десятого тома Encyclopaedia Britannica. Свой экземпляр Биой
приобрел на аукционе.
Мы внимательно прочли статью. Упомянутая Биоем фраза была,
пожалуй, единственным, что там поражало. Все прочее казалось
весьма достоверным, было по стилю вполне в духе этого издания и
(что естественно) скучновато. Перечитывая, мы обнаружили за
этой строгостью слога существенную неопределенность. Из
четырнадцати упомянутых в географической части названий мы
отыскали только три -- Хорасан, Армения, Эрзерум, -- как-то
двусмысленно включенные в текст. Из имен исторических -- лишь
одно: обманщика и мага Смердиса, приведенное скорее в смысле
метафорическом. В статье как будто указывались границы Укбара,
но опорные пункты назывались какие-то неизвестные -- реки да
кратеры да горные цепи этой же области. К примеру, мы
прочитали, что на южной границе расположены низменность
Цаи-Хальдун и дельта реки Акса и что на островах этой дельты
водятся дикие лошади. Это значилось на странице 918. Из
исторического раздела (страница 920) мы узнали, что вследствие
религиозных преследований в тринадцатом веке правоверные
скрывались на островах, где до сих пор сохранились их обелиски
и нередко попадаются их каменные зеркала. Раздел "Язык и
литература" был короткий. Одно привлекало внимание: там
говорилось, что литература Укбара имела фантастический характер
и что тамошние эпопеи и легенды никогда не отражали
действительность, но описывали воображаемые страны Млехнас и
Тлен... В библиографии перечислялись четыре книги, которых мы
до сих пор не отыскали, хотя третья из них -- Сайлэс Хейзлем,
"History of the Land Called Uqbar"[2], 1874-- значится в
каталогах книжной лавки Бернарда Куорича[3]. Первая в списке
"Lesbare und lesenwerthe Bemerkungen ьber das Land Ugbar in
Klein Asien"[4] имеет дату 1641 год и написана Иоганном
Валентином Андрее. Факт, не лишенный интереса: несколько лет
спустя я неожиданно встретил это имя у Де Куинси
("Writings"[1], том тринадцатый) и узнал, что оно принадлежит
немецкому богослову, который в начале XVII века описал
вымышленную общину розенкрейцеров -- впоследствии основанную
другими по образцу, созданному его воображением.
В тот же вечер мы отправились в Национальную библиотеку.
Тщетно ворошили атласы, каталоги, ежегодники географических
обществ, мемуары путешественников и историков -- никто никогда
не бывал в Укбаре. В общем указателе энциклопедии Бьоя это
название также не фигурировало. На следующий день Карлос
Мастронарди (которому я рассказал об этой истории) приметил в
книжной лавке Корриентеса и Талькауано черные, позолоченные
корешки "Anglo-American Cyclopaedia"... Он зашел в лавку и
спросил том XXVI. Разумеется, там не было и намека на Укбар.
