центральным районом, он смотрел через окно на одноэтажные, убогие,
неопрятные домики и удивлялся восторгам дяди Арона по поводу
красавца-города.
"В Ружине дома выглядят куда лучше", - думал он.
А вот сегодня, в победный для него день, он этого не замечал. И когда
трамвай стал подниматься к Ботаническому саду, Бульвар Шевченко казался ему
необыкновенно красивым и праздничным.
При выходе из трамвая быстрый Наум соскочил первым и весьма галантно
подал левую руку Ульяне, которая засияла от неожиданности и стала, видимо,
умышлено неторопливо перебирать своими ножками каждую ступеньку, чтобы
как-то продлить первую, может быть, в ее девичьей жизни такую счастливую
минуту.
- А вот и наш ресторан, - Наум показал на один из подъездов красивого
светло-серого шестиэтажного дома с высокими фигурными окнами.
- Ребята, - закричал Мендл, пробудившись от своих светлых мыслей,
которые поглотили его целиком, - так это же дом, где я остановился, в
котором живет мой дядя Арон! Как это я сразу не сообразил - на углу
Крещатика и Бульвара Шевченко... Пошли ко мне! Четвертый этаж... Надо же!
Наум остановился и подчеркнуто снисходительно повел свой разговор с
Ульяной.
- Обрати внимание, Ульяночка, налицо признак великого ученого химика,
который безнадежно страдает забывчивостью и может забыть - слыханное ли это
дело - даже родного дядю и дом, в котором он живет. Это ужасно! - И, взяв
Ульяну за руку, заявил: - Нет и еще раз нет! Мы птицы свободные! Айда в
ресторан!
"Черт, - думал Мендл, - у меня ведь денег-то кот наплакал". Он хотел
сказать об этом прямо, но Ульяна...
Проходя первый раз в своей жизни через вращающиеся входные двери
ресторана, Мендл не рассчитал свой шаг и получил довольно чувствительный
толчок в спину.
Просторный, ярко освещенный с роскошной хрустальной люстрой зал. За
многочисленными столиками - разодетая публика, суетливые официанты.
Наум потащил их к свободному столику, где они и расположились.
"А что, если у Наума тоже денег мало?" - с ужасом думал Мендл.
Не успели они перевести дух, как к столику неторопливым, важным шагом
подошла официантка и спросила:
- Откуда вы такие молоденькие?
- Из Ружина, а что? - с ходу выдала Ульяна, гордо встряхнув своими
светлыми длинными кудрями.
- Ах, из Ружина!? То-то и видно.
- Простите, а что видно? - заступился Наум.
- Прежде чем занимать столик, нужно спросить. Этот столик уже заказан.
- А где это видно? - не унимался Наум.
- Еще раз говорю, - повысила тон женщина, - спросить надо.
Оскорбленный этим тоном Мендл с грохотом отодвинул стул и закричал:
- К черту! Пошли ко мне!
- Нет, ты сиди! - сказал твердо Наум. А потом к официантке: - Ну,
хорошо, укажите нам свободный стол.
- А что вы, милые мальчики и девочки, из этого самого, как его, Ружина,
собираетесь заказывать? Водку будете?
- Водку? Зачем? - запальчиво спросил уже не владеющий собой Мендл.
- Тогда вы, дорогие мои, не туда пришли. Вон, напротив, во дворе, - там
рабочая столовка для строителей.
После этих слов официантка удалилась, предоставив молодым людям самим
решать, что делать дальше.
Наум выскочил из-за стола, энергичным движением руки усадил на место
Менделя и ринулся за официанткой. Сначала он говорил с ней, потом с
каким-то, по-видимому, старшим по чину работником ресторана. Спустя
некоторое время Наум вернулся с несколько подпорченным настроением, но,
садясь на свое место, спокойно заявил:
- Все в порядке, ребята. Пьем-гуляем. О том, сколько будет стоить,
думать не будем. Перед отъездом в Киев батько мне вручил заказ на целых пять
жестяных корыт, которые я сделал быстро и хорошо, так что даже мой строгий
папа был растроган и дал мне дополнительно на дорогу всю выручку. Вот я ее и
сохранил.
