предпринять, то что нас ждет впереди? Подумайте только!
Командир медленно повернул голову. Мендл увидел измученный, усталый
взгляд, а за ним и всю трагедию этого человека.
- Нет, парень, это самая настоящая авантюра, - услышал он слова
командира.
С надеждой посмотрел он в сторону Павла и Серго. Но те молчали, словно
ничего не слышали.
Колонна остановилась на привал. От самой дороги далеко вправо
раскинулись многочисленные копны убранного урожая. Мендл подошел к одной из
них, расстегивая брюки на ходу и поглядывая на конвоиров, которые в это
время устраивались поудобней, чтобы перекусить. Убедившись в том, что не
привлек к себе внимания, он распластался на земле. Увидев недалеко
спасительную неглубокую канаву, он быстро пополз к ней. Нужно было достичь
хотя бы третьего, а еще лучше -пятого ряда копен. Немцы после привала
обходят подозрительные места, где можно спрятаться, и обстреливают их
двумя-тремя очередями из автоматов. Мендл полз по канаве, потом быстро
выбрался из нее и с ходу зарылся в одну из копен подальше от дороги,
укрывшись двумя снопами. Однако все это не прошло бесследно.
Огромная воронья стая, которая разгуливала вокруг в поисках оставшихся
на поле зерен, с криком и шумом взметнулась вверх. Это могло привлечь
внимание окружающих.
Мендл свернулся в клубок. Он остался наедине со своим сердцем, которое
громко отбивало свой ритм. В безумном страхе он обратился к нему, беззвучно
шевеля губами.
- Дружочек ты мой верный, не надо так сильно волноваться! Угомонись
немножечко! Давай побережем силы! Попригодятся они нам. Ох, как пригодятся,
если только сейчас все обойдется! Еще минута, еще пять, ну десять и...
Конвоиры зашевелились. Раздавались громкие немецкие голоса, короткие
автоматные очереди. Загудела толпа пленных, зашуршали по пыльной дороге
тяжелые шаги.
Прошел, наверное, час или более, когда, наконец, все стихло. Мендл тихо
прошептал:
- Ну вот, друг, теперь мы совершенно одни. И что будем делать? Не
знаешь? И я тоже.
Чувство одиночества оказалось настолько сильным, что где-то в глубине
души на одно мгновение промелькнуло желание вернуться к Павлу, Серго, Матвею
Денисовичу и разделить с ними свою судьбу.
С наступлением темноты Мендл добрался до ближайшей деревни. Он подошел
к первой попавшейся на его пути хате и, совершенно не задумываясь о
возможной опасности, тихо постучал в темное окно.
- Открой, хозяин, - Мендл говорил на украинском языке. - Не бойся. Я из
колонны пленных. Я только спрошу.
Мендл упросил хозяина и остался ночевать.
Оставив в этом доме все свое военное обмундирование в обмен на
поношенную телогрейку и другую полурванную одежду и, узнав у хозяина точное
место расположения деревни, Мендл наутро ушел в сторону Ружина, который, по
его расчетам, находился примерно в семидесяти километрах на западе.
Смерти напролом
Я пойму тебя, читатель, если ты не в силах будешь прочитать эту главу
сейчас, когда яркое солнце освещает твой путь и люди на земле тебе
улыбаются. Эта трагедия не совместима с жизнью. Но если, не дай Бог, черные
тучи выглянут из-за горизонта вновь, извлеки уроки из этой истории. Действуй
сразу и решительно!
Чуть свет мать их будила.
- Вставайте, родненькие! Нам пора. Лучше пораньше. Знаю - устали, мои
милые. После вчерашней, такой тяжкой работы! О, Боже, смилуйся над нами и
избавь нас от палачей. Срази их громом и молнией!
Люсенька проснулась сразу, когда услышала, что мать уже на ногах. За
окном еще было совсем темно. Пока мать умывалась, приводила себя в порядок и
из ничего пыталась приготовить кое-какой завтрак, Люся лежала с закрытыми
глазами. Но недолго. Надо было будить Голду. Позже нельзя.
