было говорить о христианской государствен-ности. То был удел всего хрис-
тианского мира, и на востоке и на западе, который восходил к христи-
анству из первобытного варварства и языческой культуры: православное
царство Византийско-русское оказалось не в ином положении, чем и священ-
ная римская империя. То было лишь ознаменовательно-символическое обозна-
чение не того, что уже есть, но что должно быть, и явилось бы, конечно,
тяжким заблуждением символ или мечту приравнивать реальной действи-
тель-ности. Больше того, стало необходимо, чтобы это несо-ответствие бы-
ло обличено историей. Символы сделали свое реальное дело в истории.
Христианские цари были водителями ко Христу своих народов дотоле, пока
возможно было такое водительство. Однако время его миновало, потому что
самой жизнью упразднена реальность того представительства церковного на-
рода в лице Царя, на котором опиралась власть царя и в Церкви. А без та-
кого представительства она стала фикцией, влекущей за собой самую тяже-
лую форму тирании, - церковную, осуществляя гнет цезарепапизма. Народ
стал жить непосредственной жизнью вне такого представительства, и госу-
дарство может быть оцерковляемо ныне не извне, но изнутри, не сверху, но
снизу. Это приводит нас к той новой постановке вопроса об отношении
Церкви и государства, в котором застает нас новое время. Здесь два воп-
роса: об отношении православия, во-первых, к царской власти и, во-вто-
рых, вообще к государству.
Есть ли определенная, догматическая предустановленная связь между
православием и царской властью (<самодержавием>), аналогичная той связи,
которая существует между католичеством и папизмом, или же это есть связь
историческая, возникшая в истории и ею же упраздненная? В долгие века
существования православного царства возникло и было широко распростране-
но первое понимание, и исторически сложившийся порядок вещей рассматри-
вался как нерушимый. Конечно, это убеждение никогда не становилось и не
могло стать догматом Церкви просто потому, что для него нет основания в
христианстве, и православие никогда не было подвигнуто на своеобразную
параллель Ватиканского собора в применении к царской власти. Как уже
сказано, царь как помазанник Божий, харизматик власти, харизматический
представитель мирян, занимал определенное место в Церкви. Однако оно не
является столь же необходимым для самого существования Церкви, как ие-
рархия апостольского преемства, клир и епископат, без которых Церковь
обходиться не может. С другой стороны, мирянство, <народ Божий,
царственное священство>, представляет столь же необходимый элемент в
Церкви, как иерархия, пастыри, которые не могут существовать без стада.
Но это значение мирян в Церкви не может быть связано с их представи-
тельством в лице царя, и вообще может вовсе не быть такого личного
представительства, как не было его в первенствующей Церкви. Правда, по-
тенция царя по образу Христа присуща Церкви. Это не есть политическая
идея, связанная с той или иной формой организации власти, но чисто рели-
гиозная. Эта идея может найти свое осуществление при наличии самой край-
ней демократии, осуществиться не в политическом самодержце, но и выбор-
ном представителе власти, президенте. Это есть вообще идея освящения
власти в лице ее высшего представителя, идеал святого царя, предуказан-
ный в Ветхом Завете, в псалмах и пророческих книгах, и данный в образе
<кроткого Царя>, совершившего Свой царский вход в царственный град. Эта
идея имеет связь с обетованием <царствования святых со Христом> в <пер-
вое воскресение>, о котором говорит Апокалипсис (гл. 20). Историческая
царская власть представляла собой столько же осуществление этой идеи,
сколько и ее затемнение и извращение. Может быть, она и погибла
вследствие этого своего внутреннего несоответствия своей идее. Этот апо-
калипсис власти есть, так сказать, утопия православия, однако имеющая
для себя основание в библейских пророчествах. В русском народе родилась
эта идея <белого царя>, святого правителя, которым осуществится Царствие
Божие на земле. Это есть преображение власти, которая становится уже не
властью меча, но властью любви.
Но эта идеология личного освящения власти не имеет ничего общего с
принятием определенного политического режима, именно полицейско-бюрокра-
тической монархии. Такой подмен делался и делается сторонниками опреде-
ленной политической партии (), для которых религия яв-
ляется - сознательно или бессознательно - средством для политики. Вооб-
ще, связывать православие, которое есть религия свободы, с реакционными
политическими или классовыми стремлениями, представляет собой вопиющее
противоречие, которое находит для себя объяснение в истории, но не в
догматике православия. Разумеется, в течение долгих веков православие
было связано с монархией, которая оказывала незаменимые услуги Церкви,
хотя и наносила ей тяжелые раны. <Христианская> государственность, обес-
печивавшая <господствующее> положение православной Церкви, оказывалась
для нее и оковами, задерживавшими ее свободное развитие, и многое в ис-
торической трагедии православия, как в падении Византии, так и в совре-
менной России, объясняется именно этим нарушением равновесия в отношени-
ях Церкви и государства. И неправильно эту историю, со всеми светлыми и
мрачными сторонами, превращать в Апокалипсис и видеть в прошлом потерян-
ный рай, царствие Божие на земле. Революция страшною ценой неисчислимых
жертв навсегда (надо думать) освободила православие от чрезмерной связи
с монархической государственностью. Связь эта никогда не была исключи-
тельно определяющей. Православная церковь существовала в разных странах
при разных политических режимах, одинаково - в Новгородской и Псковской
республиках, как и при деспотии Ивана Грозного, как и под иноверной и
инославной властью, и она не теряла своей полноты и силы. Так и в насто-
ящее время Церковь существует и под игом коммунизма, и в беженстве, и во
всем мире при разных политических условиях. Не существует никакой внут-
ренней и нерушимой связи между православием и тем или иным политическим
строем, а потому православные могут иметь разные политические взгляды и
симпатии. Это есть дело их политической совести и разума. Конечно, при
известных условиях возникает единство и политических настроений в груп-
пах, религиозно единомыслящих; этому содействует, прежде всего, начало
любви церковной, но, повторяем, нет догматической связи между правосла-
вием и определенной политической формой. Православие свободно и не долж-
но отдаваться в услужение тому или иному политическому режиму. Оно имеет
религиозный, но не политический идеал освящения власти и растворения ее
в стихии Церкви, но это не есть идеал обладания двумя мечами или церков-
ного государства в форме папской монархии, от которой так и не хочет от-
казаться католичество: ни папоцезаризм, ни цезарепапизм.
