На одном дыхании, держа друг друга за руки, они поднялись наверх и,
задыхаясь от усталости, оглянулись назад. Они долго стояли, пораженные
открывшейся перед ними панорамой вечернего Киева.
Трое молодых людей из маленького местечка, растрепанные, возбужденные,
застыли в изумлении. Слегка прохладный, приятный северный ветерок порывисто
набежал и несколько остудил их разгоряченные тела. В широко раскрытых глазах
мелькали восторженные огоньки.
Огромный, один из красивейших городов мира, могуче раскинул перед ними
в ярких вечерних огнях звездную галактику своих улиц и площадей. Слева
направо к Днепру протянулась светлая длинная нить главной улицы, Крещатика -
сокровищницы великой исторической вехи. А за ней - многочисленные, на крутых
холмах, каскады высоких домов, обозначенных светом окон самих различных
оттенков и конфигураций. За каждым из них светилась своя жизнь, особый
уклад, неповторимый уют.
Совсем недалеко, за углом, раздался прерывистый сигнальный звон
приближающегося трамвая. Когда он остановился, ребята с шумом ввалились в
почти пустой вагон.
- Итак, мы на последнем, самом ответственном этапе героической
экспедиции - плавного спуска на Бесарабский рынок! - с игривым восторгом
кричал Наум. - Прошу занять свои места и быть предельно внимательными!
Ульяна заразительно и беззаботно хохотала, а Мендл крепко держал ее за
руку, чтобы не дать ей упасть при резком повороте трамвая.
Не успели они сесть, как сзади раздался хриплый женский голос.
- Студенты, небось? - говорила пожилая женщина с изможденным лицом,
удерживая своими жилистыми руками увесистую сумку на коленях. - Сразу
видать. Хихоньки да хахоньки и никаких тебе забот. А что им? Государство их
кормит, стипендию платит - почитывай себе книжечки и веселись.
Резко и жалобно завизжали тормоза. Вагон медленно пополз вниз, не
прерывая своего предупреждающего звона.
Ребята тут же замолкли и повернулись лицом к женщине.
- Извините нас, пожалуйста, - пробормотал Мендл.
А женщина продолжала свое под нарастающий скрип тормозов.
- А дочка моя с зятем у станка укалывают, да по десять часов, а то и по
выходным - сверхурочные. А зарабатывают гроши. А хоть бы имели деньги, так
что на них купишь? Не то чтобы масло или колбасу - за молоком и хлебом в
очереди настоишься.
Трамвай остановился.
Было еще не совсем поздно, когда они вышли на залитый яркими огнями
людный Крещатик. Это было время, когда заканчивались спектакли в театрах,
закрывались рестораны, кафе, и центральные улицы становились оживленнее.
Город светился счастливыми лицами элегантных женщин и галантных мужчин,
возбужденных и одухотворенных тем, что они только что видели, слышали,
испытали. В эти минуты город обретал особое очарование.
Общежитие оказалось переполненным, и Менделю предложили временно, на
полгода, спальное место в небольшой комнате одноэтажного частного домика на
Брест-Литовском шоссе, которую институт снимал для трех своих студентов.
Администрация имела довольно устойчивый опыт относительно большого отсева
после первых двух сессий, в результате которых освобождалось немало мест в
общежитии. Но для этого нужно было самому удержаться в институте.
В комнате с трудом помещались три кровати и стол. Хозяйка разрешала им
пользоваться примусом на кухне.
Учебный семестр с ходу развернулся в полную силу - коллоквиумы, отчеты
по лабораторкам, защита готовых листов по черчению и начерталке, масса
теоретического материала по математике, физике и особенно, конечно, по
химии, за которым успеть так, чтобы понять следующую лекцию, совершенно
невозможно было. А чего стоила сдача норм по различным видам спорта!
Требования по всем предметам, включая физкультуру, были жесточайшие. Угроза
лишения стипендии или отчисления из института постоянно висела в воздухе.
Настроение было, попросту говоря, паническое. Неужели, черт побери, Мучник
прав?
