это надо же! - вышел, понимаешь, на праздничную аудиторию, этак, понима-
ешь, обвел взором, диссидент котельный, и с вызовом, с издевочкой: "Пиз-
дец вам!"... Так вот, вспомнилось вдруг Тюхину, и опять же повторяю -
непонятно в какой связи, как он, сопля еще зеленая, в новых штанцах об
одной бретелечке вышел на коммунальную кухню и на вопрос соседки Софьи
Казимировны: "Ну, Витюша, где был в Москве, что видел?", тоже ничего се-
бе отмочил: "Был в мавзоленине, видел неживого трупа!".
И Тюхин поддал ногой противогазную коробку и подумал о том, что
смерть, хоть и не прекрасна, но тоже кое в чем - удивительна, елки зеле-
ные, ибо мертвые подчас и впрямь живее некоторых живых. И наоборот! "И
это говорю вам я, - подумал Тюхин, - новый свидетель и очевидец! Слыши-
те, Константин Петрович?.."
И опять она взлетела - попавшаяся под ногу жестянка, забрякала по
кирпичам. И Тюхин дунул в кулак, как в микрофон, и громко, с выражение
процитировал: "Октябрь уж наступил!..". И наступил босой пяткой на
что-то острое, и сам себя окликнул красногвардейским голосом: "Стой, кто
идет! Пароль?". "Вся власть Заветам!"
- Весь вопрос - каким? - невесело уточнил он вслух. - Точнее, чьим?..
- и приметил еще одну листовочку - свежехонькую, еще мокрую от клея, на
стене Лектория. И привстал на цыпочки, видя свою фотографию, потянулся,
дабы сорвать и ознакомиться текстуально, и тут за спиной лязгнул затвор,
и кто-то хриплый, до скончания времен прокуренный, гаркнул:
- Та-ак!.. А ну-ка вторую ручку - тоже вверх!.. Выше-выше!.. И -
кру-у-хом!..
Генералиссимус с гранатометом был долговяз, гимнастерочка на нем то-
порщилась, погончики без лычек закручивались пропеллером, пилотка была
надета задом наперед.
- Да неужто Тюхин?! - обрадовался дусик. - И даже не переодетый, не
загримированный! Ли-ихо!.. А ну, гад, сознавайся - ты за кого: за манду-
листов или за даздрапермистов?.. В глаза! В глаза мне смотри, иуда бело-
вежский! Ну!..
Тюхин подчинился. Угрюмо, исподлобья, как его бывший кумир, неприми-
римо вперился он пагубным своим взором в еще не успевшие остекленеть са-
лажьи лупала новопреставленного, не моргая, уставился, так в душе и не
зафиксировавшийся, ничей - ни кожаный, ни габардиновый, и даже, как это
ни прискорбно, ни Божий - воззрился, окаянный, на дусика, как вождь с
предсмертного снимка, и несуразный гусек в ХэБэ, молодой еще, необучен-
ный - вдруг побледнел, изменился в лице, дрогнул, подернулся дымкой, ут-
ратил конкретность, выпал из контекста, то бишь из своего новехонького
обмундирования - ап! - и как не было его, говнюка, только гранатомет
брякнулся на асфальт, да форма опала на кирзачи, уже пустая, напрочь ли-
шенная содержания.
Ввиду отсутствия совести, особых угрызений у Тюхина не было. Тут же,
на тротуаре - за грудой кирпича - он переоделся. Гимнастерка оказалась
великовата, пришлось закатать рукава, а вот сапоги и пилотка пришлись
как раз впору. Тюхин застегнул ремень со странной надписью на бляхе -
"ГОТ МИТ УНС" - и обдернувшись, опять почувствовал себя человеком. "Нет,
все-таки верно говаривал Сундуков, - подумал он, поднимая противотанко-
вую пукалку, - не это место красит мужчину, а - сапоги!.."
Вскинув на плечо гранатомет, Тюхин пошел дальше, по проспекту, похо-
дившему на ущелье, в кирпичных завалах по сторонам. Сеял дождец. Под по-
дошвами похрустывало стекло. "За-апевай!" - скомандовал, загрустивший по
лучшей, по армейской поре своей жизни Эмский. Рядовой Мы с готовностью
подхватил. Спели батарейную - про артиллерию, гордость Родины трудовой,
про Марусю-раз-два-три-калина... Тюхин, по ассоциации, запутался, сбился
со счета, махнул рукой: "Э-э, да чего уж там!..". Вспомнилась вдруг во-
роночка в чистом поле, еще парящая, в розовенькой оторочке, в разбросан-
ных вокруг ошметьях. Из груди Тюхина вырвалось самое русское из всех
русских восклицаний: "Эх!.."
- Но за что, за что?! - сглотнув комок, пробормотал он, безнадежный,
как гитлеровец под Сталинградом. И тут сзади дизель взрыкнуло, хлопнул
пистолетный выстрел. Тюхин, сноровисто, как на фронте, упал за ближайшую
груду кирпича, а когда осторожно выглянул из-за нее, аж присвистнул от
удивления.
