даже примерно, оценить эту устрашающую силу. Она казалась ему огромной.
Конечно же, после всего того, что он видел на заводе, не могло быть
никаких сомнений в непобедимости Красной Армии. И он верил каждому слову,
сказанному по этому поводу по радио, на митингах и написанному в газетах.
Вот только - Финляндия... Наум... Как это могло случиться?
Чего-чего, а у Менделя было масса времени, чтобы размышлять, думать,
вспоминать. Восемь часов на ногах.
Почти неподвижно, на одном месте удерживать руками дрожащий,
дребезжащий очередной длинный шкас, зажатый внизу в тисках, пока мастер
склепывает его. Потом разжать тиски и закрепить его в другом положении.
Порой ему казалось, что он обречен на пытку оставаться неподвижным в
раскалывающем мозги окружающем треске подобно связанному по рукам и ногам
легендарному бунтарю Пугачеву, которому, после его поимки, методично
спускали на лоб по одной капле воды. Придя после завода в институт, он часто
засыпал на лекции от усталости. Поэтому он старался занимать место
где-нибудь подальше от кафедры, чтобы не быть замеченным.
Постояв так с месяц у станка, Мендл попросил своего мастера:
- Дядя, Савва, пожалуйста, дайте поработать с молотком.
Но дядя Савва был неумолим.
- Эге, друг! Тебе еще трубить и трубить в учениках. Ты думаешь -
ставить заклепки что тебе картошку сажать? Нет, брат, ошибаешься. Шкасы
должны срабатывать точно и сбросить бомбу в определенный момент. Соберешь с
перекосом - и вот тебе отказ. А еще ОТК ставит клеймо, по которому и видно,
кто допустил брак. И тут-то к ответственности привлекут кого? Не тебя,
конечно. Какой с тебя спрос-то?
Менделю оставалось тяжело вздохнуть и браться опять за свое дело.
В недавнем прошлом положение его вдруг оказалось просто критическим.
Он уже был на втором курсе и все вроде шло более или менее нормально.
Получил он, вместе с Сережей и Петром, место в общежитии, где, конечно,
условия жизни были неизмеримо более благоприятными. Учился он средне, но
этого было достаточно для получения стипендии, хотя один раз пришлось
все-таки пересдавать пресловутую химию.
И вдруг, откуда ни возьмись, опять возникла угроза остаться без средств
для продолжения учебы в институте.
Еще в сентябре сорокового, когда Мендл был на первом курсе, пришло
известие о том, что Гитлер напал на Польшу. Тогда никто еще не думал и не
верил в то, что это начало неслыханного мирового пожара. Потом Финляндия,
раздел польских земель между Германией и СССР. А вслед за этим, словно
снежный обвал, - падение Чехословакии, Голландии, Бельгии, Франции...
Страна насторожилась, напряглась, и все, что можно и что нельзя,
поставлено было в подчинение главной задаче - защитить ее от возможной
агрессии, несмотря на мирный договор с Германией.
Газеты и радио стали усиленно готовить население к новым жертвам,
которые необходимо принести для повышения обороноспособности страны.
Одним из первых шагов был призыв в армию студентов 1921 года рождения.
А через год и другое, что тоже касалось студенчества.
Сначала шумная кампания, направленная против нерадивых, несознательных
студентов. Народ и страна создают им все условия для успешной учебы, а они
не проявляют необходимого чувства ответственности перед страной, не посещают
регулярно лекции, ведут образ жизни, не совместимый с моральным кодексом
советской молодежи. К обсуждению этого вопроса на страницах газет
привлекались представители самих различных слоев населения и в первую
очередь рабочие и крестьяне.
И вот, наконец, постановление правительства, которое вынудило
значительную часть студенчества оставить учебу. Оно гласило о том, что право
на стипендию имеют лишь студенты-отличники.
