рассматривались как внешние органы непогрешимости. Католичество в лице
папы имеет для себя этот внешний орган. Эта мысль на Ватиканском соборе
договорена была в том смысле, что папа ex cathedra вообще провозглашает
церковную истину ex sese, т.е. в этом заменяет Церковь. Это тоже неопре-
деленно (благодаря присутствию признака ex cathedra), но если принять
эту мысль, то она просто ставит знак равенства между папой и Церковью и
утверждает, что Церковь есть папа. Могий вместити да вместит это отрица-
ние церковности, превращающее соборность в подчинение внешнему авторите-
ту. Но даже и для системы папизма эта мысль утопична. Ведь и для папы
существует Церковь, в единении с которой он только и является папой,
Церковь же соборует каждым актом своего бытия, и это соборование лишь
оформляется и провозглашается папой, стало быть все таки ex consensu или
in consensu ecclesiae. И вопрос о внешнем авторитете непогрешительности
переносится уже от самого существа соборного суждения к его провозглаше-
нию. К этой стороне вопроса теперь нам надлежит перейти. Кому принадле-
жит в Церкви полномочие провозглашения церковной вероучительной истины?
Церковной власти, которая сосредоточивается в руках епископата. Соборы,
как правило, состоят из епископов.
Как уже было сказано выше, это не есть каноническая норма, которая
исключала бы присутствие клириков и мирян (напротив, на Московском собо-
ре 1917-1918 гг. они присутствовали вместе с епископатом). Епископы в
соборе участвуют как представители своей епархии (почему, как правило, в
нем присутствуют лишь епархиальные епископы). Они свидетельствуют не ex
sese, но ex consensu ecclesiae, и в лице епископов соборуют возглавляе-
мые ими церкви. Однако суждением не исчерпывается вероучительное значе-
ние собора епископов, ему принадлежит не только мнение, но и власть -
выносить всеобщеобязательные решения, повелительно провозглашать догма-
тические определения, как мы это видим в истории вселенских соборов, а
также некоторых поместных. Это-то и имеет такую видимость, будто все-
ленский собор и есть внешний орган непогрешительного суждения, - коллек-
тивный, многоголовый папа. Такое мнение можно иногда встретить и в пра-
вославной литературе (не без влияния католичества), и оно господствовало
на реформационных католических соборах Констанцком и Базельском, где
противопоставлялись и боролись два внешних авторитета: папа и собор. В
подробностях это мнение содержит многие неясности: чему собственно
свойственна непогрешительность? Епископскому ли сану как таковому? Одна-
ко такая попытка превратить каждого епископа в папу, полипапизм, обус-
ловливается фактом несомненной возможности и для епископов впадения в
ереси, столь обильно засвидетельствованные церковной историей, а с дру-
гой стороны, столь же несомненной возможностью разногласий среди еписко-
пов, благодаря чему не было, кажется, случая, чтобы вероучительное пос-
тановление выносилось единогласно. Правда, несогласные епископы в таких
случаях анафематствовались и отлучались от Церкви, чем и достигалось
единогласие всего епископата. Однако для данного вопроса это не изменяет
того факта, что решающим является не единогласие епископского сословия,
но большинство голосов (притом, неизвестно какое). К этому надо еще, ко-
нечно, прибавить и тот факт, что на вселенских соборах бывал представлен
отнюдь не весь наличный епископат, и число присутствующих епископов зна-
чительно колебалось, причем количественное преобладание естественно при-
надлежало всегда епископам восточным. Даже и малое число епископов может
явиться соборным голосом Церкви, если последняя признает его за таковой.
Но если видеть в соборах внешний авторитет, то применение начала коллек-
тивного папизма влечет еще большие трудности, нежели единоличного. Одна-
ко, к счастью, идея коллективного папизма всего епископского сословия
вовсе не выражает православного учения о церковной непогрешительности,
потому что сан епископа, как таковой, вовсе не облекает его носителя
догматической непогрешительностью. Можно сказать, что авторитетность
догматического суждения более зависит от святости, нежели от сана, и
святые подвижники имеют своим голосом большее значение, нежели рядовые
епископы. Последние имеют лишь сугубую ответственность за свои суждения,
как лица, облеченные иерархическими полномочиями. Тем не менее епископс-
кому собору (вместе с представителями клира и мирян или без них, для
данного случая это безразлично), действительно, принадлежит известная
власть провозглашения догматических определений, в качестве высшего ор-
гана церковной власти, и именно в этом качестве и могли только выносить
свои определения вселенские или поместные соборы. Епископскому сословию
принадлежит власть блюсти за правильностью вероучения в Церкви, и в по-
рядке этого блюдения, при наличии глубоких церковных разногласий, оно
выносит постановление, имеющее силу церковного закона и тем полагающее
конец разногласиям, причем, неподчиняющиеся ему автоматически отсекаются
анафемой. Так обычно бывало в истории Церкви. Суждение вселенского епис-
копского собора провозглашается его главой, которою для поместной Церк-
ви, естественно, является патриарх или вообще первоиерарх, для всей же
вселенской Церкви, естественно, первопатриарх, хотя и primus inter
pares, причем таковым, согласно канонам, признавался римский епископ.
Таковое признание со стороны православного мира принадлежало бы и ныне
римскому папе, в качестве вселенского первопатриарха, если бы он отка-
зался, со всею своею поместной Церковью, от своих ватиканских притяза-
ний. Православная Церковь никогда не отрицала этого первенства римской
кафедры, подтвержденного канонами вселенских соборов.