Ждать пришлось долго. Потом, наконец, пришла та же официантка и со
свирепым видом не поставила, а швырнула с подноса на стол небольшой
графинчик с водкой, рюмки и закуску.
Потребовалось некоторое время для того, чтобы успокоиться, и они
посидели молча. Наум разлил водку по рюмкам, поднял свою, и, опустив глаза
вниз, стал говорить не спеша, придавая значение каждому слову.
- Мендл, друг, извини. Сегодня нельзя без крепкого вина. И знаете,
ребята, почему? - Наум поднял свои умные глаза и посмотрел сначала на
Ульяну, а потом на Менделя. - Потому что с сегодняшнего дня наши пути
расходятся... Такой день нужно отметить как следует.
Большие васильковые глаза Ульяны увлажнились, и она на минуту от
неловкости наклонила голову вниз.
- Только давайте без сантиментов! - спохватился Наум. - Прежде всего,
поздравим тебя, Мендл!
- Да, да, - поддержала Наума Ульяна, заставив себя улыбнуться.
Наум выпил рюмку до дна, только чуть скривившись, а Ульяна и Мендл
закашлялись. Они долго после этого смеялись.
Это несколько разрядило атмосферу.
Заиграл оркестр, на подмостки вышел небольшого роста, полный мужчина и
начал петь песню "Осень, прозрачное утро..."
Мужчины за соседними столиками засуетились и стали приглашать дам на
танец.
- Это, конечно, не Александрович, но вполне приемлемо, - Ульяна слегка
задрала свой носик кверху и с нескрываемой дамской хитростью направила его
вместе со своим завораживающим взглядом сначала на Наума, а потом и на
Менделя. Наум встал, застегнул пиджак, выпрямился и кинул в сторону друга:
- Я, Мендл, опасаюсь, чтобы ты здесь танцевал танго. Еще, не дай бог,
Ульяну нашу публично уронишь, - и галантно протянул руку Ульяне.
- Нахал ты великий, - тут же отпарировал Мендл.
Наум, также как и он, не умел танцевать. Мендл сидел за столом и
наблюдал, как танцуют его друзья. Временами он, ничуть не смущаясь, громко,
от души, смеялся, когда маленькая Ульяна изо всех сил тщетно пыталась
направлять неуклюжие движения своего партнера.
Вернулись они оба счастливые. Наум бросил взгляд на графин, в котором
на дне осталось немного водки, и заметил:
- Вообще-то, друг мой Мендл, тебе не кажется, что мы с тобой порядочные
жлобы? Как же мы до сих пор не выпили за Ульяну?
Пока они собирались это сделать, от длинного соседнего стола, за
которым в обществе красиво одетых женщин сидела группа военных командиров,
отделился один из них и направился к музыкантам. Вслед за этим было
объявлено, что по просьбе находящихся сейчас в нашем ресторане дорогих
защитников родины будет исполнена патриотическая песня. Сначала пели и
играли музыканты и им подпевали командиры.
Броня крепка и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны.
В строю стоят советские танкисты,
Моей великой Родины сыны.
Возбужденный песней, слегка пьяный военный поднялся с места, вытянулся
во весь рост и стал дирижировать всем залом. Почти все присутствующие
подхватили песню. Особенно мощно прозвучали слова:
Вздымая пыль, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведет.
Все знали, хотя не хотелось верить, что это может скоро случиться.
Фашизм укреплял свои позиции в Европе и Азии, накапливал силы и стал
заявлять неслыханные по своей наглости территориальные претензии. Шел 1939-й
год. До начала второй мировой войны оставалось меньше месяца.
Мендл и Наум тоже пели, а Ульяна, опустив глаза, думала о чем-то своем.
Когда все стихло, она негромко заговорила, как будто сама с собой.
