могла принести увечье, всевозможные вилы позора, смерть. Иногда
один и тот же факт -- убийство в кабаке некоего А, таинственное
возвышение некоего Б -- был остроумным соединением тридцати или
сорока жребиев. Подобное комбинирование -- дело нелегкое, но
надо напомнить, что члены Компании были (и продолжают быть)
всемогущи и хитроумны. Во многих случаях сознание того, что
дарованные тебе блага -- это простая игра случая, умалило бы их
власть; дабы устранить эту нежелательную возможность, агенты
Компании пользовались внушением и магией. Их действия, их
маневры держались в тайне. Чтобы выведать заветные надежды и
заветные страхи каждого, пользовались услугами астрологов и
шпионов. Имелись некие каменные изваяния львов, имелось
священное отхожее место, именовавшееся "Кафека", имелись
трещины в заброшенном, пыльном водопроводе, которые, по
всеобщему убеждению, сообщались с Компанией: злобные или
благорасположенные люди приносили в эти места свои доносы. Эти
сведения, неравноценные по своей правдивости, хранились в
архиве, распределенные в алфавитном порядке.
Трудно поверить, но некоторые роптали. Компания, с
присущей ей сдержанностью, не отвечала прямо. Ее деятели
предпочли набросать на отходах мастерской по изготовлению масок
краткую отповедь, которая ныне фигурирует среди священных
текстов. Сей догматический фрагмент гласил, что лотерея есть
интерполяция случая в миропорядок и что наличие ошибок не
противоречит случаю, но, напротив, укрепляет его. Также там
говорилось, что и львы, и священная клоака, хотя и не
дезавуируются Компанией (которая не отказывается от права
обращаться к ним), однако функционируют без официальной
гарантии.
Это заявление успокоило тревогу общества. Кроме того, оно
имело и другие последствия, авторами, возможно, не
предвиденные. Оно глубоко изменило дух и операции Компании. Я
очень спешу -- нас предупредили, что корабль готовится сняться
с якоря, -- однако попытаюсь это объяснить.
Как ни покажется невероятным, но до той поры никто не
пытался создать общую теорию игр. Вавилонянин не склонен к
умозрительным операциям. Он чтит приговоры случая, препоручает
им свою жизнь, свою надежду, свой панический страх, однако ему
в голову не приходит исследовать ни запутанные закономерности
случая, ни движение вращающихся шаров, которые нам его
открывают. И все же вышеупомянутое официальное заявление
возбудило много споров юридически-математического характера. В
одном из них возникло следующее предположение: если лотерея
является интенсификацией случая, периодическим введением хаоса
в космос, то есть в миропорядок, не лучше ли, чтобы случай
участвовал во всех этапах розыгрыша, а не только в одном? Разве
не смехотворно, что случай присуждает кому-либо смерть, а
обстоятельства этой смерти -- секретность или гласность, срок
ожидания в один час или в один год неподвластны случаю? Эти
столь справедливые сомнения вызвали в конце концов значительную
реформу, сложности которой (усугубленные вековым опытом);
доступны лишь немногим специалистам, но я все же попробую их
изложить вкратце, хотя бы схематически.
Вообразим первую жеребьевку, при которой кому-то выпала
смерть. Для исполнения приговора прибегают ко второй
жеребьевке, в которой предлагается (к примеру) участие девяти
возможных исполнителей. Из этих исполнителей четверо могут
затеять третью жеребьевку, которая укажет имя палача, у двоих
прежнее неблагоприятное решение может смениться счастливым
(нахождением клада, к примеру), еще один должен будет сделать
смерть более мучительной (то есть прибавить к ней позор или
украсить ее пытками), другие могут отказаться свершить казнь...
Но это только схема. В действительности число жеребьевок
бесконечно, ни одно решение не является окончательным, все они
разветвляются, порождая другие. Невежды предположат, что
бесконечные жеребьевки требуют бесконечного времени; на самом
же деле достаточно того, чтобы время поддавалось бы
бесконечному делению, как учит знаменитая задача о состязании с
черепахой. Эта бесконечность изумительно согласуется с
причудливым чередованием чисел Случая и Небесным Архетипом
лотереи, которому поклоняются платоники... Искаженное эхо наших
ритуалов, кажется, отозвалось на берегах Тибра: Элий Лампридий
в "Жизнеописании Антонина Гелиогабала" сообщает, что этот
император писал на раковинах участь, которую он предназначал
своим гостям, так что один получал десять фунтов золота, а
другой -- десять мух, десять сурков, десять медведей. Следует
напомнить, что Гелиогабал воспитывался в Малой Азии, среди
жрецов Бога-эпонима.
Бывают также жеребьевки безличные, по целям
неопределенные: по одной требуется бросить в воды Евфрата
сапфир из Тапробаны; по другой -- стоя на башне, отпустить на
волю птицу; по третьей -- убирать (или прибавлять) каждые сто
лет песчинку в бесчисленном их количестве на морском берегу.
Последствия порой бывают ужасными.
При благодетельном воздействии Компании наша жизнь полна
случайностей. Купивший дюжину амфор дамасского вина не
удивится, если в одной из них окажется талисман или гадюка;
писец, записывающий контракт, не преминет вставить неверную
дату; я сам, в этом поспешном сообщении кое-где подбавил
блеску, кое-где -- жестокости. А может быть, некоего
таинственного колорита... Наши историки, самые проницательные в
мире, придумали способ исправлять влияние случая; ходят слухи,
что их действия по этому методу достойны доверия (в общем),
хотя, разумеется, разглашаются они не без толики лжи. Впрочем,
нет ничего более зараженного вымыслом, чем история Компании...