Только рано утром можно пройти без особого риска по берегу, по краю
местечка, а, главное, то место, где обычно прохаживается часовой -
полицейский с автоматом.
Жили они теперь не в своем доме. Всех оставшихся в живых после первого
расстрела согнали на одну улицу у реки. Втроем, в небольшой комнате, под
одной крышей с еще двумя семействами.
Старая дверь громко скрипела и, выходя из дома, они постарались
обойтись с ней как можно осторожней, чтобы избежать лишнего шума.
Утро выдалось прохладным, хмурилось небо, тянуло густой влагой со
стороны реки, запахом от прибрежных зарослей и осенней тины.
Три женские фигуры в поношенной простой одежде и наброшенных на голову
платках, держа друг друга под руки, безмолвно и торопливо шли вдоль берега.
Незримый многотонный груз несчастной судьбы угадывался в их тяжелой походке.
Спустя полчаса они спустились вниз по западному склону к Цыгельне,
пересекли эту улицу и стали подниматься по противоположному склону к
кладбищу. Узкая дорожка круто поднималась вверх среди густых зарослей, и Этл
неоднократно останавливалась, чтобы набраться сил и дать сердцу успокоится.
У самого края кладбища, над крутым, заросшим густым кустарником спуском
к Цыгельне - знакомый им длинный серый камень. Их там сотни, за которыми
неразгаданная, великая потусторонняя тайна мироздания - другая часть
божественных владений, окутанная глубоким мраком неизвестности. Никому из
родившихся на согретой солнечными лучами Земле ее не избежать. Вот почему к
ней привлечено внимание всех еще живущих. Одни говорят: там - пустота, мрак,
ничто, конец всему. Другие - уверовали в то, что мертвые возносятся к
голубым небесам, ближе к Всевышнему, где мир более справедлив, живут своей
загробной жизнью и даже могут оттуда влиять на судьбу своих родственников на
земле. В трагические моменты, когда все испробовано и безрезультатно, все
люди в глубине души своей возлагают последнюю надежду на чудо с того света.
Пожалуй, все, без исключения.
Трое стояли у памятника молча, склонив к нему свои головы. Так прошло
несколько напряженных минут.
Потом Этл с окаменелым сердцем заговорила внушительно и естественно,
как будто стояла лицом к лицу с живым мужем:
- Ровно шесть лет, как судьба разлучила нас с тобой, Аба. Какое это
было для нас горе! Осталась жить только потому, что нужно было - дети.
Тяжело было мне тянуть их без тебя. Но на каждом шагу я чувствовала твой
свет, твой дух, которые ты успел вселить в их души. И это придавало мне
силы. Ты оставался и теперь остаешься с нами. Как только наши ушли из Ружина
и мы остались висеть над пропастью, не зная, что нам принесет судьба в
следующую минуту, я, чтобы не сойти с ума, старалась думать о тебе. Ружин в
этот роковой для нас день выглядел, как несколько лет тому назад при
солнечном затмении. Помнишь, на улице - ни души, никаких звуков, одно лишь
тревожное ожидание. Солнца все меньше и меньше и темнеющая синева вокруг.
Как же страшно нам тогда было! Мы боялись, что солнце скроется и никогда уже
больше не появится. А вы с Менделем сидели на крыше дома и смотрели в небо
через закопченные стекла. Тогда было жутко, но ты был с нами. А теперь нет
тебя и Мендель неизвестно где...
Этл проглатывала набегавшие слезы.
Ветер гнал осенние темно-серые тучи. Они проносились низко над
кладбищем. Начал покрапывать мелкий дождь.
- Я не могу думать иначе, Аба, дорогой! - всхлипывая, продолжала Этл. -
Я верю, я твердо верю, что это ты спас нас в тот страшный для нас день! Ты и
только ты оградил нас от казалось бы неминуемой гибели, от смертельной
опасности, которая нависла тогда над нами. Кругом стрельба, крики, стоны,
плач, а мы спрятались на чердаке. Слышим - они уже на крыше. Их было двое с
автоматами в словакской форме. Они увидели нас. Мы уже мысленно прощались с
жизнью. Вдруг один другому что-то тихо сказал, потянул за рукав, и они
ушли...
