время язвит. Говорит, скоро станет наш братик инженером, заимеет свой
собственный кабинет, будет сидеть там день и ночь, забудет Ружин и всех нас.
А я всему этому не верю. Так что приезжай!
Передай привет дяде Арону и его семье от нас всех.
Крепко, крепко целуем! Мама, Голда и я. 5 июня 1941 года".
Мендл кончил читать. Письмо сестрички мысленно вернуло его в спокойный,
неторопливый Ружин, где в жизни так все просто, ничего особенного не надо и
где каждый единожды принял свою судьбу, смирился с ней и хочет только одного
- чтобы, не дай Бог, не было хуже.
Так он сидел некоторое время с письмом в руках, забыв о том, что минут
пять назад он был голоден, как зверь.
"...будем ходить с тобой купаться и загорать на леваду..." - сами собой
прозвучали шепотом из его уст слова Люси. От них повеяло сладостной
беззаботностью школьных лет, когда можно было, озябшим до чертиков от
частого ныряния и долгого пребывания под водой, выскочить из прохладной
воды, припуститься в сумасшедшем беге по зеленому ковру левады и,
отдышавшись, совершенно бездумно растянуться на зеленой прибрежной травке,
широко раскинуть руки и ноги, доверчиво отдаться божественным солнечным
лучам, их нежной теплой материнской ласке и долго глядеть в голубое небо,
пытаясь там найти что-нибудь осмысленное в причудливых контурах проносящихся
мимо светлых летних облаков.
Уже было за полночь, когда Мендл отправился спать. Снимая с себя брюки,
он услышал звук упавшего рядом с собой твердого предмета. Он нагнулся, чтобы
разглядеть его.
Недалеко под кроватью он увидел заводской пропуск. За день он так
устал, что сразу даже не мог сообразить, чем это ему угрожает. Однако он тут
же спрятал пропуск в карман и оглянулся на своих товарищей. Слава Богу,
никто из них не обратил на него никакого внимания.
Петр со свойственным ему фанатичным упорством, несмотря на поздний час,
все еще занимался. Он остался на дневном факультете, добился отличных оценок
по всем предметам и получал стипендию. Ему во чтобы то ни стало нужно было
сохранить ее. Сергей громко храпел в своем углу. Он тоже остался на дневном,
но отличником он мог и не быть - родители взяли всю заботу о нем на себя.
Мендл сел на кровать и стал соображать, что дальше делать. Он работал
на секретном оборонном заводе и дал подписку об ответственности за
сохранение государственной тайны. Кроме того, он подписал инструкцию,
которая строго предписывала получать пропуск при входе на завод и сдавать
его в конце смены. И ни в коем случае не уносить его за пределы предприятия.
Сам по себе пропуск считался секретным документом. И как же теперь? Бежать
сейчас на завод и попытаться сдать его? Но трамваи уже не ходят, пешком он
доберется лишь часам к двум. И потом, там уже наверняка замечено отсутствие
его пропуска на положенном месте.
Оставалось лечь спать.
Как только он утром предъявил пропуск, ему тут же предложили зайти к
начальнику спецотдела.
В течение часа Менделю пришлось отвечать на целый ряд вопросов -
понимает ли он, что работает на оборонном заводе; знает ли он о том, что
выносить пропуск за пределы предприятия строго запрещается; где он был,
начиная со вчерашнего вечера после работы и имея пропуск в кармане; с кем
встречался; понимает ли он серьезность совершенного им поступка.
Взъерошенный и раскрасневшийся после мучительного допроса, Мендл
вернулся в цех, который по-прежнему еще бездействовал. Благо ему не пришлось
объяснять причину своего отсутствия - дядя Савва в это время точил свой
собственный карманный нож на точиле в противоположной стороне цеха.
Хотя Менделю был возвращен пропуск и велено вернуться в цех, но мысль о
возможном увольнении или даже привлечении к уголовной ответственности не
оставляла его. Он не знал, куда себя деть, и направился в другое здание,
куда он мог со своим пропуском пройти и где работала Ульяна.
