но-розовую круглую ранку. Постарался припомнить что-нибудь еще более ра-
достное: - Я купил у кооперативщиков значок "Партия, дай порулить". А
ночью на Квадрике металлисты повесили фашку на своих цепях, а фашки пой-
мали металлиста, облили бензином и сожгли.
- Как бабка старая все враки собирает! - вдруг взбеленился Аркаша. -
Маме показывай, какой ты храбрый!
Шурка, оскорбленный до глубины души, уже раскрыл рот, но, вспомнив,
что отныне он эстет, принялся за розыски Оскара Уайльда, с коим и бряк-
нулся к себе на тахту. Подтаскивая туда все новые и новые зачем-нибудь
понадобившиеся ему предметы, он за полчаса превращал ее в волчье логово.
А Сабурову страстно захотелось чего-нибудь бессмертного-пребессмерт-
ного... Гомера, что ли? Из темных бездн Эреба напиться живой овечьей
крови слетались души невест, малоопытных юношей, опытных старцев, бран-
ных мужей в забрызганных кровью доспехах - всем одна участь, и невинным
девушкам, и героям... Откуда же эти чертовы греки черпали силы и ге-
ройствовать, и пировать от души, прекрасно зная, что никто и ничем не
купит спасения от этих темных бездн, где царю живется хуже, чем нищему
поденщику? Вот она, сила несомненности!
В сущности, и он легко расстался бы с этим миром, где всем уже прие-
лось читать, как великие поэты под дулом винтовок на четвереньках караб-
каются по доске; страх ему внушают только гнусные гробы, оформленные как
коробки для духов, с переливчатыми оборочками, да пошлейший похоронный
комбинат, серебрящийся, как новогодняя елка. А долг перед детьми в эту
минуту он ощущал примерно так же эмоционально, как долг перед Обществом
трезвости.
Возник расстроенный Шурка.
- Слышишь, папа? "Густой аромат роз", "пьянящий запах сирени" - это ж
бабское сюсюканье, а не эстетство!
- Ничего, читай. Эстетство требует жертв.
Когда вошла Наталья, Сабуров чуть не бросился к ней... спрятать в
мягкое, в женское... но она была со всех сторон обложена костяными плас-
тинами собственных государственных забот. Лицо желтое, безнадежное, -
какими верными друзьями они могли бы быть, если бы он не был обязан
спать с нею! При той тоске, которая выедает его внутренности, супружес-
кие обязанности были нелепы, как игра в классики. Любовь сквозь костяной
панцирь...
- Ну, как дела? - одолевая раздражение, спросил Сабуров.
- Нас переводят на хозрасчет...
Даже сквозь беспросветность прорвался смешок. Неужели все эти "хоз-
расчеты" в самом деле что-то означают? "На балансе"...
- Ну да, ну да, - глаза Натальи с готовностью наполнились слезами, -
все, что меня касается, только повод для смеха...
Спрятал в мягкое, в женское. И все же не выдержала, начала рассказы-
вать - не успокоится, пока Он не отпустит ей грехи. Только чужое, чтимое
мнение... Детей в этом смысле он оставил без наследства.
Наталья уже лет десять мечтала выбраться с барщины на оброк из-под
Сударушкина, пришедшего к руководству Прогрессом через руководство баня-
ми, снабжением и культурой, ибо во главе каждого дела должен стоять Ор-
ганизатор - боярин или комиссар, не обязанный отличать ржаной колос от
ячменного, - это дело холопское. Но вот началось сокращение аппарата - и
чудо: вожделенное независимое подразделение было отсечено единым взма-
хом, и директором отсеченной части был назначен... правильно, Сударуш-
кин.
- Они погибнут последними...
Сабуров словно получил по роже: видно, всегда будет по-ихнему!..
Наталья, увидев на его лице остервенелость вместо сочувствия, безна-
дежно махнула рукой:
- Да тебе же все равно...
- Мне все равно?! Да мне мой дом противен стал из-за твоих Сидоренок
с Сидорушкиными! Хотел я иметь всего-то тридцать квадратных метров в це-
лом мире, где не воняло бы ни Колдуновыми, ни Сидорушкиными...
- Ты, как всегда, верен себе. Сразу на себя переводишь. А мне, мне
что делать?!
- Бежать, прятаться - пусть командуют пустыней!
