только бы их слова не задевали ортодоксальную веру. Наш пророк,
возможно, не отказался бы от выгод, связанных с таким
пренебрежительным отношением, однако его приверженцы, его
победы и открытый гнев Халифа -- им тогда был Мухаммед аль
Махди -- вынудили его к явной ереси. Инакомыслие его погубило,
но он все же успел изложить основы своей особой религии, хотя и
с очевидными заимствованиями из гностической предыстории.
В начале космогонии Хакима стоит некий призрачный Бог. Его
божественная сущность величественно обходится без родословной,
а также без имени и облика. Это Бог неизменный, однако от него
произошли девять теней, которые, уже снизойдя до действия,
населили и возглавили первое небо. Из этого первого
демиургического венца произошел второй, тоже с ангелами, силами
и престолами, и те в свою очередь основали другое небо,
находящееся ниже, симметрическое подобие изначального. Это
второе святое сборище было отражено в третьем, а то -- в
находящемся еще ниже, и так до 999. Управляет ими владыка
изначального неба -- тень теней других теней, -- и дробь его
божественности тяготеет к нулю.
Земля, на которой мы живем, -- это просто ошибка, неумелая
пародия. Зеркала и деторождение отвратительны, ибо умножают и
укрепляют эту ошибку. Основная добродетель -- отвращение. К
нему нас могут привести два пути (тут пророк предоставлял
свободный выбор): воздержание или разнузданность, ублажение
плоти или целомудрие.
Рай и ад у Хакима были не менее безотрадны. "Тем, кто
отвергает Слово, тем, кто отвергает Драгоценное Покрывало и Лик
(гласит сохранившееся проклятие из "Сокровенной Розы"), тем
обещаю я дивный Ад, ибо каждый из них будет царствовать над 999
царствами огня, и в каждом царстве 999 огненных гор, и на
каждой горе 999 огненных башен, и в каждой башне 999 огненных
покоев, и в каждом покое 999 огненных лож, и на каждом ложе
будет возлежать он, и 999 огненных фигур (с его лицом и его
голосом) будут его мучить вечно". В другом месте он это
подтверждает: "В этой жизни вы терпите муки одного тела; но в
духе и в воздаянии -- в бесчисленных телах". Рай описан менее
конкретно. "Там всегда темно и повсюду каменные чаши со святой
водой, и блаженство этого рая -- это особое блаженство
расставаний, отречения и тех, кто спит".
Лицо.
В 163 году Переселения и пятом году Сияющего Лика Хаким
был осажден в Санаме войском Халифа. В провизии и в мучениках
недостатка не было, вдобавок ожидалась скорая подмога сонма
ангелов света. Внезапно по осажденной крепости пронесся
страшный слух. Говорили, что, когда одну из женщин гарема
евнухи должны были удушить петлею за прелюбодеяние, она
закричала, будто на правой руке пророка нет безымянного пальца,
а на остальных пальцах нет ногтей. Слух быстро распространился
среди верных. На высокой террасе, при ярком солнце Хаким просил
свое божество о победе или о знамении. Пригнув головы -- словно
бежали против дождевых струй, -- к нему угодливо приблизились
два его военачальника -- и сорвали с него расшитое драгоценными
камнями покрывало.
Сперва все содрогнулись. Пресловутый лик Апостола, лик,
который побывал на небесах, действительно поражал белизною --
особой белизною пятнистой проказы. Он был настолько одутловат и
неправдоподобен, что казался маской. Бровей не было, нижнее
веко правого глаза отвисало на старчески дряблую щеку, тяжелая
бугорчатая гроздь изъела губы, нос был нечеловечески разбухший
и приплюснутый, как у льва.
Последней попыткой обмана был вопль Хакима: "Ваши мерзкие
грехи не дают вам узреть мое сияние..." -- начал он.
Его не стали слушать и пронзили копьями.
* * *
Вавилонская библиотека.
By this art you may contemplate
the variation of the 23
letters...
The Anatomy of Melancholy,
part 2, sect. II, mem IV[1]
Вселенная -- некоторые называют ее Библиотекой -- состоит
из огромного, возможно, бесконечного числа шестигранных
галерей, с широкими вентиляционными колодцами, огражденными
невысокими перилами. Из каждого шестигранника видно два верхних
и два нижних этажа -- до бесконечности. Устройство галерей
неизменно: двадцать полок, по пять длинных полок на каждой
стене; кроме двух: их высота, равная высоте этажа, едва
превышает средний рост библиотекаря. К одной из свободных
сторон примыкает узкий коридор, ведущий в другую галерею, такую
же, как первая и как все другие. Налево и направо от коридора
два крохотных помещения. В одном можно спать стоя, в другом --
удовлетворять естественные потребности. Рядом винтовая лестница
уходит вверх и вниз и теряется вдали. В коридоре зеркало,
достоверно удваивающее видимое. Зеркала наводят людей на мысль,
что Библиотека не бесконечна (если она бесконечна на самом
деле, зачем это иллюзорное удвоение?); я же предпочитаю думать,
что гладкие поверхности выражают и обещают бесконечность...
Свет дают округлые стеклянные плоды, которые носят название
ламп. В каждом шестиграннике их две, по одной на
противоположных стенах. Неяркий свет, который они излучают,
никогда не гаснет.
