генерала в черной бурке с саблей в правой руке.
- Предатели, трусы, подонки! Приказываю остановиться! Немедленно занять
боевые позиции! За невыполнение приказа всех перестреляю!
Танк генерала развернулся поперек дороги. Генерал долго кричал,
размахивая своим клинком, переходил на мат, терял голос, а вражеские мины
продолжали свистеть в воздухе и взрываться в гуще убегающих в панике
кавалеристов, оставляющих за собой убитых, раненых людей и лошадей.
К концу дня разгромленная кавалерия спешно покинула деревню, и
минометный обстрел прекратился. Оставалась на месте только артиллерийская
часть. Приказа к отступлению не было. Приходилось только удивляться, почему
немцы не ворвались на плечах отступающей пехоты в деревню. Они, видимо,
предпочитали ночью не воевать.
- Раневич, к комбату! - услышал Мендл сквозь тревожный сон. Он
примостился в конце окопа и уснул под тяжестью трагических событий дня.
Перебирая все, что произошло на его глазах в этот день, он все больше
убеждался в том, что фронт действительно уже здесь, почти у самого Днепра, и
что (страшно было это себе даже представить!) Ружин, конечно же, в руках у
немцев. Он гнал от себя эту чудовищную мысль, но она упрямо возвращалась к
нему своей неопровержимой логикой.
- Раневич, Поздняк, к комбату!
Мендл с трудом приходил в себя после провального сна.
- Нужно разведать наличие пехоты впереди нас, - комбат тяжело вздохнул
и продолжал усталым голосом, - дорогу вы знаете. Связь с ними нарушена. Если
командный пункт на месте - на обратном пути восстановить связь. Как
говорится, провод в зубы и пошел. Обрывы ликвидировать. Захватите одну
катушку с проводом. Действовать осторожно. При создавшейся обстановке немцы
могут подсоединиться к нашей связи в любом месте и, держа провод в руке,
можно угодить прямо к ним в качестве "языка". Имейте это в виду, так как
возвращаться будете, когда совсем стемнеет. Старший - Поздняк.
Солнце заходило за горизонт. На западе, за деревней, где проходил
передний край, установилась относительная тишина. Воздух оставался
накаленным, неподвижным, тяжелым, насыщенным пороховыми газами, дымом
продолжающих гореть домов и колхозных построек, не осевшей дорожной пылью.
Трудно уже было представить себе, что еще день-два тому назад этот же
деревенский воздух был прозрачным, ароматным и при каждом вдохе вливал в
грудь бодрость и радость жизни на этой земле.
Временами повисали в вышине сигнальные ракеты, изредка раздавались
автоматные очереди.
И опять тот же путь, что утром. За один только день все вокруг
неузнаваемо изменилось. Вместо домов - ряды кирпичных остовов печей с
дымовыми трубами, напоминающие надгробные памятники на кладбище. Вокруг -
догорающие остатки деревянных строений и домашнего скарба. Посадки вдоль
улиц и у озера выглядели как после жестокого тайфуна - поваленные деревья,
изломанные стволы и ветки. Изрытые многочисленными кратерами от бомб и мин
дороги. Встречались брошенные кавалерийские лошади, которые неприкаянно
бродили в огородах в надежде когда-нибудь все-таки дождаться своего хозяина
и опять продолжать, как и прежде, служить ему верой и правдой.
Трупы красноармейцев оставались на обочинах дорог, в окопах и
окопчиках... Кое-где - убитые лошади, закончившие свою верную службу при
полном снаряжении.
Едкий дым от многочисленных пожарищ стелился по земле, с треском и
шипением догорало все, что могло гореть.
Павел и Мендл миновали деревню. Впереди - открытое поле, по которому
нужно пробираться перебежками, используя кустарники, рвы, окопы.
Они сделали первую перебежку и залегли в неглубокой ложбине.
- Если передовая там же, где была, то до окопов осталось сотни две-три
метров, - оценил Павел.