- Но я не хочу, чтобы моя страна превращалась в пустыню! Дура я... Не
рассказываешь вот, не рассказываешь...
- Не рассказываешь?! Да ты на физиономию свою полумертвую глянь, на
вечные свои капли, таблетки!.. Ты что, думаешь, приятно жить в больни-
це?!
Наталья поспешно проскользнула в ванную, и тут же во всю мощь загуде-
ла вода - заглушить рыдания. У нее-то всегда есть выход... Впрочем, и у
него он есть: когда тошнит, нужно не тянуть, а сунуть два пальца в гор-
ло. Но петля уж очень гадостна...
Пляска конечностей постепенно переходила в заурядную дрожь.
Наталья вышла из ванной, как следует умывшись горячей водой, чтобы не
понять было, распухла она от слез или от распаренности. В руке уже отку-
да-то взялась мокрая газета:
- "В Зеленой зоне близ Кабула группы экстремистов попытались нанести
по уходящей колонне удар реактивными снарядами". Ну чего им еще нужно -
ведь уходят же, уходят!
Перед чаем проглотила две таблетки вместо одной.
Через полминуты Шурка оскорбленно оттолкнул от себя чашку.
- Если не разговаривать, так лучше и не пить!
Яд, скопившийся в душе Сабурова, упорно требовал применения.
- Я постелю себе на кресле, - сказал Сабуров. И, слегка устыдившись,
добавил: - Я сегодня поздно лягу, не хочу тебя будить.
Наталья, расстилавшая диван, выпрямилась и побелела:
- Я тебе это же хотела сказать - чтобы ты меня не будил.
Раскладывая кресло, Сабурову пришлось переложить с него стариковский
журнал. Обдало дымком - и нестерпимым стыдом за свою жестокую каприз-
ность. Но не складывать же кресло обратно?
Познай цену всему на свете - и все равно это будет звучать празднич-
но: к морю! Пока позади пассажиров, исчезающих в недрах аэровокзала, еще
виднелись провожающие, каждый видел в толпе только кого-то своего. А по-
том оборвались и эти последние ниточки любви, и все превратились в без-
ликую массу.
На некоторое время блуждающие подземные души нашли успокоение в ка-
ком-то буром складского типа помещении, нарезанном металлическими труба-
ми, похожими на гимнастические брусья. По своей жизнерадостной привычке
Сабуров прикинул, годится ли такое помещение скоротать последние часы
перед смертью. Хорошо придумано, безнадежно.
Часа через полтора пребывание в этом чистилище наскучило и девам-соп-
роводительницам, и бурыми подземными переходами массу вывели обратно в
зал ожидания.
Два псевдокрасавца у стойки пытались выцыганить свободные места у де-
виц в униформе. Чтобы не подвергаться побочному воздействию фатовского
обаяния, Сабуров отправился изучать распорядок работы всех земных служб:
обувной мастерской, ресторана, почтового отделения, - вид междугородного
телефона такой тоскливой болью отозвался в душе - знать бы Лидин мос-
ковский номер...
Когда он вернулся, перед стойкой топтались два мужичка - по виду ра-
ботяги-нефтяники или лесорубы (линялая ковбойка уже лет двадцать перес-
тала быть атрибутом молодежной романтики). Крепко чесали в затылках они.
- Не надо опаздывать на регистрацию! - собственное мошенничество лишь
прибавило регистраторше принципиальности. Вот они, личные связи...
- Еще оставалось пять минут! - орал Шурка.
- Вон же и пацан говорит, - робко указал мужичок.
- Да видишь же, без блата не обошлось, - презрительно оборвал его
другой.
Справедливое слово "блат" очень обидело регистраторшу.
- А я вас в нетрезвом виде вообще могу до рейса не допустить! - расс-
вирепела она, словно до этого они были допущены к рейсу. - Клаша, позови
дежурного!
И пошли они солнцем палимы...
- Папа!!! - взвыл Шурка.
Регистраторша метнула на папу снайперский оценивающий взгляд - уж не
начальство ли какое? - и успокоилась. Сабуров, так же мгновенно оценив
ситуацию, принялся степенно растолковывать Шурке, что поделать здесь ни-
чего нельзя, но вовсе не оттого, что он, непогрешимый папа, так труслив
и подл, как это было на самом деле, а оттого, что этого требует Закон.