Мендл решил перейти на вечерний факультет, а днем работать. Еще, слава
Богу, администрация института не требовала освобождения места в общежитии в
связи с переходом на вечерний факультет. На вечернем отделении химического
факультета не было и, следовательно, можно поменять специальность. Однако
найти постоянную работу было непросто. У многих руководителей уже создалось
определенное отношение к студентам, и их на работу старались не принимать.
Ульяна оказалась верным, надежным товарищем. Как только она узнала о
новом постановлении, она примчалась в общежитие к Менделю и предложила ему
пойти на тот же авиационный завод слесарем-учеником. Зарплата ученика на
оборонном заводе вдвое превышала размер стипендии.
Сама она еще летом при попытке поступить в гидромелиоративный институт
набрала такое количество баллов, которое позволяло ей быть зачисленной лишь
на вечерний факультет, чем она и воспользовалась, оставаясь работать на
авиационном заводе.
Всю зиму Мендл так и простоял учеником, пока, наконец, дядя Савва не
разрешил ему взять пневмомолоток в руки и собрать пару шкасов. Так
постепенно он стал самостоятельно выполнять эту работу за соседним свободным
верстаком.
Мендл стал меньше уставать на работе, настроение его намного
улучшилось, учиться стало легче - лекции воспринимались с меньшим
напряжением.
Но вскоре его подстерегала еще одна неожиданность. По не известной
никому причине весь завод был остановлен. Производство самолетов прекращено.
Завод секретный и, следовательно, никаких официальных объяснений сразу не
последовало. На работу по-прежнему все обязаны были приходить вовремя и
также вовремя уходить. Целыми днями все слонялись без дела по цеху - играли
в домино, карты, читали газеты. И так было месяца два. Мендл изнывал от
бездействия, еще больше уставал, чем раньше. Весь день поглядывал на часы и
поражался, почему так медленно проходит время.
В начале июня был созван митинг, на котором было объявлено, что
самолеты, которые завод делал до сих пор, устарели и предстоит срочно, в
ближайшее время, освоить новую модель. Выступавшие призвали рабочих и
служащих не расхолаживаться, соблюдать дисциплину и приложить все свои
усилия и талант для скорейшего освоения нового изделия. А один из ораторов,
секретарь партийной организации, сказал в заключение своего выступления
следующее:
- Товарищи! Война между капиталистическими странами за раздел мирового
пространства все больше и больше разгорается. Почти все крупные державы,
Германия, Англия, Япония, Италия и другие втянуты в орбиту войны. Благодаря
мудрой политике Советского правительства, Центрального комитета партии, под
руководством гениального вождя Иосифа Виссарионовича Сталина, на сегодняшний
день мы имеем мирный договор с Германией, и советский народ может продолжать
мирное строительство коммунистического общества. Однако нужно иметь в виду,
что СССР - единственная в мире социалистическая страна. Именно это не дает
покоя капиталистам всего мира. Германия после оккупации Австрии,
Чехословакии, Польши, Франции и других стран продолжает свою экспансию в
Европе. На днях она начала военные действия против еще одной страны -
Югославии. Поэтому наш священный долг - крепить оборону нашей страны.
Конкретной задачей нашего коллектива является своим ударным трудом
обеспечить скорейшее освоение и производство современного оружия. Уверен,
что славный наш коллектив с честью справится с возложенной на него задачей.
Ослабевшие от длительного безделья рабочие руки вяло апплодировали.
Мендл пытался понять и совместить то, что он слышал каждый день по
радио о героическом труде советского народа и непреодолимой мощи Красной
армии с тем, что творилось на его заводе. Ну хорошо, перестали делать
устаревшие самолеты. Но пока не готовы новые чертежи, сколько можно было бы
изготовить другого снаряжения или оружия, которое наверняка всегда требуется
на войне.
