без мощного пульверизатора), - а персонал столовой разъежается по домам
на "жигулях" (площадка у задней двери похожа на автостоянку), да и в те-
чение дня главным образом скрывается где-то в загадочных недрах своего
помещения, огражденных плакатом "Отличный отдых и уют за честный благо-
родный труд", пока очередь дорастает до какой-то, вероятно, тоже утверж-
денной в райисполкоме длины в четверть, примерно, морской мили (все под-
зуживают друг друга: "Надо покричать, прошлый раз покричали - они сразу
вышли!").
Но остальные-то, простые люди - как они-то относятся друг к другу пе-
ред лицом своих угнетателей - низших жрецов государственной Церкви? Гры-
зутся, заранее захватывают стулья на полчаса, не смущаясь тем, что их
товарищам по унижению некуда приткнуться со своими щами и диетической
котлетой с душком. (Зато стоит кому-нибудь появиться на пляже с собакой
- почему не со свиньей? -ни один не пройдет мимо, чтобы не посюсюкать:
что значит, не соперники нам животные, а главное - в мнениях с нами не
расходятся!)
Утешало лишь, что Шурка, потрясенный "Воскресением", презрительно
бормотал: "Крысятничество", тут же, впрочем, спохватываясь и переходя на
что-то толстовско-благостное.
Самое безнадежное - дети бросались в эту борьбу даже без остервене-
ния, а с веселым азартом: "блага" нужно не создавать, а перехватывать у
соседей, которые воспринимались уже как безличные явления природы.
Поневоле соприкасаясь довольно близко с группой своих коллег, разме-
щенных в частном секторе, в одном подворье с ним, Сабуров убедился, что
так называемые "хорошие", то есть вполне подобные своим родителям дети,
как на подбор оказались у буржуев, не интересовавшихся мнениями ос-
тального человечества.
"А если учишь детей - вот как Наталья - считаться с мнением окружаю-
щих и одновременно следовать твоим принципам, которые окружающими прези-
раются... Учись: семейство из четырех немолодых людей двенадцати, шест-
надцати и сорока двух лет от роду - вон в каком морально-политическом
единстве они изучают меню, по очереди зачитывают его вслух от кильки до
компота, а потом с полным взаимоуважением полчаса обсуждают преимущества
и недостатки каждого нехитрого блюда. Что, больше они тебе нравятся, чем
неврастеник Аркаша и архаровец Шурка, в котором сидит сто человек, и де-
вяносто девять из них - преступники всех сортов, но один, может быть, и
святой?"
Шурка своим открытым нравом и неугодливой услужливостью (все знакомцы
его папы - благороднейшие люди, а тупицы-сидоровы остались где-то там)
снискал среди сослуживцев и особенно сослуживиц Сабурова гораздо большую
симпатию, нежели он сам, так что почти каждый считал своей обязанностью
указать Шурке: "Тебе еще рано читать Толстого", потому что для них самих
читать Льва Николаевича было все еще рано и в предпенсионном возрасте.
Когда по утрам сослуживцы стекались из разных углов хозяйского под-
ворья, осторожно толпясь у еле сикающих моечных средств, смущаясь обна-
жать перед коллегами бытовую изнанку своей жизни, один только Шурка
серьезно вслушивался в болботание никогда не отключавшейся хозяйской ра-
диоточки (бесплатно же!) и делал обеспокоенный запрос по поводу ка-
кой-нибудь экономической дискуссии: "Папа, он правильно говорит?". Над
ним все посмеивались, давно отыскав несомненность в безразличии: "А,
болтают только..." Им словно было известно какое-то гораздо более
действенное средство выяснения и распространения истины, чем человечес-
кая речь. Хотя... Нынче ложь сменилась пошлостью.
