красноармейцы, приезжие из других городов и сел.
У строгого, светлого с массивными колоннами здания дома народных
комиссаров Украины выстроились пионеры в красных галстуках. Они торжественно
принимали от новичков, вступающих в их ряды, клятву. То и дело по площади
звучали звонкие детские голоса.
- Пионеры, к борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!
- Всегда готовы! - отвечали вновь принятые, вскидывая руку вверх ко
лбу.
Мендл и Ульяна подошли к верхней станции фуникулера.
Кое-где сквозь густую зелень деревьев и кустов видна была далекая
приднепровская перспектива извилистых улиц и заводских цехов с дымящими
трубами.
Ульяна подошла к перилам, посмотрела на уходящие далеко вниз широкие
рельсы и вздрогнула. Высокий, почти вертикальный склон спускался куда-то
далеко вниз к промышленному Подолу. Не видно было, где этот путь кончается,
и самого фуникулера тоже.
- Мен, - сквозь кривую улыбку начала было канючить его спутница, - я
ведь еще ни разу не спускалась на фуникулере...
- Тихо, - перебил ее Мендл, - я тоже ни разу. Все некогда было.
- А что твой план, - не унималась Ульяна, тихо попискивая, вобрав
голову в плечи, - гениальный который, действительно окончательный? Да?
Изменить его никак нельзя?
- Смотри вниз - идет.
- А если трос порвется?
- Не порвется. Тут блокировка есть.
- А что такое блокировка? - дурачилась Ульяна.
К платформе примкнул скошенный в виде параллелепипеда вагон. Они
оказались одни в одной из кабин. Уж очень забавное было ощущение, когда
фуникулер стал спускаться вниз. Визжала от восторга Ульяна, а Мендл
разошелся и стал громогласно провозглашать:
- Уважаемые граждане, великое путешествие к центру Земли началось! Даже
великий Жюль Верн с его неисчерпаемой фантазией не мог предположить, что
заманчивые его идеи воплотятся в жизнь менее чем за сто лет. В состав
экспедиции включен известный в нашей стране специалист по гидромелиорации
наземных и подземных болот Ульяна Прокопчук, уроженка украинского местечка
Ружин, весьма знаменитого своими молодыми талантами.
Фуникулер неторопливо и бесшумно уходил по рельсам вниз в полутьму
зарослей бузины и рослых акаций.
Взлохмаченная, с округлыми от восторга и удивления глазами белокурая
Ульяна вжалась спиной в угол вагона и громко хохотала.
- Известно, что все... - пытался продолжать Мендл.
- Стой, хватит! Теперь я скажу.
Однако Мендл не в состоянии был остановиться.
- Известно, что все истинно талантливые специалисты скромны и не терпят
славословий в свой адрес. Вот и Ульяна...
- Может быть, хватит, Мен! Мы уже приехали! - кричала Ульяна, задыхаясь
от счастья и радости.
Они вышли по извилистой улице к Днепру и пошли вдоль него к причалу,
где в ожидании парома столпилось много горожан, направляющихся на пляж.
Причал пестрел множеством людей всех возрастов. Было шумно, хлопотно,
весело. Продавали воду, пирожки, бублики. Около касс стояла огромная очередь
за билетами. Толчея у самого окошечка, споры по поводу очередности.
Из толпы у касс вырвался высокий парень с билетами в руках и
победоносно кричал в сторону стоящей недалеко группе спортсменов:
- Девочки и мужички! Ура! Теперь за весла и вперед! Первые места за
нами!
Вместе с ответным "Ура" его товарищей он тут же был награжден и другими
словами от тех, кто честно продолжал еще стоять в очереди за билетами под
палящим солнцем.
Толпа буквально внесла Менделя и Ульяну на паром.
- О, Господи, - говорила полная пожилая женщина, - ты, Нема, не отец
своим детям и не муж моей Лорочке! Я уже не говорю о том, кто ты мне, если
уговорил нас на такой ужас.
- Что вы, мамочка, да я уверен, что через полчаса, когда ваше тело
обласкает первая прохладная волна нашего Днепра, вы определенно мне
улыбнетесь.