II
Какое-то слабое, все более угасающее воспоминание о
Герберте Эше, инженере, служившем на Южной железной дороге, еще
сохраняется в гостинице в Адроге, среди буйной жимолости и в
мнимой глубине зеркал. При жизни он, как многие англичане, вел
существование почти призрачное; после смерти он уже не призрак
даже, которым был раньше. А был он высок, худощав, с редкой
прямоугольной, когда-то рыжей бородой и, как я понимаю,
бездетный вдовец. Через каждые несколько лет ездил в Англию
поглядеть там (сужу по фотографиям, которые он нам показывал)
на солнечные часы и группу дубов. Мой отец с ним подружился
(это, пожалуй, слишком сильно сказано), и дружба У них была
вполне английская -- из тех, что начинаются с отказа от
доверительных признаний, а вскоре обходятся и без диалога. Они
обменивались книгами и газетами, часто сражались в шахматы, но
молча... Я вспоминаю его в коридоре отеля, с математической
книгой в руке, глядящим: на неповторимые краски неба. Как-то
под вечер мы заговорили о двенадцатеричной системе счисления (в
которой двенадцать обозначается через 10). Эш сказал, что он
как раз работает над перерасчетом каких-то двенадцатеричных
таблиц в шестидесятеричные (в которых шестьдесят обозначается
через 10). Он прибавил, что работу эту ему заказал один
норвежец в Риу-Гранди-ду-Сул. Восемь лет были мы знакомы, и он
ни разу не упомянул, что бывал в тех местах... Мы поговорили о
пастушеской жизни, о "капангах"[2], о бразильской этимологии
слова "гаучо", которое иные старики на востоке еще произносят
"гаучо", и--да простит меня Бог! -- о двенадцатеричных функциях
не было больше ни слова. В сентябре 1937 года (нас тогда в
отеле не было) Герберт Эш скончался от разрыва аневризмы. За
несколько дней до смерти он получил из Бразилии запечатанный и
проштемпелеванный пакет. Это была книга ин-октаво. Эш оставил
ее в баре, где -- много месяцев спустя -- я ее обнаружил. Я
стал ее перелистывать и вдруг почувствовал легкое
головокружение -- свое изумление я не стану описывать, ибо речь
идет не о моих чувствах, а об Укбаре и Тлене и Орбис Терциус.
Как учит ислам, в некую ночь, которая зовется Ночь Ночей,
распахиваются настежь тайные врата небес и вода в кувшинах
становится слаще; доведись мне увидеть эти распахнутые врата, я
бы не почувствовал того, что почувствовал в этот вечер. Книга
была на английском, 1001 страница. На желтом кожаном корешке я
прочел любопытную надпись, которая повторялась на суперобложке:
"A First Encyclopaedia of Tlцn, vol. XI. Hlaer to Jangr"[1].
Год и место издания не указаны. На первой странице и на листке
папиросной бумаги, прикрывавшем одну из цветных таблиц,
напечатан голубой овал со следующей надписью: "Orbis Tertius".
Прошло уже два года с тех пор, как в томе некоей пиратски
изданной энциклопедии я обнаружил краткое описание вымышленной
страны, -- ныне случай подарил мне нечто более ценное и
трудоемкое. Ныне я держал в руках обширный, методически
составленный раздел со всей историей целой неведомой планеты, с
ее архитектурой и распрями, со страхами ее мифологии и звуками
ее языков, с ее властителями и морями, с ее минералами и
птицами и рыбами, с ее алгеброй и огнем, с ее богословскими и
метафизическими контроверсиями. Все изложено четко, связно, без
тени намерения поучать или пародийности.
В Одиннадцатом Томе, о котором я рассказываю, есть отсылка
к предыдущим и последующим томам. Нестор Ибарра в статье в "N.
R. F."[2], ставшей уже классической, отрицает существование
этих других томов; Эсекиель Мартинес Эстрада и Дрие ла Рошель
опровергли -- и, вероятно, с полным успехом -- его сомнения.
Однако факт, что покамест самые усерднве розыски ничего не
дают. Напрасно мы перевернули библиотеки обеих Америк и Европы.