Шел ему уже девятнадцатый, однако он еще ни разу не пригласил девушку
даже в кино - то не хватало смелости, то боялся быть отвергнутым или не было
уверенности в том, что долго сможет вести с ней интересный разговор. А
сколько было привлекательных девушек в институте!?
В читальном зале, где приходилось подолгу засиживаться, он часто
перехватывал случайно брошенный в его сторону один и тот же, слегка
озабоченный и усталый взгляд, сила и красота которого способны были
парализовать Менделя, во всяком случае, лишить возможности что-либо понять
из прочитанного. Сколько раз он намеревался подойти к ней и абсолютно просто
сказать:
"Сегодня потрясающий фильм в "Заре"...
Казалось, какая для этого нужна была особая смелость?
Когда Ульяна помогла ему устроиться на завод, он из благодарности хотел
подарить ей цветы или пригласить на концерт и каждый раз та же юношеская
робость, которая, как и сама любовь, еще никем на свете не разгадана, не
позволяла ему это сделать.
Допрос в спецотделе привел его в ярость, лишил его душевного
равновесия, контроля над собой. Он с ходу решительно переступил порог
конторки и довольно громко произнес:
- Вот что, Ульяна, завтра мы с тобой идем в оперетту на "Сильву".
Ульяна не стала его расспрашивать, что к чему, тут же вскочила с места,
опрокинула свой стул, выскочила из-за стола, за которым она сидела и доедала
свой бутерброд, бросилась навстречу Менделю и, не взирая на присутствие в
комнате других женщин, повисла у Менделя на шее и стала громко целовать его
в щеку.
- Я ведь много раз слушала по радио Сильву, Эдвина, Бони! - задыхаясь
от восторга, лепетала скороговоркой Ульяна. - Боже, такая вещь, такая
радость, красота, любовь, страсть! Мендл, ты гениальный ясновидец. Откуда ты
знаешь, что эта оперетта буквально покорила меня, покорила на всю жизнь. Мне
никогда, никогда не надоест... Это же великий праздник для меня!
И Ульяна тут же довольно эффектно подняла вверх правую руку, свесив
слегка небрежно вниз запястье с распростертыми вниз пальцами, горделиво
выпрямила спину, приняла грациозную позу и стала петь и пританцовывать,
скандируя каждое слово:
Красотки, красотки, красотки кабаре,
Вы созданы лишь для развлечений,
Изящны, беспечны, красотки кабаре,
Для вас не понятно любви влеченье...
Вдруг она остановилась.
- Мендл, что с тобой, на тебе лица нет?
- А он и не соображает, что говорит, - с подковыркой под общий хохот
заметила одна из присутствующих там девушек и добавила оторопевшему от
своего собственного поступка Менделю:
- Здравствуй, молоденький принц из сказки! Все, кто приходят к нам,
сначала здороваются.
Июньское утро выдалось таким, словно сама судьба, зная наперед, что их
ждет в ближайшем будущем, специально распорядилась подготовить его для них и
именно сейчас. Ни одного облачка, которое могло бы сколько-нибудь омрачить
светлую, моложавую голубизну раннего небесного свода или убавить нежную
теплынь и радостное сияние ярких солнечных лучей. Будто сотворение мира
произошло всего несколько часов тому назад - настолько ароматным, чистым был
окружающий воздух, настолько свежа была зелень многочисленных скверов и
парков, настолько прекрасным было разноцветье городских газонов.
- Мен, я здесь! - Ульяна высунулась из окна прицепного вагона трамвая,
продолжающего еще скрипеть своими тормозами, и махнула ему рукой.
- Пока я ждал тебя на своей остановке, - Мендл сел рядом с Ульяной, - я
придумал потрясающий маршрут на пляж.
- За такой короткий срок придумал и прямо-таки потрясающий?
Мендл посмотрел на нее серьезно.
- Ничего себе "короткий"! Минут сорок ждал. Для умной мысли требуется
время, а его обычно не хватает.
- Вот видишь, а я для тебя постаралась - целых полчаса искала заколку
и, наверное, не зря. Выкладывай свой план и быстрее, а то я умру от
нетерпения.