- Ты для нас был и остаешься святым человеком, который пронес через
свою короткую жизнь светоч любви, добра, мудрости. И сейчас твой благородный
дух продолжает жить, и он наделен силой, родной наш, горячо любимый Аба,
силой, которая может отвести злодейскую руку озверелых врагов от детей
наших.
- То, что с нами случилось, невозможно передать словами. Это выглядит
совершенно неправдоподобно, немыслимо.
Дождь усиливался и стал заливать дорожки между могилами. Темнели серые
надгробные камни.
- Папочка, милый, ты за нас не бойся! - прерывистый Люсин голос слился
с тихим плачем Голды и Этл. - Они не победят нас. Вот увидишь!
Люсенька говорила и все больше распалялась. Она уже представляла себе
гебит-комиссара и его жандармов, Рудько и его полицаев совсем не такими,
какими они были еще вчера, когда они втроем работали на разборке очередного
дома в местечке.
- Летом я видела очень много огромных наших самолетов, - с убеждением и
скороговоркой продолжала Люся. - Их было знаешь как много? Когда они
пролетали над Ружином, было аж темно на улице. Они обязательно прилетят, и
очень скоро!
Она говорила, а возбужденное юношеское воображение рисовало все это уже
в деталях.
- "Что это с немцами и полицаями стало? Больше не кричат "Жидовская
морда!", не угрожают разрушить и сжечь все дома в еврейском местечке и
стереть с лица земли всех евреев. Вместо этого - паника, суета. Ну да,
конечно, они, наконец, узнали правду, которую, вероятно, скрывали от них:
Красная армия уже перешла в наступление!"
- А потом, папочка, - глаза у Люси разгорались в непреклонной вере, а
голос крепчал и крепчал, - у нас еще есть очень много мощных танков. Пройдет
совсем немного времени, и всех их прогонят с нашей земли. Скоро, очень скоро
вернутся наши! А с ними вернется и наш Мендл!
Остальное она видела уж совсем явственно:
В Ружин на полном ходу врываются советские танки, а из люка одного из
них встает во весь рост... Мендл - мужественный, загорелый, высокий,
стройный. И как же ладно сидит на нем военная форма!..
В том месте, где крутая дорожка выходила на кладбище, быстро
поднимался, как бы внезапно вырастая из-под земли, темный силуэт человека.
Усиливающиеся потоки проливного дождя размывали его очертания. Они были
расплывчаты и неопределенны.
Человек стремительно несся навстречу стоящим у памятника женщинам.
Дождь был настолько обильным, что заливал глаза, и черная мелькающая фигура
приближающегося человека пугала своей загадочностью. Ледяное оцепенение
охватило Этл.
Человек приближался, и можно было уже разглядеть походку, жесты. Он был
одет в темную, не по возрасту, большую, болтающуюся на нем куртку. С правого
рукава свисал оторванный лацкан. Ворот широко расстегнутый. О чем-то он
кричал, протянув вперед свои руки, но крупные капли дождя, падая на землю,
создавали сплошной шум и заглушали его.
Этл встрепенулась, сбросила с себя скованность. Она стала
присматриваться к бегущему к ним человеку. Слегка раскачивающиеся шаги,
закинутая назад голова.
- Боже праведный!!! - слетело с ее уст.
Перед ними остановился, задыхаясь от быстрого бега по крутой тропе
вверх, грязный, оборванный, взлохмаченный, с тенью глубокой вины в широко
открытых глазах, бледный, сгорбленный, до костей исхудавший Мендель.
Это был уже другой Ружин. Война ураганом пронеслась над маленьким
местечком. Полуразрушенный, притихший, настороженный, совсем чужой, с новыми
хозяевами - гебит-комиссариатом, жандармерией, полицией. Часть жителей ушло
на фронт и отступило вместе с частями Красной Армии, другие поменяли место
жительства, чтобы немцы по доносу не расквитались с ними за их
коммунистическое прошлое. Небольшая часть еврейского населения успела
эвакуироваться, остальные, в основном беднота, остались на месте и уже