И, несмотря на это, Мендл не просто ходил по институту, а летал на
невидимых крыльях. Все было необычно, привлекало внимание: и залитые
солнечным светом просторные, длинные институтские коридоры с восторженной,
неуемной студенческой толпой, которая его влекла и пугала; и большие
физическая и химическая аудитории со скульптурными изображениями выдающихся
деятелей науки на стенах вокруг амфитеатра; и огромная библиотека, которая
щедро предлагала познать все - от загадок мироздания до гениальных творений
рук человеческих.
Натыкаясь случайно на дверь с надписью о том, что здесь находится
лаборатория металлорежущих станков или физики или радиотехники и даже с
таким непонятным еще для него названием, как "сопротивление материалов", он
с опаской и замиранием сердца робко открывал дверь, на пару шагов входил во
внутрь помещения и оставался там стоять, разглядывая станки, приборы. Он
завидовал людям, одаренных счастьем делать то, чего никто еще не делал и что
нужно было человечеству.
Ребята, с которыми Мендл жил в одной комнате, оказались вполне
приятными и дружественными. Сережа приехал из Чернобыля, а Петр - из глухой
Черниговской деревни. Учились они все на разных факультетах и редко бывали
дома, так как до позднего вечера просиживали в читальном или чертежном
залах. Но праздники, как правило, отмечали вместе - дома и на институтских
вечерах.
Первый, самый трудный семестр прошел сравнительно благополучно. Даже
удалось сдать на тройку экзамен по химии. Мендл не стал придавать особого
значения тому, что он до экзаменов не смог сдать зачета по физкультуре - не
выполнил буквально на несколько минут норму при беге на лыжах на длинную
дистанцию в десять километров. Однако преподаватель собрал группу, зачитал
всех должников и заявил следующее.
- Если кто из вас думает, что физкультура второстепенный предмет и, не
получив зачета по этому предмету, можно как-то сохранить за собой стипендию,
- то он глубоко ошибается. Наша задача не только в том, чтобы крепить
здоровье наших граждан, но и в том, чтобы воспитывать закаленных, сильных
духом защитников нашей Родины. Кроме того, я надеюсь, вы газеты читаете и
вам известно о том, что в последнее время создалась опаснейшая международная
обстановка для нашей находящейся в условиях капиталистического окружения
страны. Это обстоятельство накладывает на нас особую ответственность.
Таким образом, угроза лишиться стипендии возникла совершенно
неожиданно. Пересдать зачет после экзаменов оказалось невозможным из-за
того, что наступило сильное потепление, и снег почти растаял. С большим
трудом удалось уговорить преподавателя и декана отложить зачет до весны и
заменить лыжный пробег двадцатипятикилометровой дистанцией на велосипеде. С
этим условием стипендия временно была сохранена.
Многочисленные попытки Менделя перейти на другой факультет не
увенчались успехом. Он даже решился на ложный шаг: обратился в институтскую
поликлинику с жалобой на то, что работа в химической лаборатории отражается
на его здоровье, затрудняет дыхание, вызывает кашель.
- Привет великому комбинатору! Какие новости? - спросил его как-то
Сережа, только что вернувшийся домой. Он деловито ворвался в комнату из
кухни с горячей сковородкой, на которой весьма аппетитно еще шипела жареная
картошка. Время подбиралось уже к полуночи. Мендл только лег в свою кровать
и держал в руке томик Мопассана.
- Да так, - уклончиво ответил Мендл, к которому относился этот вопрос.
Он не в силах был оторваться от сочных, растравляющих юношеское воображение
строк "Пышки", написанной великим мастером любовных коллизий.
- Ты сегодня в поликлинику-то ходил? Что тебе Львович сказал? Или уже
справку получил? - Сережа поставил сковородку на стол, быстро подошел
вплотную к Менделю, отклонил рукой книгу и прочитал название.
- Ну, брат, жаловаться на здоровье и читать такое... Я бы на месте
Моисея Львовича порекомендовал, как ты и просишь, отчислить тебя с
химического, но направить на земляные работы.