Недалеко впереди взметнулась вверх осветительная ракета, и вслед за
этим над головой с угрожающим свистом пронесся рой автоматных пуль. В ответ
несколько одиночных пушечных залпов сзади и посланные в сторону немецких
окопов снаряды один за другим глухо взорвались на их стороне.
- Может, подождем пока совсем стемнеет? - взмолился Мендл.
- Пойми, это еще хуже - в темноте немудрено попасть прямо в лапы к
немцам. Потом, если придется восстанавливать связь, то нужно возвращаться
как можно раньше.
Павел не договорил то, что его больше всего беспокоило и о чем он
опасался даже думать. Его мучила мысль о том, что опять возможно
отступление. Приказ о немедленном отступлении может поступить как раз в то
время, когда они здесь, и тогда...
Они достигли окопов, где был расположен командный пункт пехотной роты,
но в траншее не оказалось ни одной живой души. Валялись гильзы, обмотки,
котелок, перебитая осколком винтовка.
- Тихо! Слышишь голоса? - прошептал настороженно Павел.
Из-за гудящего высоко в небе самолета трудно было различить речь.
Пришлось на время притаиться.
- Треба достати бiлу тряпку, - услышали они. Не успел Мендл что-то
сказать, как Павел зажал ему рот и жестом дал понять, что нужно молчать. -
Пiдете за угол, куди траншея поворачивает, там убитий лежить. Сдерете з
нього натiльну рубаху. Поняли? А Петлицi зарийте в землю.
Павел жестом дал понять своему напарнику, что пора возвращаться.
"Почему он избежал встречи со своими?" - недоумевал Мендл, который не
придал значения тому, что они услышали из соседнего окопа.
Поле они перебежали молча. У деревни они сели отдохнуть, и Павел
сказал:
- С дезертирами встречаться опасней, чем с врагами. Запомни это.
- С дизертирами!? - И тут только Мендл вспомнил услышанный ими
несколько минут назад разговор.
- Никому ни слова. По закону мы обязаны были их задержать, увести в тыл
и сдать куда надо. Но сам понимаешь, их там, кажется, трое и среди них,
видимо, командиры. Так что радуйся - остались живы.
Мендл выслушал все это с удивлением:
"Бежать к немцам? Почему? Зачем? Их ведь там расстреляют как
коммунистов!"
Уже совсем стемнело, когда на севере фронтовой линии вспыхнула
артиллерийская перестрелка, взлетело к небу множество ракет. Далекий, глухой
гул, словно надвигающийся мощный ураган, все больше и больше сотрясал
окружающий воздух. На поле боя вспыхнули пожары, освещая вокруг огромное
пространство. Полыхали гигантскими факелами соломенные скирды, вспыхнули
поля с неубранным урожаем, горели длинные колхозные коровники и другие
постройки. Грохот, стрельба из пулеметов и орудий охватывали все большую
территорию, занятую врагом.
Павел вскочил и заорал во все горло.
- Танки!!! Это наши, Мендл, танки!!! Слышишь лязг гусениц!? Я же
говорил! А сколько их!? Земля дрожит под ногами - это же силище! Ну,
фашистская сволочь, теперь попляшете. Проутюжат вас маленько, гады!
- Ура, танкистам!!! - надрывался Мендель. - Хватит! Теперь наступать
будем мы!
Они кинулись друг другу в объятия. Потом постояли, определяя по новым
очагам пожаров и вспышкам артиллерийских выстрелов направление движения
танковой лавины. Она перемещалась на левый фланг и продолжала уничтожать и
подавлять всевозможные немецкие огневые точки.
Весь горизонт впереди был охвачен огнем. Западная часть облачного неба
озарилась огромным чудовищным заревом, в котором непрерывно перемещались
свет и тени, отражая во всем грандиозном масштабе разразившуюся на земле
смертельную схватку двух колоссов. Падающий на землю свет выхватил из ночной
тьмы полуразрушенную деревню и изуродованную у озера растительность.
Разгоряченные Мендл и Павел вернулись на наблюдательный пункт. Им
хотелось разделить свою радость и восторг, прежде всего с Серго.