Альфонсо Рейес, устав от этих дополнительных трудов
детективного свойства, предлагает всем сообща приняться за дело
воссоздания многих недостающих пухлых томов: ex ungue
leonem[3]. Полушутя-полусерьезно он подсчитал, что тут хватит
одного поколения "тленистов". Этот смелый вывод возвращает нас
к основному вопросу: кто изобретатели Тлена? Множественное
число здесь необходимо, потому что гипотеза об одном
изобретателе -- этаком бесконечном Лейбнице, трудившемся во
мраке неизвестности и скромности, -- была единодушно
отвергнута. Вероятней всего, этот brave new world[4] --
создание тайного общества астрономов, биологов, инженеров,
метафизиков, поэтов, химиков, алгебраистов, моралистов,
художников, геометров... руководимых неизвестным гением. Людей,
сведущих в этих различных науках, есть множество, однако мало
есть способных к вымыслу и еще меньше способных подчинить
вымысел строгому систематическому плану. План этот так обширен,
что доля участия каждого бесконечно мала. Вначале полагали,
будто Тлен -- это сплошной хаос, безответственный разгул
воображения; теперь известно, что это целый мир и что
сформулированы, хотя бы предварительно, управляющие им
внутренние законы. Кажущиеся противоречия Одиннадцатого Тома --
это, могу уверить, краеугольный камень доказательства
существования и других томов -- такая явная, четкая
упорядоченность соблюдена в его изложении. Популярные журналы,
с извинительным для них увлечением, сделали общим достоянием
зоологию и топографию Тлена -- думаю, что прозрачные тигры и
кровавые башни, пожалуй, не заслуживают постоянного внимания
всех людей. Попрошу лишь несколько минут, чтобы изложить
концепцию мира в Тлене.
Юм заметил -- и это непреложно, -- что аргументы Беркли не
допускают и тени возражения и не внушают и тени убежденности.
Это суждение целиком истинно применительно к нашей земле и
целиком ложно применительно к Тлену. Народы той планеты от
природы идеалисты. Их язык и производные от языка -- религия,
литература, метафизика -- предполагают исходный идеализм. Мир
для них--не собрание предметов в пространстве, но пестрый ряд
отдельных поступков Для него характерна временная, а не
пространственная последовательность. В предполагаемом
Ursprache[1] Тлена, от которого происходят "современные" языки
и диалекты, нет существительных, в нем есть безличные глаголы с
определениями в виде односложных суффиксов (или префиксов) с
адвербиальным значением. Например: нет слова, соответствующего
слову "луна", но есть глагол, который можно было бы перевести
"лунить" или "лунарить". "Луна поднялась над рекой" звучит
"хлер у фанг аксаксаксас мле" или, переводя слово за словом,
"вверх над постоянным течь залунело".
Вышесказанное относится к языкам южного полушария. В
языках полушария северного (о праязыке которых в Одиннадцатом
Томе данных очень мало) первичной клеткой является не глагол, а
односложное прилагательное. Существительное образуется путем
накопления прилагательных. Не говорят "луна", но
"воздушное-светлое на темном-круглом" или "нежном-оранжевом"
вместо "неба" или берут любое другое сочетание. В избранном
нами примере сочетания прилагательных соответствуют реальному
объекту -- но это совершенно не обязательно В литературе
данного полушария (как в реальности Мейнонга) царят предметы
идеальные, возникающие и исчезающие в единый миг по требованию
поэтического замысла. Иногда их определяет только
одновременность. Есть предметы, состоящие из двух качеств --
видимого и слышимого: цвет восхода и отдаленный крик птицы.
Есть состоящие из многих: солнце и вода против груди пловца;
смутное розовое свечение за закрытыми веками, ощущения
человека, отдающегося течению реки или объятиям сна. Эти
объекты второй степени могут сочетаться с другими; с помощью
некоторых аббревиатур весь процесс практически может быть
бесконечен. Существуют знаменитые поэмы из одного огромнейшего
слова. В этом слове интегрирован созданный автором "поэтический
объект". Тот факт, что никто не верит в реальность
существительных, парадоксальным образом приводит к тому, что их
число бесконечно. В языках северного полушария Тлена есть все
имена существительные индоевропейских языков -- и еще много
сверх того.
Можно без преувеличения сказать, что классическая культура
Тлена состоит всего лишь из одной дисциплины--психологии. Все
прочие ей подчинены. Я уже говорил что обитатели этой планеты
понимают мир как ряд ментальных процессов, развертывающихся не
в пространстве, а во временной последовательности. Спиноза
приписывает своему беспредельному божеству атрибуты
протяженности и мышления; в Тлене никто бы не понял
противопоставления первого (характерного лишь для некоторых
состояний) и второго -- являющегося идеальным синонимом
