американских бумажек, что бывают разного достоинства, но всегда
одинаковой формы. Он рассматривал ее с большим любопытством.
-- Не может быть, -- вскричал он. -- Здесь проставлена
дата выпуска -- 1964-й!
(Спустя несколько месяцев кто-то скажет мне, что на
банкнотах не ставится дата.)
-- Все это просто чудо, -- произнес он с трудом, -- а
чудеса мне внушают страх. Свидетели воскрешения Лазаря пришли
бы здесь в ужас.
Мы не сдвинулись с места, подумалось мне. Опять пошли
книжные перепевы.
Он изорвал в клочья банкноту, а мне оставил монету. Я
решил ее бросить в реку. Серебряная дужка, летящая в воду,
должна была стать воплощением реального в этой моей истории, но
судьба распорядилась иначе.
Я ответил, что сверхъестественность, если она повторяется,
перестает устрашать. И предложил ему встретиться завтра на этой
же самой скамье, что находится в двух разных эпохах и в двух
разных местах.
Он тут же изъявил согласие и произнес, не посмотрев на
часы, что ему пора уходить. Мы оба лгали, и каждый знал, что
собеседник лжет. Ему я сказал, что за мною тоже вот-вот придут.
-- За вами придут? -- удивился он.
-- Да. Когда ты будешь в моих летах, ты почти полностью
потеряешь зрение. Сможешь распознавать желтый цвет, тень и
солнце. Но не волнуйся. Постепенный приход слепоты -- не
трагедия. Это как медленное сгущение летних сумерек.
Мы распростились не прикоснувшись друг к другу. На
следующий день я туда не пошел. Другой, наверное, тоже.
Я много размышлял об этом свидании, о котором никому не
рассказывал. Думаю, теперь наконец добрался до истины. Встреча
была реальностью, но другой беседовал со мною во сне, и потому
мог забыть обо мне. Я беседовал с ним наяву, и воспоминание
мучает меня до сих пор. Другой меня видел во сне, но
недостаточно четко и ясно. Яснее ему привиделась, теперь мне
понятно, несуществующая дата на долларе.
Чернильное зеркало
Сведущие в истории знают, что самым жестоким правителем
Судана был Якуб Болезный, предавший страну несправедливым
поборам египтян и скончавшийся в дворцовых покоях 14 дня месяца
бармахат 1842 года. Некоторые полагают, что волшебник
Абдуррахман Эль Мапсуди (чье имя означает "Слуга
Всемилостивого") прикончил его кинжалом или отравил, хотя
естественная смерть все же более вероятна -- ведь недаром его
прозвали Болезным. Тем не менее капитан Рикардо Франсиско
Буртон в 1853 году разговаривал с этим волшебником и
рассказывает, что тот поведал ему следующее:
"В самом деле я был посажен в крепость Якубом Болезным
из-за заговора, который замыслил мой брат Ибрагим, бездумно
доверившись вероломным черным вождям: они же на него и донесли.
Голова моего брата скатилась на окровавленную плаху правосудия,
а я припал к ненавистным стопам Болезного и сказал ему, что я
волшебник и что, если он дарует мне жизнь, я покажу ему такие
диковинные вещи, каких не увидишь с волшебной лампой. Тиран
потребовал немедленных доказательств. Я попросил тростниковое
перо, ножнички, большой лист венецианской бумаги, рог чернил,
жаровню, несколько семечек кориандра и унцию росного ладана,
потом разрезал лист на шесть полосок, на первых пяти написал
заклинания, а на оставшейся -- слова из славного Корана: "Мы
совлекли с тебя покровы и взор твой пронзает нас". Затем я
нарисовал на правой руке Якуба магический знак, попросил его
собрать пальцы в пригоршню и налил в нее чернил. Я спросил его,
хорошо ли он видит свое отражение в лунке, и он отвечал, что
да. Я велел ему не отрывать взгляда, воскурил кориандр и росный
ладан и сжег на жаровне заклинания, а потом попросил назвать
то, что ему хотелось бы увидеть. Он подумал и сказал мне, что
хотел бы увидеть дикого жеребца, лучшего из всех пасущихся на
лугах у края пустыни. Посмотрев, он увидал привольный зеленый
луг, а потом -- проворного, как леопард, жеребца с белой
звездой на лбу. Он попросил показать ему на горизонте большое
пыльное облако, а за ним табун. Я понял, что жизнь моя спасена.