Клетушку, в которой Сабуров с Шуркой спали на матрацах, набитых слов-
но бы костлявыми кулаками драчунов, Шурка тоже всю немедленно обежал и
обнюхал, как щенок. "Круто! Как в латиноамериканских трущобах!" - восхи-
тился он, убедившись, что хибара сколочена из ящикотары и распрямленных
консервных банок, и долго отыскивал в них следы их происхождения - кото-
рая из-под тушенки, а которая из-под баклажанной икры. Правда, на живо-
пись в интерьере - репродукции из каких-то древних "Огоньков" - он
только глянул и приговорил навеки: "Фуфло. Соцреализм". Зато у Сабурова
эти реликты вызвали живейший интерес: это были крошечные обломки целого
материка лауреатов Сталинской премии всех степеней, с детства запавших в
память из таких же репродукций. Сик транзит... А однажды во двор забрел
поддельный глухонемой, для усугубления глухоты вооружившийся еще и тем-
ными очками, который продавал фотографии разных знаменитостей на любой
неординарный вкус: господь бог Саваоф, Высоцкий, Сталин. "Это Высоцкий",
- похвасталась своей осведомленностью семилетняя девочка. "А это кто?" -
шутки ради спросил Сабуров, показывая на Сталина. "Боярский?" - смути-
лась она.
Но куда интереснее юбилейных лауреатских сражений была мирная жизнь:
нарком в цеху, в колхозе, бывалый солдат рассказывает байку - всюду свет
и изобилие, во всей стране нет ни одного некрасивого лица, нет тупости,
злобы, а если кто и не писаный красавец, так непременно открыт, добр ли-
бо забавен. Удивительно: и рабовладельческая, и феодальная культура при
всех зверствах, или, выражаясь их языком, "ошибках", тем не менее нагро-
моздили целые горы всяческих шедевров, - отчего же культура бюрократи-
ческая не создала ничего, кроме прилизанной дряни? Конечно, фараоны и
герцоги несравненно меньше руководили искусством - культуру охраняло ее
ничтожество. Но главное - прежние культуры вдохновлялись и воплощали то,
во что верили. Хотя в сталинской мечте уничтожить все, что способно
действовать самостоятельно, тоже можно было бы отыскать некое сатанинс-
кое величие, однако дракон предпочитал рядиться в скромный, всего лишь
полувоенный китель демократии и народолюбия, - и итог налицо: за один
солнечный день растекается, как дохлая медуза.
И архитектура "сталинских" домов, среди которых приходилось брести на
пляж, не выражала асболютно ничего, кроме безграничного почтения к по-
рядку - даже лепные эмблемы изобилия: тыквы, груши, виноград, остатки
которого выкорчевали совсем недавно в борьбе с алкоголизмом. Еще утром
бредя мимо винного магазинчика, они с Шуркой всегда видели каких-то по-
мятых субъектов и старушек (одних и тех же: они после двух свою очередь
кому-нибудь за треху сдают, указал наблюдательный Шурка, - Сабурову-то и
в собственных очередях никак не запомнить, за кем он стоит - "В красном
пальто, в красном пальто", - твердил он себе, как слабоумному). Что та-
кое треха, если учесть, что к их возврату очередь вытягивалась по адско-
му солнцепеку тоже на четверть мили - это был, возможно, утвержденный
городской стандарт. Не страшны нам...
Деревьев вдоль улицы было очень немного, а в переулках, где начинал
тесниться частный сектор, и вовсе не было ничего, кроме пыли. Мимо серых
домишек, поднимая пыль на полчаса, то и дело с реактивным ревом проноси-
лись огромные самосвалы с бетоном или щебенкой - Шурка объяснил, что все
они мчатся к возводимому на горе небоскребу, в котором должно размес-
титься все, что относится к раю: райком, райисполком, райком комсомола и
т. п. Судя по всему, презренная польза не волновала власти - они вдох-
новлялись исключительно идеей величия.
Проходя мимо междугородных телефонов (очередь стояла только к одному,
потому что только он был исправен - ах, знать бы Лидин телефон...), Шур-
ка отмечал: "А потом министр связи потребует повышения платы за разгово-
ры!"
Сабурову ничего подобного и в голову не являлось.
- Курорты в развитых странах лопаются от денег, - разглагольствовал
Шурка. - Правильная налоговая политика! Если бы заставить ведомства...
Вот дитя перестройки!
У входа на пляж дремала на солнцепеке расплывшаяся сизая старуха, об-
лаченная в матрасный чехол с прорезями для рук, по ней карабкались две
обезьянки - каждый мог при желании сфотографироваться со своими мохнаты-
ми родственниками, которые в промежутках развлекались как умели: трепали
старуху за уши, тянули за нос, но она сохраняла полное безразличие.