- Эх, уважаемые мои коллеги по оружию! - начал Серго, тяжело вздохнув.
Его большие грузинские карие глаза были затуманены печалью. - Думаю, что вы
несете комбату доклад о том, что пехоты впереди нас нет.
Товарищи его молча переглянулись, а Серго развел руками и продолжал:
- Как думаете, любезные мои, можно ли по-настоящему драться без рук?
Думаю, нет. Так вот, без пехоты, как без рук.
И все-таки надежда их не оставляла. И когда через два часа была
объявлена команда готовиться к маршу, они все еще верили в то, что полк
двинется на запад.
Но увы, какое они испытали горькое разочарование, когда перед
выступлением услышали, какая задача стоит перед полком. Предстояло к утру
выйти на рубеж у берега Днепра и подготовиться к переправе на левый берег.
На правом берегу Днепра скопилось большое количество войск всех родов в
ожидании очереди на переправу. Среди них была и танковая бригада, которая
ночью прошла дугой по вражескому прифронтовому тылу. На рассвете она
благополучно переправилась по понтонному мосту обратно на восточный берег.
Как только взошло солнце и видимость с воздуха стала достаточной, немцы
начали бомбардировку понтонного моста и береговой полосы, где готовились
другие средства для переправы. Несмотря на интенсивный огонь зенитных
батарей, при первом же заходе пикирующих бомбардировщиков понтонный мост был
поврежден. Артиллерию и другую технику начали погружать на подготовленные
саперами плоты.
Бомбардировка с воздуха почти не прекращалась.
На протяжении нескольких километров от западного берега под градом
взрывающихся бомб и пулеметного обстрела отплывали плоты с пушками,
машинами, людьми. При прямом попадании тонула техника вместе с ранеными и
убитыми бойцами. По реке плыли бревна, отделившиеся от разрушенных обстрелом
плотов. На многих из них по несколько красноармейцев, удерживающихся таким
образом на плаву. Умеющие плавать пускались просто вплавь. Личное оружие -
винтовки, гранаты - все, что мешало держаться на поверхности, было брошено и
ушло на дно реки.
Но самая настоящая паника и неразбериха возникла к полудню, когда
немецкие сухопутные части вышли к высотам у берега реки и открыли
расстрельный огонь из минометов, пушек и пулеметов. С этого момента
переправа превратилась в хаотическое массовое бегство охваченных страхом
людей, спасающих лишь свою жизнь. Больше не существовало порядка,
дисциплины. Скопившиеся у берега бойцы сбрасывали с себя одежду, оставляли
оружие и в одном нательном белье бросались в воду.
Павел, Мендл и Серго долго помогали огневикам у берега накатывать пушки
на плоты и закреплять их. Спустя некоторое время Мендл, упершись вместе со
своими товарищами в лафет очередного орудия, заметил:
- Никого не вижу - ни взводного нашего, ни комбата - не пора ли и нам
переправляться?
И в самом деле, положение становилось все более сложным и угрожающим.
Стало ясно, что, как только будет переправлена материальная часть, плотов
для переправки людей больше не будет, и тогда останется только единственная
возможность преодолеть водную преграду, это - вплавь через широкий, объятый
беспощадным пламенем Днепр.
Павел забеспокоился и стал всячески уговаривать всех раздеваться. Он
притащил к берегу сухой древесный ствол.
- Можете, товарищи мои верные, сжечь меня на костре, повесить или
просто расстрелять и вообще, лучше мне погибнуть, чем явиться в деревню на
той стороне в исподнем или босым перед местными жителями. Такого позора я не
вынесу. Они ведь ждут от нас победы!
- Серго, не валяй дурака, ты ведь, насколько я знаю, не умеешь плавать.
Сними хотя бы ботинки и обмотки и держи их при себе.
Внезапно усилившийся минометный огонь по береговой полосе заставил их
спрыгнуть с плота в воду. Потом они тут же оттолкнули его от берега и, не