- Итак, едем прямо до площади Богдана Хмельницкого. На фуникулере
спускаемся вниз на Подол, потом пешком на пристань. Садимся на паром и через
Днепр на пляж, купаемся до посинения, загораем до почернения, берем лодку и
вниз по течению. Обратно, если сможем преодолеть течение, а если нет...
- Грандиозно! Тогда - к Черному морю. Моя заветная мечта! В жизни не
видела моря. Уверена, море и горы - вершина земной красоты. Мен, этого
вполне достаточно, - я больше в твоей гениальности нисколечко не сомневаюсь.
Но постой, постой, а как же обещанная "Сильва"?
- А это уж выбирай - море или оперетта.
- Хочу то и другое. Ладно, сегодня только театр, а потом как-нибудь и
море. Кстати, ты захватил с собой костюм, галстук?
- Так точно! - отрапортовал Мендл, шлепнув рукой по своему портфелю.
- А ты?
- Я тоже.
Полупустой салон трамвая залит ярким солнечным светом. Через открытые
окна прорывается ласковый прохладный ветерок. Кондуктор в прекрасном
настроении - сегодня выходной день, никакого столпотворения, все аккуратно
платят за проезд. Быстро, без задержки, одна остановка сменяется другой.
Сегодня совсем иной пассажир, совсем другое у них настроение, совсем другие
у них заботы - приятные, радостные. Вместо жалоб и ругательств -
приветливость, улыбка.
Мимо проносятся одноэтажные домики с небольшими палисадничками. Кто-то
вытряхивает ковры, сидят старушки на завалинке и обсуждают, видимо, самые
наболевшие дела.
Слева по середине шоссе тянется сквер с многочисленными скамейками. Там
мужчины режутся в "козла" и играют в шахматы.
Трамвай выехал на большую площадь. Здесь начинается центральная часть
города - маленькие домики сменились многоэтажными красавцами. Кондуктор
обращается к пожилой женщине:
- Бабуленька, вы спрашивали планетарий. Пожалуйста. Только осторожно со
своими внуками, когда будете спускаться вниз по ступенькам. Следующая
остановка - Еврейский базар. Прошу приготовиться.
На площади очень оживленно, и трамвай замедляет ход. Много пассажиров
приготовилось к выходу. Среди них крестьяне из пригорода с полными мешками
фруктов и овощей на продажу.
У самого входа на базар продают цветы, черешню, клубнику, одежду. Шумно
и людно. По радио звучит знаменитый дуэт Одарки и Карася:
Ой, Одарко, годi буде,
Перестань-бо вже кричать!
Нi не хочу, нi не буду,
Нi не стану я мовчать!
- Мендл, смотри, какой пушистенький бежит! - восторженно закричала
Ульяна, свесившись через окно. - Откуда он взялся?
Трамвай у рынка задержался на некоторое время. Спускавшийся на выходе
по ступенькам старый крестьянин потерял равновесие и уронил на землю мешок.
В руках у него осталась лишь веревка. Не успел он оглянуться, как оттуда
выскочил кролик и забрался под трамвай. Собрался народ. Под смех и
улюлюкание кондуктор вытащил серого и вручил хозяину.
- Помнишь, Мендл, у нас ведь было много кроликов. Мой дедушка их
разводил, и жили они в дощатом загончике. Однажды дедушка купил мне на день
рождения такого маленького, беленького, пушистого, ну что тебе сама
нежность. Очень шустрый был и любил свободу. Мы пустили его в загончик, а он
воткнул мордочку в дощатую стенку и как припустится бежать по периметру
загона! Бежит, бежит, пока не наткнется на единственную небольшую дырку в
стенке, шмыг - и на свободе. Мы думали - случайно. Попробовали еще, а он
опять так же выскакивал наружу. Вот смеху-то было!
Площадь Богдана Хмельницкого. Легендарный герой украинского народа
восседает на лихом скакуне с увесистой булавой в правой руке - символом
верховной власти. Здесь и у Софиевского собора экскурсанты - школьники,