Нужно различать провозглашение истины, которое принадлежит высшей
церковной власти, от обладания ею, которое принадлежит всему телу цер-
ковному, в его соборности и непогрешительности. Последнее есть сама
действительность, первое - лишь суждение о ней. Суждение это, или дог-
мат, обладает отвлеченным и прагматическим характером, как ответ Церкви
на вопрошания недоумевающих и лжеучителей. Оно обладает высшей, если так
можно выразиться, абсолютной целесообразностью, хотя и не имеет в себе
конкретно-религиозной полноты, которой живет Церковь (есть, так сказать,
каталог истины, но не сама живая истина). Тем не менее это догматическое
суждение необходимо, как опосредствованная в мысле истина, и, далее, как
норма жизни церковной. Непогрешительность церковного суждения состоит в
его целесообразности или годности к выражению церковной истины в данных
условиях. Догматическая непогрешительность понимается чрез сопоставление
с безошибочностью суждений науки, или отдельных научных положений. Но
при этом упускается из виду вся разница, которая здесь существует: тогда
как эти научные положения отвечают интересам познания, догматические оп-
ределения имеют прежде всего не теоретически-познавательный, но религи-
озно-практический характер, и лишь во вторую очередь они получают и
гностическое значение. В этом смысле можно сказать, что гносеологическая
природа, положим, таблицы умножения и Халкидонского догмата, существенно
различна, как различен и смысл безошибочности и истинности, той и друго-
му, по-своему, присущий.
Собор епископов осуществляет соборование Церкви, которую он представ-
ляет. Вместе с тем, как высший орган церковной власти, вынося догмати-
ческое определение, в уповании того, что это <изволися Духу Св. и нам>,
он не совершает превышения власти в убеждении, что, объявляя его обяза-
тельным к руководству, им выражается непогрешительный голос Церкви. Од-
нако этим провозглашением орган церковной власти сам по себе не стано-
вится обладателем ex sese непогрешительности, которая принадлежит только
Церкви в ее соборности. Церковная власть (собор епископов, иногда даже
отдельный епископ в пределах епархии) есть лишь законный орган провозг-
лашения того, что является, в ее собственном сознании, выражением цер-
ковной истины, становится как бы pars pro toto. Поэтому по содержанию
это суждение, хотя и облеченное в законные формы, подлежит еще приятию
Церковью. Последнее уже совершается в самом ее провозглашении, и тогда
догматическое определение собора епископов может непосредственно полу-
чить соборный, общецерковный характер. Однако, это не само собою разуме-
ется, потому что и после определений на соборах возникало неприятие их
постановлений, или временное (как после I Никейского), или оконча-
тельное, и, тем самым, такие соборы обличались как лжесоборы (разбойни-
чий Ефесский, иконоборческий). В подобных случаях возникают конфликты
между отдельными членами Церкви и церковной властью. Отсюда следует, что
и соборные определения догматического характера не слепо приемлются, по
долгу пассивного повиновения (как этого требует ватиканский догмат по
отношению к папе), но в меру личного сознания и разумения, или же, по
доверию и послушанию к провозгласившему их собору, сознательно приемлют-
ся как выражающие церковную истину. Таким образом, происходит соборова-
ние, не только предшествующее соборному решению, но и ему последствую-
щее, для приятия (или же неприятия) и соборного определения. Такова
всегда была практика Церкви в этом отношении, и таков догматический
смысл соборного провозглашения догматической истины. Чрез него не вво-
дится в жизнь Церкви в виде соборов внешний орган непогрешительности,
который ех sese предписывает Церкви ее вероучение, - подобный коллектив-
ный папизм догматически не отличался бы от единоличного, а практически
стоит даже ниже его, потому что держится на колеблющемся большинстве
вместо единоличного суждения. Догматическому оракулу, коллективному или
единоличному, вообще нет места в соборности церковной. Сам Дух Св., жи-
вущий в Церкви, указует пути к единогласию, для которого и соборное пос-
тановление есть только средство. Таким образом, мы приходим к заключе-
нию, что если на земле вообще не существует внешнего авторитета, которо-
го не оставил вознесшийся от нас на небо и ставший невидимым глава Церк-
ви Господь Иисус Христос, то и соборные постановления имеют сами по себе
лишь условный авторитет, который делается безусловным лишь чрез приятие
их церковной соборностью. Этой непогрешительностью Церковь уже облекла
постановления семи вселенских соборов, так же как и некоторых поместных
(напр., Карфагенский, Константинопольские соборы XIV в., установившие
учение о божественных энергиях и свете Фаворском). Эта идея условно-не-
погрешительного авторитета в лице законных органов церковной власти -
начиная вселенскими соборами и кончая епархиальным епископом в пределах
его епархии - может казаться противоречивой и даже субверсивной, разру-
шительной для католического и католизирующего понимания. Противоречие
здесь можно находить в одновременном признании обязательности и подчине-
ния и принятия. С одной стороны, веления канонической церковной власти в
лице епископата, вообще, подлежат исполнению как таковые (ecclesiam in
episcopo esse, St. Cypr., ep. 66), а в том числе, следов., и догматичес-
кие определения. Однако эта обязательность проистекает не из непогреши-
тельного авторитета соборного епископата ex sese, какового, как мы ука-
зали, не существует, но в силу общего права церковной власти блюсти ве-
роучение и ограждать его неприкосновенность, а также, вообще, издавать
обязательные для Церкви постановления. Однако такое повиновение не может
быть слепым и рабским, оно должно быть не только за страх, но и за со-
весть, и обязательно постольку, поскольку не встречает прямого противо-
речия в совести. Когда апостолы Петр и Иоанн были приведены в синедрион,