- Эх, Нема, Нема, - тяжело вздохнула женщина, - ты забыл, что здесь
было в прошлом году с паромом и людьми, сколько людей утонуло.
- Так это же бывает раз в тысячу лет! - отвечал непрошибаемый зять.
А золотой, песчаный, заветный левый берег у прозрачных днепровских вод,
усеянных мириадами непрерывно мигающих солнечных бликов, все приближался. Он
растянулся далеко на север и на юг. А дальше за ним на восток, на многие
километры, щедрая природа разместила могучие сосновые леса Дарницы, Пущей
Водицы, Ворзеля - производителей чистого, целебного воздуха, необходимого
для жителей растущего большого города.
На пляже было людно и шумно. Молодые, здоровые парни с криком,
переходящим иногда в ругательства, гоняли по песку футбольный мяч.
Выстроившись в круг, веселая кампания играла в волейбол. Добропорядочные
семьи сразу принимались за свои прихваченные из дома съестные припасы. Мамы
и бабушки громко призывали своих непокорных детей и внуков долго не
купаться, надевать панамку на голову, не пить сырую воду. Картежники
примостились у самой воды и с азартом перебрасывались картами и остротами, а
в конце каждого кона поднимали страшный тарарам, заставляя проигравшего
прыгать в воду с криком: "Я - армянский дурак!"
А по радио Утесов под тончайший аккомпанемент своего джаза выкладывал
всю свою душу без остатка в песне, удивительно близкой любому влюбленному и
даже еще не влюбленному сердцу:
Отчего ты спросишь,
Я всегда в печали,
Слезы подступая,
Льются через край.
У меня есть сердце,
А у сердца песня,
А у песни тайна, тайна эта - ты.
После первого купания Мендл и Ульяна лежали на песчаном пригорке,
смотрели на проплывающие мимо лодки, баржи, а иногда и пароходы. Хорошо было
совсем расслабиться и говорить о том, что взбредет в голову.
- Мен, а Мен! Почему тебя называют человеком? Разве просто так не
видно, что ты человек?
- Видно, - коротко ответил Мендель.
- А вот и не видно, - стукнула маленьким своим кулачком по песку
Ульяна.
- Вроде мы недавно здесь, а ты, кажется, уже перегрелась на солнышке.
- Нет, это просто возмутительно: я умираю от жажды, а он меня еще и
оскорбляет.
Мендель вытащил из кармана брюк монету, подошел к стоящему рядом лотку
и вернулся к Ульяне со стаканом шипящей газировки.
Она отхлебнула глоток и продолжала свое.
- Теперь я вижу - ты действительно "Мен", - что тебе на английском, на
немецком и даже на твоем родном, еврейском.
Мендл вдруг громко засмеялся.
- Ты чего?
- Я вспомнил, как меня выгнали с урока немецкого языка.
- За что же?
- Помнишь Генриховну?
- Как же, "Сушеную Воблу"? Такое не забудешь.
- Она дала мне прочитать и перевести абзац с немецкого. А я пыхтел,
пыхтел, аж вспотел, потерял нить и вместо слова "социализм" случайно
употребил слово "капитализм" и получилось: - Мендл оглянулся вокруг и убавил
голос, - "...только капитализм может по-настоящему обеспечить свободу
личности..."
Ульяна громко засмеялась.
- А она что?
- Завизжала, как будто ее полоснули ножом: "Вон из класса!"
Ульяна еще громче зашлась и долго не могла угомониться. А потом сквозь
смех:
- Ты, Мендель, всегда нет-нет, да чего-нибудь перепутаешь!
- Ну вот, тебе только расскажи, так ты тут же и пойдешь полоскать
человека.
- Вовсе нет. Я еще до того, как ты рассказал эту историю, когда увидела
тебя со стаканом в руке...
- Ну и что? Ты, кажется, умирала от жажды...
- Совсем не то. - Ульяна продолжала давиться смехом. - Ты забыл, как мы
ставили в клубе коммуны чеховского "Медведя"? Как мы все вместе с Эвелиной
Матвеевной готовились и переживали. В начале все шло как нельзя лучше и она,
стоя за кулисами, просто сияла от счастья, радовалась за нас. В зале ведь
было много зрителей и родители наши.