Изображение Закона как чрезвычайно логичного, хотя и неуступчивого
механизма Шурке даже понравилось.
- А пойдем в ресторан - до отлета еще успеем, - вдруг предложил Сабу-
ров, чтобы загладить стыд перед Шуркой и обманутыми мужичками - тем бо-
лее что Шурку и впрямь стоило подкормить, чтобы не затошнило в полете
(Сабурова-то больше тошнит на земле).
- В кайф! - обрадовался Шурка. - Как у Хемингуэя.
Однако ресторан, несмотря на прекрасно изученный Сабуровым распорядок
его работы, был закрыт.
Народ безмолвствовал.
- Почему они молчат?! - через пару минут возмутился еще необъезженный
Шурка, и Сабуров снова едва не ответил: убедились, что так легче отдела-
ются.
- Хоть бы вышел кто, извинился, - мрачно сказал Шурка еще через мину-
ту, а потом, все мрачнея и мрачнея, вдруг произнес упавшим голосом:
- Уеду я из совка. Здесь на каждом шагу в морду плюют.
Уже и он учуял главную тему: униженные и оскорбленные.
- Нужен ты там будешь кому-то! - обрадованно повернулась к ним тетка.
- Я и здесь никому не нужен.
- Храни гордое терпенье, - вздохнул Сабуров.
- А разве терпенье бывает гордое?
Отчасти. Тебя выгнали из дома, заставили мыть полы в обмен на тычки,
но ты хотя бы не выпрашивай у них жевательную резинку, не трись у ихних
ресторанов... Гордый и нищий...
Самолет с притворным гневом затрясся, по стеклам поползли дождевые
капельки: скорость нарастала, следы становились все горизонтальнее и
прозрачнее, пока не истоньшились из головастиков в сперматозоиды, кото-
рые вдруг поползли вверх, - взлет!
На посадках Шурка выходил, сомнамбулически припадая на сабуровскую
руку, и, возвращаясь, тут же засыпал. От нежности к его доверчивой буй-
ной головушке, которой суждено принять в себя столько бурь, ядовитая
крыса в душе Сабурова на время унялась, неотвязные думы о месте поэта в
рабочем строю стали казаться всего лишь полуправдой, и ему, даже скован-
ному доверчивой Шуркиной головой, тоже несколько раз удалось вздремнуть,
хотя сон был для него редким гостем даже в собственной постели.
- Папа, как будто масляная краска сморщилась! - утром обрадовался
Шурка, впервые увидевший море, да еще с самолета: нужно было долго сле-
дить за которой-нибудь морщиной, чтобы заметить ее движение. Шурка отме-
тил, что корабли выглядят большими даже в сравнении с морем, и внезапно
вынес Сабурову приговор:
- Знаешь, что тебя погубило? - Он выражался в прошедшем времени с та-
кой простотою, будто Сабуров уже давно покоился в недрах комбината. - Ты
поверил, будто народ дает оценку гениям. А мы с Аркашкой считаем, что
наоборот: чтобы создать что-нибудь великое, надо плевать на Сидоровых!
Сабуров хотел сказать что-нибудь педагогически-демократическое насчет
уважения к Сидоровым, но почувствовал, что не может быть снисходителен
тот, кто и без того стоит ниже всех.
Без места
После отъезда Андрюши Аркаша впал в какой-то платонический гедонизм:
целый день лежал на диване и уныло повторял, что удовольствия -
единственная вещь, которая не обманет.
Правда, с приближением тьмы, уподобляясь некоему ночному животному,
Аркаша начинал оживать и по первому же звонку бросался к телефону или к
двери, из-за которой виднелась какая-то ночная нечисть, - жирная, тощая,
бритая, патлатая, прыщавая или вампирски-свежая, никогда не попадавшаяся
Наталье днем, и Наталья, всегда испытывавшая к нечисти жалость ("Как им
хочется внимания!"), сейчас, когда они уводили в какую-то страшную и
отвратительную их жизнь ее неприспособленного даже и к добропорядочной
жизни сыночка, вглядывалась в них со страхом и тайной ненавистью. Юроди-
ый Кристмас в заплатах и серпантинных кудряшках был еще найкращий.
Чем-то все это кончится?.. И не было Андрюши, рядом с которым она
всегда была уверена: он что-нибудь да придумает.
Андрюша ее больше не любит, гнала она мысль, сделавшуюся в его от-
