
Чем женщины превосходят мужчин - им люди интереснее. Но настоящий на-
чальник должен быть еще и Гомером - он должен возвышать людей в их
собственных глазах.
Как всегда после таких бесед, начал разламываться затылок, а сердце
взбрыкивало только через раз. Когда-то она пыталась показаться врачу - в
полседьмого встала за номерком, а в три, когда ее уже с собаками разыс-
кивали на работе, попала к пожилому, со всем смирившемуся еврею. Он по-
советовал ей "последить за давлением" и выписал направление на кардиог-
рамму.
С кардиограммой оказалось просто: в регистратуре сразу же назначили
число - через три месяца. А давление она ухитрялась измерять до работы в
течение чуть ли не двух недель, а результаты записывала. Когда она снова
сумела попасть к своему целителю, он, вглядевшись в ее цифры, произнес
смирившимся голосом: "Таких скачков не может быть, вам неправильно изме-
рили". Собственноручно повторил измерительную процедуру, которой она
только что подверглась, и, получив совершенно другой результат, сказал
удовлетворенно: "Вот это похоже на правду".
А когда направление на кардиограмму через полгода попалось ей среди
бумаг, она лишь с трудом вспомнила, откуда оно взялось.
Даже на улице служебная взбудораженность не могла угаснуть.
Заглянула в хозяйственный магазин - поискать растворителя для неиз-
вестного вещества, которым заляпан пол на Лизиной кухне, - отскаблива-
лось оно только вместе с линолеумом. И вдруг увидела гэдээровское моеч-
ное средство для ванны, которое разыскивала Клонская. Она так обрадова-
лась, что даже злость на Клонскую прошла. Потом страшно удачно отхватила
растворитель для Лизы (одна женщина очень его расхваливала, чувствова-
лось, что знает толк в этих делах) и дешевый, но симпатичный сервизик
для Трофимовой (ей нужен был подарок для сестры). Но когда она добралась
до автобусной остановки, откуда уже не было иного пути, кроме как в Ли-
зину одиночку, отчаяние овладело ею почти с прежней силой. Ни-ко-му не
нуж-на, ни-ко-му...
Автобуса не было очень долго, и с каждой минутой тоска становилась
невыносимее - хотя чего, казалось бы, спешить в тюрьму? Гнев, досада,
обида - это просто лакомства в сравнении с ровной безнадежностью.
Компания на остановке переговаривалась на каком-то диком иностранном
языке - оказалось они, будто младенца, разглядывают собачонку на руках
одного из них и в умилении наперебой показывают друг другу (словно пов-
торяют лепет ребенка), как она тявкает: ав-ав, гав-гав, гау-гау... Боже,
с какими идиотами приходится вместе жить, за что-то вместе голосовать,
что-то строить, перестраивать...
Хоровое гавканье оказалось пророческим, хотя смысл пророчества раск-
рылся, как водится, задним числом.
Когда она в цепочке других выходцев из автобуса тянулась по тропке
среди безбрежных топей, все, проходившие мимо опасного места, поочередно
косились на большую псину, недовольно лаявшую, правда, ни на кого в от-
дельности, а куда-то вдоль муравьиной тропки и даже немного ввысь. Минуя
псину, она тоже с опаской взглянула на нее и увидела на ее шее тонкую
злую проволоку - остаток полузатянутой петли, из-под которой сочился
кровавый ремень широченной ссадины. Передернувшись, она сделала движение
помочь собаке, но та с лаем шарахнулась от Натальи, а Наталья от нее -
только туфли зря испачкала. А собака продолжала безнадежно лаять куда-то
ввысь - на земле ей не от кого было ждать помощи...
Съежившись, Наталья побрела дальше, уверенная, что теперь этот лай до
конца дней будет звучать у нее в ушах. Но за углом ее поджидали события
куда более интересные. У стены пятиэтажного дома стояла разрозненная
кучка людей. В страхе опять увидеть что-нибудь ужасное, она все-таки
бросила в ту сторону осторожный взгляд и тут же отдернула его. Но было
поздно - увиденное успело сфотографироваться навеки.
У стены, головой на чугунной крышке канализационного люка, лежал муж-
чина с недовольным обрюзгшим лицом, а вокруг его головы на чугунной ско-
вородке стыла темно-вишневая лужа крови, поразившая ее толщиной, -
пальца три-четыре, не меньше. Рядом трясся в беззвучных рыданиях чис-
тенький старичок в опрятном недорогом плащике и сетчатой шляпенке, его,
полуобняв за плечи, мужественно утешал, поглаживая по спине, жирный па-
рень в тельняшке, старающийся оказаться на высоте положения.
Трудные подростки, оккупировавшие детскую площадку, с интересом пог-
лядывали в ту сторону, один из них как бы на цыпочках, сдерживая смущен-
ную улыбку, возвращался оттуда, издали объявляя томимым любопытством
приятелям: "Ключ потерял, через балкон перелазил".
Миловидная девочка лет семнадцати с сиамской кошечкой на плече разг-
лядывала труп с доброжелательным детским интересом, не забывая одновре-
менно ласкать свою кошечку, а может быть, и себя - нежно тереться щечкой
о щечку!..
Эта трогательная взаимная ласка доконала ее. Промахиваясь мимо кирпи-
чей, она доскакала до своего подъезда, задыхаясь, взбежала по лестнице
(дом был выстроен меньше года назад, так что лифту работать было еще ра-
но - времени едва хватило, чтобы расписать лестницу русскими и иностран-
ными царапинами, искусно усеять потолки на площадках пятнами копоти, из
которых свисают черные сосочки горелых спичек, а главное - через один
выломать зубья в перилах либо вовсе напрочь - ребенку раз плюнуть выва-
литься, - либо виртуозно закрутить штопором вокруг соседнего зуба) и,
едва успев сбросить туфли-копыта, пудовые от грязи, рухнула на диван и
завыла в голос.
Выла она очень долго, может быть, часа два - время на это время прек-
ратило свое течение. Но когда-то надо было и кончать. Ничего не сообра-
жая, она вымыла туфли и принялась, как автомат, оттирать пятна с линоле-
ума. Растворитель помогал - ей удалось отскоблить заносчивую голову кло-