Как все люди Библиотеки, в юности я путешествовал. Это
было паломничество в поисках книги, возможно каталога
каталогов; теперь, когда глаза мои еле разбирают то, что я
пишу, я готов окончить жизнь в нескольких милях от
шестигранника, в котором появился на свет. Когда я умру,
чьи-нибудь милосердные руки перебросят меня через перила,
могилой мне станет бездонный воздух; мое тело будет медленно
падать, разлагаясь и исчезая в ветре, который вызывает не
имеющее конца падение. Я утверждаю, что Библиотека
беспредельна. Идеалисты приводят доказательства того, что
шестигранные помещения -- это необходимая форма абсолютного
пространства или, во всяком случае, нашего ощущения
пространства. Они полагают, что треугольная или пятиугольная
комната непостижимы. (Мистики уверяют, что в экстазе им
является шарообразная зала с огромной круглой книгой,
бесконечный корешок которой проходит по стенам; свидетельства
сомнительны, речи неясны. Эта сферическая книга есть Бог).
Пока можно ограничиться классическим определением:
Библиотека -- это шар, точный центр которого находится в одном
из шестигранников, а поверхность -- недосягаема. На каждой из
стен каждого шестигранника находится пять полок, на каждой
полке -- тридцать две книги одного формата, в каждой книге
четыреста страниц, на каждой странице сорок строчек, в каждой
строке около восьмидесяти букв черного цвета. Буквы есть и на
корешке книги, но они не определяют и не предвещают того, что
скажут страницы. Это несоответствие, я знаю, когда-то казалось
таинственным.
Прежде чем сделать вывод (что, несмотря на трагические
последствия, возможно, и есть самое главное в этой истории), я
хотел бы напомнить некоторые аксиомы.
Во-первых: Библиотека существует ab aeterno[1]. В этой
истине, прямое следствие которой -- грядущая вечность мира, не
может усомниться ни один здравый ум. Человек, несовершенный
библиотекарь, мог появиться в результате случая или действия
злых гениев, но вселенная, оснащенная изящными полками,
загадочными томами, нескончаемыми лестницами для странника и
уборными для оседлого библиотекаря, может быть только творением
Бога. Чтобы осознать, какая пропасть разделяет божественное и
человеческое, достаточно сравнить каракули, нацарапанные моей
неверной рукой на обложке книги, с полными гармонии буквами
внутри: четкими, изысканными, очень черными, неподражаемо
симметричными.
Во-вторых: число знаков для письма равно двадцати пяти[2].
Эта аксиома позволила триста лет назад сформулировать общую
теорию Библиотеки и удовлетворительно разрешить до тех пор
неразрешимую проблему неясной и хаотической природы почти
каждой книги. Одна книга, которую мой отец видел в
шестиграннике пятнадцать девяносто четыре, состояла лишь из
букв MCV, повторяющихся в разном порядке от первой строчки до
последней. Другая, в которую любили заглядывать в этих краях,
представляет собой настоящий лабиринт букв, но на предпоследней
странице стоит: "О время, твои пирамиды". Известно, что на одну
осмысленную строчку или истинное сообщение приходятся тысячи
бессмыслиц, груды словесного хлама и абракадабры. (Мне известен
дикий край, где библиотекари отказались от суеверной и
напрасной привычки искать в книгах смысл, считая, что это все
равно, что искать его в снах или в беспорядочных линиях руки...
Они признают, что те, кто изобрел письмо, имитировали двадцать
пять природных знаков, но утверждают, что их применение
случайно и что сами по себе книги ничего не означают. Это
мнение, как мы увидим, не лишено оснований.)
Долгое время считалось, что не поддающиеся прочтению книги
написаны на древних или экзотических языках. Действительно,
древние люди, первые библиотекари, пользовались языком, сильно
отличающимся от теперешнего, действительно, несколькими милями
правей говорят на диалекте, а девяноста этажами выше
употребляют язык совершенно непонятный. Все это, я повторяю,
правда, но четыреста десять страниц неизменных MCV не могут
соответствовать никакому языку, даже диалектному, даже
примитивному. Одни полагали, что буква может воздействовать на
стоящую рядом и что значение букв MCV в третьей строчке
страницы 71 не совпадает со значением тех же букв в другом
порядке и на другой странице, но это туманное утверждение не
имело успеха. Другие считали написанное криптограммой, эта
догадка была всюду принята, хотя и не в том смысле, который
имели в виду те, кто ее выдвинул.
Лет пятьсот назад начальник одного из высших
шестигранников[1] обнаружил книгу, такую же путаную, как и все
другие, но в ней было почти два листа однородных строчек. Он
показал находку бродячему расшифровщику, который сказал, что
текст написан по-португальски, другие считали, что на идиш. Не
прошло и века, как язык был определен: самоедско-литовский
диалект гуарани с окончаниями арабского классического. Удалось
понять и содержание: заметки по комбинаторному анализу,
иллюстрированные примерами вариантов с неограниченным
повторением. Эти примеры позволили одному гениальному
библиотекарю открыть основной закон Библиотеки. Этот мыслитель
заметил, что все книги, как бы различны они ни были, состоят из
одних и тех же элементов: расстояния между строками и буквами,
точки, запятой, двадцати двух букв алфавита. Он же обосновал
явление, отмечавшееся всеми странниками: во всей огромной
Библиотеке нет двух одинаковых книг. Исходя из этих неоспоримых
предпосылок, я делаю вывод, что Библиотека всеобъемлюща и что
на ее полках можно обнаружить все возможные комбинации двадцати
с чем-то орфографических знаков (число их, хотя и огромно, не
бесконечно) или все, что поддается выражению -- на всех языках.
Все: подробнейшую историю будущего, автобиографии архангелов,
верный каталог Библиотеки, тысячи и тысячи фальшивых каталогов,
доказательство фальшивости верного каталога, гностическое
Евангелие Василида, комментарий к этому Евангелию, комментарий
к комментарию этого Евангелия, правдивый рассказ о твоей
собственной смерти, перевод каждой книги на все языки,
интерполяции каждой книги во все книги, трактат, который мог бы
быть написан (но не был) Бэдой по мифологии саксов, пропавшие