- Помню, как же! - оживился Мендл. - Я играл роль Луки, слуги. А что?
Вначале я очень здорово играл, вел с тобой, помещицей, довольно длинный
диалог, и без всякой запинки. Но я очень волновался, в особенности за
кулисами. Там была подготовлена рюмка с водой, с которой я должен был скоро
выйти на сцену. Я почему-то очень боялся, что ее может кто-нибудь
опрокинуть.
- Ха-ха-ха! - громко звенел Ульянин голос. - Теперь мне понятно, почему
ты раньше времени приперся с ней на сцену!
- Слышу, со сцены зовут меня "Человек!", и я вместо того, чтобы выйти
на сцену и спросить: "Чего вам?", схватил от волнения рюмку - и на выход. И
тут же понял, что дал маху. Запнулся, стою с этой дурацкой рюмкой и слышу
убийственное для меня - "Дай рюмку водки!"
- Тут ты - "Пожалуйста!" и протянул рюмку. Зал буквально взорвался от
хохота и апплодисментов.
- А что, в тот вечер мне больше всех досталось внимания, - Мендл
скромно улыбнулся.
- Это уж точно.
Неожиданно Ульяна вскочила на ноги и стремглав припустилась к воде.
Мендель за ней. Тяжелые послеполуденные воды Днепра с брызгами расступились
перед ними, поглотив их тела. Водная стихия обоим была не страшна - тот, кто
родился на раздольных зеленых берегах красавицы Раставицы, не может не
владеть искусством плавания. Мендл нырнул с головой и схватил Ульяну за
ногу. За что был тут же наказан. Она ловко вывернулась и в тот момент, когда
Мендл, истощив свой запас воздуха в легких, стал выныривать, схватила его за
голову, навалилась всем телом и заставила его еще раз уйти под воду.
- Держись, Уля, - закричал, кашляя, Мендель, - такие вещи не проходят
безнаказанно.
Но она уже ринулась вперед и вовремя выскочила на берег.
Они молча лежали рядом, тяжело дыша.
- Мен, - Ульяна лежала на спине и смотрела вверх, - ты когда-нибудь
любил по-настоящему?
Долго не было ответа. Вопрос оказался неожиданным для него. И потом,
что значит "по-настоящему"?
- Помнишь, когда я был в восьмом классе, - начал он, вспоминая на ходу,
- мне за активную общественную работу дали путевку в пионерский лагерь в
Ворзель? Однажды мы выстроились на линейке. На противоположной стороне
площадки к нам лицом - другой отряд. И там стоит девушка. Представляешь,
глаза, которые затмевают все вокруг. Ничего больше не существует. Огромные,
голубые, как небо...
- Ну ладно тебе расписывать! Вы встречались?
- Две недели подряд, пока я там был, я думал о ней. И даже ночью.
- И все?
- Нет, не все. В день отъезда мы все приодетые вышли к автобусу. Я
посмотрел в ее сторону и со жгучей тоской подумал, неужели я больше ее
никогда не увижу? Я все время смотрел в ее сторону. А когда она садилась в
автобус, я заметил... - Мендл остановился в нерешительности, взвешивая, как
отнесется Ульяна к тому, что он намерен сейчас сказать.
- Что же ты заметил? - с некоторым раздражением прозвучал голос Ульяны.
- Я увидел, что чулок у нее на правой ноге спущен.
Брошенный в сторону Менделя Ульянин взгляд говорил: "В своем ли ты уме,
друг мой?"
- После этого я никогда больше о ней не думал.
С правой стороны на реке раздался протяжный, низкий, глухой гудок
приближающегося парохода.
В их разговоре наступила длинная пауза. Каждый думал о своем. Заложив
руки за спину, смотрели в небо.
- А я любила и до сих пор люблю... - простые слова Ульяны обращены были
к небесам, словно клятва, - я очень люблю Наума... И забыть его не могу.
Потом добавила с печальной виноватой улыбкой:
- Не успела я ему об этом сказать.
На фоне темно-зеленой растительности высокого правого берега Днепра
белоснежный длинный пароход плыл медленно и торжественно, словно пришел из
далекой древней легенды.
- Эх, да что там! - Ульяна резко приподнялась, уперлась руками в песок