Сергей громко и с наслаждением рассмеялся. Не выдержал и Петр, который,
как всегда, сидел в своем углу за книгой, окутанный папиросным дымом.
- Ух, и устал же я сегодня! Проголодался, как зверь, но четвертый лист
закончил точно в срок. Завтра сдавать.
Не дождавшись ответа, Сергей сел за стол и с жадностью набросился на
свой ужин.
- Вы-то ужинали? - спохватился он. - Петька, ты вот весь бледный и в
прыщах ходишь от непрерывной зубрежки. И потом все дымишь и дымишь. Так
нельзя, друг! Бросай это дело и садись за стол. А ты, Мендл, - тебе лучше,
наверное, поголодать. Впрочем, если ответишь мне все-таки, то поделюсь. Так
и быть! Картошки хватит. Что это вы молчите, сговорились что ли? - взорвался
Сергей, держа застывшую в воздухе вилку с наколотой на ней картошкой.
Запах лука, поджаренного на настоящем подсолнечном масле, присланном из
деревни, вполне способен был ослабить волю еще растущего молодого организма.
Мендл неторопливо отложил книгу в сторону и с трудом, сквозь впечатление о
прочитанном, стал соображать, отчего Сережа расшумелся, чувствуя при этом,
что он, пожалуй, с удовольствием принял бы приглашение поесть, хотя недавно
поужинал.
Сергей и Мендл постоянно получали посылки из дома. Петр же
принципиально отказывался от помощи родителей и вел полуголодную жизнь.
Первым отозвался Мендл.
- Ну, чего ты тут бузишь? Не видишь, человек занимается. Серьезный
человек, не то, что некоторые: я, дескать, устал, закончил лист и все такое.
А вот чей лист - не говоришь. - Мендл, продолжая свою язвительную речь,
незаметно подсел к столу, взял лежащую там вилку и принялся есть вместе с
Сергеем картошку. - Слушай, Петро! Да оторвись ты, наконец, от своего
магнетизма и перестань курить, а то весь позеленел уже.
Высокий, худой Петро, выглядевший много старше своих товарищей, встал и
сквозь мудрую улыбку стал молча наблюдать за возникшей перепалкой, продолжая
запускать вверх кольца табачного дыма. А Мендл продолжал:
- Ты сегодня, Петька, сидишь целый день дома и зубришь свою физику и не
знаешь, какая опасность нависла над нашим с тобой другом.
Сергей навострил уши и изобразил крайнее удивление на лице.
- Так вот, сижу я в чертежном зале, но только в другом конце, и что же
я вижу? Наш с тобой Сергей хлопочет совсем не там, где мы привыкли его
видеть, совсем не за тем столом, где наколот его лист.
- Первый раз в жизни вижу мужика сплетника, - сокрушался Сережа и в
поисках сочувствия повернулся лицом к Петру. Потом к Менделю:
- Ты лучше расскажи о своих хитрых трюках с медициной.
- Согласен, но об этом потом. А теперь принципиальный вопрос. Значит,
так, - что ты нам говорил как-то в горячем споре? Сокрушался по поводу того,
что евреев на Украине всего два процента, а в нашем институте их почти
двадцать. И что ты с этим согласиться не можешь - Украина прежде всего для
украинцев. Так, что ли?
- Никак не пойму, куда это ты гнешь? Да, я и сейчас так считаю.
Петро насторожился и перестал дымить. Он ненавидел политические споры и
никогда в них не участвовал.
- Значит, так считаешь и теперь!? А комсомол тебя чему учит? - Мендл
поднял высоко над головой правую руку с вилкой и продолжал, чеканя каждое
слово: - Краеугольным камнем Советской власти является... - Мендл посмотрел
по очереди на каждого из своих собеседников. - Что? Интер-на-цио-на-лизм!
- Правильно, - парировал Сергей, - но вкупе с элементарной
справедливостью. От этих принципов я не отступлюсь.
- Вот что, хлопцы, вам пора спать, а я еще позанимаюсь, - сказал Петро,