Едва светало, двое солдат входили ко мне в тюрьму и
отводили меня в покои Болезного, где уже ждали ладан, жаровня и
чернила. Он высказывал пожелания, и я показывал ему все, что ни
есть в мире. В пригоршне ненавистного было собрано все, что
довелось повидать уже усопшим и что зрят ныне здравствующие:
города, жаркие и холодные страны, сокровища, скрытые в земных
глубинах, бороздящие моря корабли, орудия войны, инструменты
врачевания и музыки, пленительных женщин, неподвижные звезды и
планеты, краски, которыми пользуются неверные, когда пишут свои
мерзкие картины, растения и минералы со всеми их сокровенными
замечательными свойствами, серебряных ангелов, чей хлеб --
хвала и превознесение Господа, раздачу наград в школах, фигуры
птиц и царей, хранящиеся в самом сердце пирамид, тень быка, на
котором покоится земля, и рыбы, на которой стоит бык, пустыни
Всемилостивого Бога. Он увидел вещи неописуемые, такие, как
улицы, освещенные газовыми рожками, и кита, который умирает при
звуках человеческого голоса. Однажды он велел мен показать ему
город, который называется Европа. Я показал ему главную улицу и
полагаю, что именно тогда в этом многоводном потоке людей,
одетых в черное, и нередко в очках, он впервые увидал
Закутанного.
С того времени эта фигура -- иногда в костюме суданца,
иногда в военной форме, но всегда с лицом, закутанным тканью,
-- присутствовала в видениях. Он бывал там всегда, но мы не
догадывались, кто это. Со временем видения в зеркале, поначалу
мгновенные и неподвижные, стали более сложными: мои требования
исполнялись незамедлительно, и тиран это прекрасно видел. Под
конец мы оба очень уставали. Жестокость виденного утомляла. Это
были бесконечные расправы, виселицы, членосечения, услады
лютого палача.
Так нас застало четырнадцатое утро месяца бармахат. На
ладони начерчен чернилами круг, ладан брошен на угли,
заклинания сожжены. Мы были вдвоем. Болезный велел мне показать
ему настоящую казнь. Без помилования, потому что душа его в то
утро жаждала лицезреть смерть. Я показал ему солдат с
барабанами, расстеленную бычью шкуру, людей, алчущих зрелища,
палача с мечом правосудия. Он восхитился палачом и сказал мне:
"Это Абу Кир, казнивший твоего брата Ибрагима, это тот, кто
пресечет твой удел, когда мне будет дарована наука вызывать эти
фигуры без твоей помощи". Он попросил привести осужденного.
Когда его привели, он онемел, ибо это был тот самый загадочный
человек, закутанный в белое полотно. Он велел мне приказать,
чтобы перед казнью с него сняли покрывало. Я бросился ему в
ноги со словами: "О царь времен и всего сущего, о смысл дней,
этот образ не таков, как остальные, ведь нам не ведомо ни имя
его, ни кто его родители, ни из каких он краев, и я не
осмеливаюсь снять с него покрывало, чтобы не совершить то, за
что придется держать ответ". Засмеялся Болезный и поклялся,
что, если содеянное окажется грехом, возьмет он грех на себя.
Он поклялся в этом на мече и Коране. Тогда я велел раздеть
приговоренного, бросить его на расстеленную бычью шкуру и
сорвать покрывало. Все так и сделали. Ошеломленному взору Якуба
предстало наконец лицо, которое было его собственным. Его
охватил безумный страх. Я недрогнувшей рукой сжал его дрожащую
правую руку и повелел ему смотреть на свою смерть.
Он был целиком во власти зеркала и даже не попытался
отвести взгляд или вылить чернила. Когда меч в представшем ему
видении обрушился на повинную голову, он вскрикнул -- голос
этот не смягчил моего сердца -- и замертво рухнул на пол.