Но стоило ему вспомнить первомайский парад, на который ему совсем
недавно, месяц тому назад, вместе с Сережей и Петром удалось проникнуть
через многочисленные дворы на Крещатик, мимо цепей милицейского ограждения,
- и настроение его тут же менялось. Грозная стальная мощь бронированных
машин, артиллерия разных калибров, стройность и красота кавалерийских
эскадронов и, наконец, захватывающие дух, стрелой проносящиеся над головой в
едином строю, знаменитые истребители "Чайки" - все это производило
ошеломляющее впечатление.
В тумане этих мыслей и чувств Мендл второпях покинул митинг, быстро
проскочил проходную, прыгнул на только что подошедший, новенький, пахнущий
еще свежей краской трамвай и отправился на занятия в свой институт. Сегодня
ему предстояло сдать третий экзамен в этой сессии - экзамен по физике. Потом
останется еще последний - немецкий и, считай, два курса позади. Может быть,
удастся уговорить начальника цеха, чтобы тот предоставил ему отпуск, тем
более что завод в простое, и тогда - билет на поезд и... в Ружин.
Экзамен он сдал только к десяти часам вечера и домой возвращался
затемно, пешком вдоль длинных институтских корпусов по пустынному парку.
Единственным его желанием было перекусить что-нибудь на быструю руку,
плюхнуться в постель и отдаться спасительному от многих проблем и загадок
глубокому сну.
Однако дома его ждало письмо из Ружина.
Не обращая внимания на своих товарищей и забыв о чувстве голода,
которое начало его донимать еще в институте, Мендл, едва переступив порог,
стал нервно открывать конверт.
"Здравствуй, дорогой братик, Мен! - это писала Люсенька. - Как же мы
вместе с мамой и Голдой соскучились по тебе и ждем - не дождемся, когда ты
приедешь в Ружин! Жаль, что в этом году ты работаешь и не сможешь приехать
на все лето. Но ты попросись на летний месяц, когда тепло, и мы будем ходить
с тобой купаться и загорать на леваду.
Извини, что долго не отвечали. Я аж поругалась с Голдой. Она говорит,
что не любит писать. Я разозлилась и написала сама".
Мендл громко рассмеялся, озадачив своих соседей по комнате.
"Мен, на днях мы ходили на могилу к папе. Наконец удалось накопить
денег и установить там памятник - длинный серый камень с надписью на
древнееврейском языке. Мама стала на колени, прислонилась к памятнику и
долго плакала. Нам с Голдой ее очень жалко было. Мы очень хотели, чтобы ты
приехал и был с нами в этот день, но мама сказала, что сейчас на заводах
такая строгая дисциплина, что даже за опоздание могут строго наказать.
У нас говорят, что будет война. А дядя Велвл говорит, что даже если и
будет, то она продлится неделю-две, не более, потому, что теперь это будет
война моторов. И будет она на вражеской, а не на нашей территории. Недавно
через Ружин пролетало очень много самолетов, туда, на запад. Знаешь, как
страшно - самолеты очень большие и очень ревут.
В школе у меня все нормально. Правда, контрольную по математике
написала на "посредственно". И знаешь, что мне сказал Давид Львович? Он
сказал, что я должна быть достойной своего брата и что он тобой восхищается.
Так мне, Мендл, хочется побывать в Киеве, посмотреть, как люди
одеваются, как веселятся! Я ведь совсем еще не видела большого города!
У нас в Ружине показывают очень хорошие кинокартины. Мне очень
понравился фильм "Петер" и песенка, которую там поют: "Хорошо, что мне
шестнадцать лет!" Ты, наверно, смотрел и знаешь. А недавно у меня была
неприятность, и в кино меня не пустили. Тетя Полина, помнишь, которая билеты
проверяет, сказала мне: тебе только пятнадцать, и смотреть такие фильмы тебе
пока нельзя. Меня прямо аж зло взяло, откуда она знает, сколько мне лет?
Мендл, милый, приезжай быстрее! Мы ждем тебя с нетерпением. Голда все