- Не хочу я войны, ненавижу братоубийства! Зачем?! - и все громче. -
Ведь мы все люди! Почему люди убивают себе подобных? Во имя чего? Я много
читала и думала про войну. У меня ведь дедушка мой... Ну, вы знаете - прошел
всю мировую. Почти четверть века калекой живет. Я все время приставала к
нему, чтобы он рассказал мне, как он воевал. А он молчал - ни слова. А мать
мне: "Пожалей дедушку, он не любит об этом говорить". Но однажды его здорово
обидели в одной конторе, куда он пришел по поводу своей пенсии. Ему сказали:
"Вот если бы ты участвовал в октябрьской, а то, подумаешь, участник
мировой!" Дед пришел домой пьяный. Я его таким никогда не видела. Взрослых
дома не было, и он усадил меня за стол, а у самого слезы ручьем. Стучит
кулаком по столу и кричит: "Эта сука сидит в своей конторе, и что он знает?
Разве он видел, как совсем еще молодые парни корчатся в предсмертной агонии
от вражеских газов? А кишки человеческие, которые висят на дереве после
разрыва снаряда! Крыса он конторская!" Я всю ночь после этого не спала.
- Что же ты предлагаешь делать, если Гитлер на нас нападет? Сразу
сдаться ради того, чтобы не было братоубийства? А что тогда будет со
страной, с народом, который в нем живет? - вступил в спор Мендл.
- На днях, - добавил Наум,- читал в "Правде", сколько народу немцы
держат в концлагерях. Почти всех евреев загнали туда. Ты сама нас,
мальчиков, ненавидеть будешь, если мы будем сидеть сложа руки.
- Не знаю, но мне страшно за вас.
- Перед тем, как я отправился поступать в институт, - перебил ее Наум,
- мой батько сказал мне: "Сынок, если что, не расстраивайся. Отслужишь в
армии срок и тогда обязательно поступишь. Армия - она закаляет и делает из
вас настоящих мужчин". Вот, что сказал мне мой отец. Но постойте, - вдруг
встрепенулся Наум, - мы ведь хотели выпить за Ульяну.
- Давай, - оживился Мендл.
Наум взялся сказать тост и начал серьезно:
- Я-то в армию иду, а вы... А ты, Ульяна... - тебе желаю в течение года
как следует подготовиться и поступить в институт. - Потом тряхнул головой и
продолжал уже с озорной улыбкой: - Лучше поступить тебе на тот же
химический, что и Мендл, и, если что, поддержать этого негодника, который в
школе смел с таким пренебрежением относиться к науке великого Менделеева.
Мендл отвесил поклон.
- Спасибо, друг.
Ульяна почти не слушала его. Ее мысли были скованы страхом и
беспокойством перед неопределенным будущим.
- Ты чего приуныла? - спросил Наум Ульяну, когда они вышли из
ресторана. - Неужели тебя эти военные расстроили?
- Почему эти командиры со своими женщинами так легко и задорно пели
песню о готовых к бою танкистах, как будто речь идет о веселой прогулке?
Кто-кто, но они-то наверняка должны знать, что война - это, прежде всего -
смерть, вдовы, сироты, калеки.
- Да, брось ты! Забудь об этом! Что касается их спутниц, не знаю,
ничего не могу сказать. Но они, сами-то, кто? Мужики. А у мужчин, если кровь
пульсирует, так это знаешь отчего? От стремления к подвигу! Ты, надеюсь,
догадываешься, кто их на это побуждает? - Наум остановился, протянул
указательный палец в сторону Ульяны и выпалил: - Вы, очаровательные дамы!
- Не фиглярничай, Наум. Может и не очень, но ты все-таки пьян.
- А вот и нет. А насчет подвига - так это идея. Мы сейчас, - глаза
Наума все больше и больше разгорались, - поднимемся пешком на гору по
Бессарабке и бесстрашно спустимся вниз на отчаянно визжащем своими тормозами
трамвайчике. Так покажем же смелость и геройство, товарищи!
Эта идея понравилась всем. Ульяна, которая тут же забыла о том, что ее
вывело из равновесия, поддалась бесшабашному настрою мальчиков, и они
ринулись на эту улицу, знаменитую тем, что она довольно крутая, извилистая,
и бывает, что тормоза курсирующего по ней маленького трамвайчика не
выдерживают. Год назад он опрокинулся у подножья горы, где расположен рынок,
и придавил там немало людей.