Исторически, отношения государства и Церкви остаются изменчивы. До
последней революционной эпохи они сводились к разным формам <христианс-
кого государства>, которое находилось в союзе с Церковью. В новейшем го-
сударстве, имеющем в своем составе народы разных исповеданий и даже вер,
конфессиональное государство являлось давно уже не соответствующим поло-
жению вещей. В настоящее же время оно стало, по-видимому, и вовсе невоз-
можным. Произошло разлучение Церкви и государства, к взаимной выгоде
обоих, и вместо прежнего союза наступило отделение Церкви от государства
в различных его видах.
Отделение Церкви от государства, сначала вынужденное, в настоящее
время приняла и православная Церковь, - как отвечающее ее достоинству и
призванию. Правда, еще существуют страны, где этого отделения вполне и
не совершилось, однако и здесь положение православной Церкви совершенно
иное, нежели в конфессиональном государстве. Православие перестает, тем
самым, быть государственной Церковью, - положение, которое связано с
разными преимуществами, но и тяжелым бременем (как это ясно видно на
примере established church of England). Отделение Церкви от государства
фактически может иметь разное содержание, от открытого гонения на веру,
как теперь в России1, до полной вероисповедной свободы (как в Американс-
ких Соединенных Штатах). Последняя есть в настоящее время наиболее бла-
гоприятный и нормальный режим для Церкви, который освобождает ее от соб-
лазна клерикализма, но обеспечивает возможность беспрепятственного раз-
вития. Конечно и это положение для Церкви имеет силу лишь ради истори-
ческой целесообразности. Но Церковь, принимая юридическое отделение от
области кесаря, от государства, как свое освобождение, отнюдь не отказы-
вается от задачи оказывать влияние на всю жизнь государства, с проникно-
вением его во все поры ее. Идеал христианского претворения государствен-
ности силою церковности остается во всей силе и без всяких ограничений и
в эпоху отделения Церкви от государства, ставшего <правовым>, ибо это
отделение остается только внешним, но не внутренним. Пути влияния Церк-
ви, при этом, изменяются, оно приходит не извне, сверху, но изнутри,
снизу, из народа и чрез народ. То представительство, которое имел народ
в христианском государстве и правительстве в эпоху христианского госу-
дарства, теперь упразднилось, и народ, без всякого внешнего представи-
тельства, в качестве мирян присутствует в Церкви, которая осуществляет,
тем самым, влияние в государстве чрез народовластие. Но это есть наро-
довластие в душах. На этом пути возникают свои опасности и трудности,
аналогичные тем, которые существовали при союзе Церкви с государством:
вовлечение Церкви на путь политической партийности, которая, в свою оче-
редь, может отклонять ее от своего пути. Но здесь остается одно основное
преимущество: влияние Церкви на души осуществляется путем свободы, кото-
рая, единственно, соответствует достоинству христианскому, а не принуж-
дением сверху, которым иногда можно достигать более скорых результатов,
но которое и наказуется в истории, как об этом достаточно говорит нам
новейшая история и востока и запада. Нельзя закрывать глаза, что отделе-
ние Церкви от государства в наш век, при возрастающем небрежении к лич-
ной свободе, становится прямым или косвенным насилованнем Церкви или да-
же гонением. Но нужно верить, что пути Провидения чрез испытания ведут
Церковь к освобождению от тех исторических наростов, которые образова-
лись веками, а чрез то - к усилению ее влияния на жизнь, и, в частности,
на государственность.
1 Советская государственность, хотя и провозгласила de jure отделе-
ние, однако de facto оно является единственным в мире конфессиональным
государством, в котором господствующей религией является воинствующий
атеизм коммунистической секты, другие же религии, сначала только терпи-
мые, становятся уже нетерпимыми.
ЕДИНСТВО ЦЕРКВИ
Церковь едина. Это есть аксиома учения о Церкви, которая самоочевидна
всякому христианину: <одно тело и один дух, как вы и призваны к одной
надежде вашего звания. Один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог
и Отец всех>, (Еф. 4, 3-5). Поэтому, если и говорится о Церкви во мно-
жественном числе, то это имеет или локальное значение, - указует на на-
личие многих поместных церквей в недрах единой Церкви, - или же это ука-
зует на наличие различных вероисповеданий, получивших раздельное бытие в
недрах единой апостольской Церкви. Такое выражение, конечно, неточно и
не должно вводить в заблуждение. Как не существует многих истин, хотя
истина и многообразна, так же не существует и многих <Церквей>, ибо есть
единая истинная, православная Церковь. Вопрос о внутреннем единстве мно-
гих <церквей> и их отношении к Церкви будет рассмотрен особо. Здесь же