Тут же торговали кооперативными пластмассовыми амулетами для папуасов
две утомленные женщины, казалось, ничуть не интересующиеся ходом торгов-
ли.
- Я всю ночь готовила, а он пришел и опрокинул. Рожу бы начистить...
- А чему это поможет!..
- А ничего не поможет.
Публика разглядывала жутко раскрашенные черепа, жуков, пауков, разную
дамскую дребедень.
- Мы эту заколку подарим тете Вере, у нее много волос, - степенно
разъясняла мама пятилетней дочке, отвечавшей выкриком из самой глубины
души:
- Не-ет!!!
Рядом играючи работал наперсточник с реденькими монгольскими усишка-
ми, довольно дружелюбный к своим жертвам.
- Болгарское спортлото - не проигрывает никто, - снисходительно пок-
рикивал он, катая шарик под наперстками по причудливым траекториям, и
повторял: "Смотрите внимательно - выиграете обязательно", - однако не
настойчиво: "Пистолет не наставляем - никого не заставляем, есть деньги
- играйте, нет денег - страдайте". И выигрывая, и проигрывая, он приго-
варивал одно: "Выиграл - веселись, проиграл - не сердись". Дураки нахо-
дились - просаживали часы, туфли, а потом все отыгрывали с барышом, но
про этих Шурка уверенно говорил: "Заводят. Лоха ищут".
Иногда появлялся милиционер, но ничто бренное его тоже не занимало,
он следил лишь, чтобы кто-нибудь в купальном костюме не преступил высо-
чайше утвержденную линию на тротуаре, над которой прямо по асфальту было
написано метровыми буквами: "ОДЕНЬТЕСЬ!". На пляже среди распростертых
тел бродила пурпурная от жары простоволосая старуха, тоже в матраце,
стараясь наступать босыми раздутыми ногами на свалявшиеся водоросли, по-
хожие на клочья порыжевшей, некогда кровавой ваты, и хрипло стеная: "Со-
лунец лечебный, солунец лечебный!" - так и не удалось узнать, что это
такое.
Шурка, мотая сверкавшей на солнце мокрой головой, учился плавать с
удивительным упорством, и Сабуров мог без конца любоваться каждым его
движением. Неужели это последнее, что ему осталось? Лида, Лида, Лида,
Лида, Лида... От магического имени изнуряющая гиря становится полегче. И
начинаешь слышать, как мерно бухают в берег волны, с каждым ударом вымы-
вая у тебя песок из-под пяток, пока не окажешься на цыпочках. Тогда сми-
ряется души моей тревога... Начинают шевелиться какие-то замыслы, кото-
рые еще надежнее ограждают от визга, музыки, идиотской болтовни, и начи-
нает казаться, что жизнь выносима.
Он еще никогда не был так силен: он мог бы привезти отсюда с десяток
классных работ. Он мог бы, пожалуй, продвинуть и вершинное свое достиже-
ние, которым овладел Крайний, но мысль отшатывалась, как от жены, побы-
вавшей в чужих руках. Кишение идей против воли снова рождало детские
мечты о признании - и затравленную ненависть к невинным Сидоровым, нес-
пособным оценить талант без должности.
Рассказать бы Лиде... Но все растворялось в сиропе банальных, как все
искреннее, эпитетов, пригодных разве что для расчувствовавшегося солда-
тика-первогодка: "Пускай дал[cedilla]ко твой нервный друг..."
В самую жару обуреваемый толстовством Шурка уходил с пляжа помогать в
садовых делах престарелой хозяйке подворья, где они гнездились. При этом
он готов был выстаивать любую очередь, чтобы только не переодеваться в
той кабине, где вместо двери колыхалась занавеска:
- Ну и простой же ты парень (это Сабуров-то!), как три копейки пятью
двадсонами! Я их нравы знаю! Да вон, хотя бы, товарищ наблюдает, - и в
самом деле указал на подростка за кустиками на взгорке, откуда можно бы-
ло бы разглядеть разве что слоновьи гениталии. После его ухода гиря тя-
нула в глубину с обновленной силой, так что, боясь остаться один, Сабу-
ров увязывался за Шуркой по адовому пеклу, мимо старухи с обезьянками,
мимо винной очередищи, мимо пыльного рева самосвалов... И пока Шурка,