Палеографический документ, откопанный в храме, может оказаться
продуктом вчерашней жеребьевки или жеребьевки столетней
давности. Ни одна книга не издается без разночтений в каждом из
экземпляров. Переписчики приносят тайную клятву пропускать,
интерполировать, искажать. Применяется также прямой обман.
Сама Компания, соблюдая скрытность божества, избегает
всякой рекламы. Вполне понятно, что ее агенты -- все тайные:
приказы, издаваемые ею постоянно (а может быть, и беспрерывно),
не отличаются от тех, которые распространяются обманщиками. Да
и кто может похвалиться, что он просто обманщик ? Пьяница,
вдруг сочинивший нелепый указ, человек, внезапно проснувшийся и
душащий своими руками спящую рядом с ним женщину, -- не
исполняют ли они часом тайное решение Компании? Эта бесшумная
деятельность, сопоставимая с действиями Бога, возбуждает
всевозможные догадки. Одна из них внушает чудовищную мысль,
будто уже много веков Компания не существует и будто священный
беспорядок в нашей жизни -- чисто наследственный, традиционный;
согласно другой, Компания вечна и будет существовать до
последней ночи, когда последний Бог уничтожит мир. Еще одна
версия гласит, что Компания всемогуща, но влияет только на
ничтожные явления: на крик птицы, на оттенки ржавчины и пыли,
на утреннюю дремоту. Другая, высказываемая устами маскирующихся
ересиархов, состоит в том, что Компания никогда не существовала
и не будет существовать. Еще одна, не менее гнусная, убеждает
нас, что совершенно безразлично, подтверждаем мы или отрицаем
реальность этой таинственной корпорации, ибо весь Вавилон -- не
что иное, как бесконечная игра случайностей.
Круги руин.
And if he left off dreaming about уоu...
Through the Looking-Glass, VI[1]
Никто не знал, как он причалил к берегу беззвездной ночью,
никто не видел челн бамбуковый, тонущий в топях тех священных
мест, но через трое суток все узнали, что мрачный человек
явился с Юга и родиной его была одна из многих деревушек,
которые разбросаны по склонам гор вверх по течению, там, где
язык зенд не испорчен греческим и где не буйствует проказа. Еще
известно, что седой пришелец губами прикоснулся к грязи и
выбрался на берег, не раздвигая камни возможно, их не
чувствуя), хотя они впивались в тело, и дотащился -- весь в
крови, качаясь, до круглого пространства, увенчанного каменной
фигурой -- тигром или лошадью когда-то огненного цвета, а ныне
цвета пепла. Этот круг был раньше храмом, но его выжгли давние
пожары, его сгубила гнилостная сельва, а бог его не почитается
людьми. И чужеземец лег у пьедестала. Его подняло утреннее
солнце. Не удивляясь, он заметил, что раны без следа
зарубцевались, сомкнул бесцветные глаза и снова погрузился в
сон, но не от слабости, а усыпив себя усилием воли. Он знал,
что этот храм был местом, куда его вело необоримое желание; он
знал, что алчные деревья еще не удушили -- там, ниже, по
течению реки -- развалины другого храма, который тоже влек его,
с сожженными и мертвыми богами; он знал свою первейшую
обязанность -- предаться сну. Но в полночь он проснулся от
криков какой-то безутешной птицы. Следы разутых ног,
разбросанные финики, кувшин с водой ему поведали, что жители
окрестных мест смотрели на него, не нарушая его сна и, может
быть, просили о защите или боялись его чар. Он сам похолодел от
страха и отыскал в развалинах стены большую нишу-усыпальницу и
в ней укрылся, завесив вход листвой неведомых деревьев.
Желание, приведшее его сюда, при всей своей необычайности
невыполнимым не было. Он вознамерился во сне увидеть человека,
увидеть целиком, во всех подробностях, чтобы ввести его затем в
реальный мир. Волшебный замысел заполнил его ум и душу. Когда
бы кто-нибудь спросил, как он зовется, чем занимался раньше, он
не нашелся бы с ответом. Ему понравился необитаемый разбитый
храм, ибо казался самой малой частью видимого мира; помехой не
были и лесорубы -- они удовлетворяли его скромнейшие
потребности. Их приношений риса и плодов хватало, чтобы
насытить его тело, отданное единственной заботе -- спать,
видеть сны.
Вначале в сновидениях царил хаос, Чуть позже в них
обрелись и смысл, и логика. Пришелец видел, что стоит он в
центре круглого амфитеатра, ему казавшегося храмом, еще не
преданным огню. Лавины сумрачных учащихся заполоняли скамьи;
лица дальних смотрели на него из глубины веков и с высоты
небесных звезд, но были четко различимы. Человек читал им
лекции по анатомии, по космографии и магии. Все с напряжением
слушали, стараясь отвечать разумно, словно понимали серьезность
испытания, которое позволит одному из них покончить со своей
никчемной призрачностью и войти в реальный мир. Человек в снах
и наяву оценивал ответы своих видений и не давал себя сбить с
толку ложью, угадывал в смущении иных развитие ума. Искал он
душу, стоящую ввода в мир.
Прошло не более десяти ночей, как с огорчением он понял,
что нечего рассчитывать на тех учащихся, которые приемлют
рабски все его теории, но можно уповать на тех, которые порой
решаются на обоснованное возражение. Первые, конечно же
достойные любви и благодарности, не смогут никогда возвыситься
до личности; последние же подают какую-то надежду.
Однажды вечером (теперь и вечера ему дарили сновидения, и
бдел он лишь два-три часа перед восходом солнца) он распустил
своих несметных призрачных учеников, оставив только одного. То
был унылый, мрачный, а порой строптивый юноша, который тонким и
худым лицом напоминал того, кто его создал в снах. Недолго он
скорбел о своих вдруг исчезнувших товарищах. Его успехи после
нескольких занятий с ним могли бы поразить учителей. А