Слава Предвечному, тому, у кого в руках ключи безмерной
Милости и беспредельной Кары.
Письмена бога
Каменная темница глубока; изнутри она схожа с почти
правильным полушарием; пол (тоже каменный) чуть меньше его
наибольшей окружности, и потому тюрьма кажется одновременно
гнетущей и необъятной. Посередине полусферу перерезает стена;
очень высокая, она все же не достает верхней части купола; с
одной стороны нахожусь я, Тсинакан, маг пирамиды Кахолома,
которую сжег Педро де Альварадо; с другой -- ягуар, мерящий
ровными и незримыми шагами пространство и время своей клетки. В
центральной стене, на уровне пола, пробито широкое зарешеченное
окно. В час без тени (полдень) вверху открывается люк, и
тюремщик, ставший от времени безликим, спускает нам на веревке
кувшины с водой и куски мяса. Тогда в темноту проникает свет, и
я могу увидеть ягуара.
Я потерял счет годам, проведенным во мраке; когда-то я был
молод и мог расхаживать по камере, а теперь лежу в позе
мертвеца, и мне остается только ждать уготованной богами
кончины. Когда-то длинным кремневым ножом я вспарывал грудь
людей, приносимых в жертву; теперь без помощи магии я не сумел
бы подняться с пыльного пола.
Накануне сожжения пирамиды сошедшие с высоких коней люди
пытали меня раскаленным железом, чтобы выведать, где находится
сокровищница. У меня на глазах была низвергнута статуя Бога, но
Бог не оставил меня и помог промолчать под пыткой. Меня
бичевали, били, калечили, а потом я очнулся в этой темнице,
откуда мне уже не выйти живым.
Чувствуя необходимость что-то делать, как-то заполнить
время, я, лежа во тьме, принялся мысленно воскрешать все, что
когда-то знал. Я проводил целые ночи, припоминая расположение и
число каменных змеев или свойства лекарственных деревьев. Так
мне удалось обратить в бегство годы и снова стать властелином
того, что мне принадлежало. Однажды ночью я почувствовал, что
приближаюсь к драгоценному воспоминанию: так путник, еще не
увидевший моря, уже ощущает его плеск в своей крови. Через
несколько часов воспоминание прояснилось: то было одно из
преданий, связанных с Богом. Предвидя, что в конце времен
случится множество бед и несчастий, он в первый же день
творения начертал магическую формулу, способную отвратить все
эти беды. Он начертал ее таким образом, чтобы она дошла до
самых отдаленных поколений и чтобы никакая случайность не
смогла ее исказить. Никому не ведомо, где и какими письменами
он ее начертал, но мы не сомневаемся, что она тайно хранится
где-то и что в свое время некий избранник сумеет ее прочесть.
Тогда я подумал, что мы, как всегда, находимся при конце времен
и что моя судьба -- судьба последнего из служителей Бога --
быть может, даст мне возможность разобрать эту надпись. То
обстоятельство, что я находился в темнице, не лишало меня
надежды; вполне вероятно, что я уже тысячи раз видел эти
письмена в Кахоломе, только не смог их понять.
Эта мысль ободрила меня, а затем довела до головокружения.
По всей земле разбросано множество древних образов,
неизгладимых и вечных; любой из них способен служить искомым
символом. Словом Бога может оказаться гора, или река, или
империя, или сочетание звезд. Но горы с течением времени
рассыпаются в прах, реки меняют свои русла, на империи
обрушиваются превратности и катастрофы, да и рисунок звезд не
всегда одинаков. Даже небосводу ведомы перемены. Гора и звезда
-- те же личности, а личность появляется и исчезает. Тогда я
стал искать нечто более стойкое, менее уязвимое. Размышлять о
поколениях злаков, трав, птиц, людей. Быть может, магическая
формула начертана на моем собственном лице, и я сам являюсь
целью моих поисков. В этот миг я вспомнил, что одним из
атрибутов Бога служил ягуар.
И благоговейный восторг овладел моей душой. Я представил