По трамвайным путям, отчаянно крутя педали, несся велосипедист в од-
ном нижнем белье и в шляпе. Ричард Иванович, а это был, конечно же он,
пытался оторваться от гнавшегося за ним танка, на броне которого воссе-
дали два омерзительных андроида в габардиновых плащах - Мандула и Кузяв-
кин. Красномордый диктатор с матюгальником на груди, улюлюкая, размахи-
вал полотняными брюками Ричарда Ивановича. Перекошенный от усердия Ку-
зявкин садил из пистолета по шинам. У Дома старшин и сержантов Мандула
подхватился на ноги и рявкнул в мегафон:
- А ну, мазэпа, стий!.. Кому казав - стий! Я тоби, людыну, любыти бу-
ду!..
Серый от ужаса Ричард Иванович наехал на кирпич, руль у него вывих-
нулся из рук, велосипед, дзынькнув звоночком, полетел в одну сторону,
злосчастный интеллигент - в другую, соломенная шляпа, вихляя, покатилась
по асфальту.
- Дывысь, Кузявкин, - ликуя, взревел Мандула, - наша цаца сама раком
встала!..
Больше медлить было нельзя. Тюхин изготовил гранатомет и, раскинув
пошире ноги, приник к прицелу. Он поймал в прорезь красное пятнышко на
гипертрофированно большом лбу садиста-интеллектуала и прошептав: "За по-
руганную Идею! И ныне, и присно!.." - нажал на спусковую скобу.
Надо ли говорить, что на фронте генералиссимус Тюхин был снайпером?!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . .
Милые мои, дорогие, хорошие, только не в сердце, в лоб, в горячечный,
упрямый мой лоб - так оно будет вернее!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . .
Когда развеялась кирпичная пыль, танк уже вовсю полыхал. Ричард Ива-
нович, пошатываясь, поднялся с карачек на ноги. Он был так бледен, что,
казалось, просвечивал насквозь. Глаза у него были черные, пронзительные,
прозорливые. "Уж не потому ли - Зоркий? - подумал Тюхин. - Минуточку,
минуточку!.." Но развить мысль, сделать четкие умозаключения по поводу
этих, неожиданно вдруг проявившихся на лице чуть не погибшего, - глаз,
Тюхин не успел, сбитый с толку Ричардом Ивановичем.
- Вы видели?! Нет, вы видели?! - трагически вопросил бывший сле-
пец-провинденциалист. - В центре города, среди бела дня!.. Какой ужас!..
До чего мы... э... докатились!.. Как, как это по-вашему называется?
- Это? - бросил взор в сторону полыхавшей боевой единицы Тюхин. -
Это, любезный Ричард Иванович, - наш с вами гуманизм во всем его военном
великолепии. А те, что там скворчат в солярочке - это, друг мой, так на-
зываемые гуманоиды, они же - пришельцы из иных миров, ангелоподобные
спасители и наставники наши!..
- Тьфу, тьфу на вас! - огорчился Ричард Иванович, отряхиваясь. - Вам
бы все смехул[cedilla]чки, Тюхин, а у меня, поверите ли, до сих пор...
э-э... поджилки дрожат! О, если б вы только знали, что эти мерзавцы со
мной вытворяли!..
- Да уж догадываюсь, - сказал Тюхин вполне сочувственно.
В танке рванули снаряды. Закувыркалась башня. Высоко-о!..
- Нет, это все! - тоскливо ежась, пробормотал боец незримого фронта.
- Это - конец. Финита, как вы изволите выражаться. А вы чего это, ба-
тенька, немцем... э... вырядились? Тоже... э-э... наладились?.. Далеко,
если не секрет?
- В Смольный, - сказал Тюхин, глядючи в небеса.
- И-и, голубчик! Вас там только и ждут! Даздраперма Венедиктовна все
глаза в окно проглядела... Драпать, драпать надо, голубь вы мой сизокры-
лый! - Ричард Иванович огляделся по сторонам и снизил голос до шепота: -
Немедленно! Сию же секунду!..
- Но куда, - пожал плечами солдатик, - и как? Крылатый конь усквозил
в эмпиреи, летательный аппарат Сундукова я ухайдокал...
- Вы?! - ахнул Ричард Иванович. - Шлепнут! Уж будьте уверены, душа
моя, поставят к стенке и - шлепнут!..
- Вот и драпану, - горько пошутил Тюхин, - в Лимонию... В Рай...
- Оно бы - с Богом, только вы мне, счастье мое, жизнь спасли. Долг,
как говорится, платежом... - Ричард Иванович поднял велосипед и выправил
руль. - Есть тут один вполне безумный вариантец. Плавать умеете?.. Надо
же, а я так и не удосужился... Вобщем, садитесь-ка партайгеноссе, на ра-
му, и живенько, живенько, пока не опередили. Я ведь, Тюхин, такую инфор-
мацию провидческими своими очами выглядел!..
- Где?
- Да все там же, в Смольном, из кабинета всенародно обожаемой импе-
ратрицы...
Вот так они и поехали - интеллигент в шляпе, но без штанов - сзади,
на багажнике, военизированный Тюхин - в седле, за рулем. Ричард Иванович
как-то подозрительно быстро оклемался, повеселел, заболтал ногами, мешая
Тюхину, запел "Лили Марлен". Слов Тюхин, разумеется, не знал, а потому
терпеливо молчал, размышляя об этих странных, чуть навыкате, как у всех
здешних кандидатов в покойники, глазах сидевшего сзади, чересчур уж
пронзительных, подчеркнуто живых, что ли, ненастоящих...
Свернули на Воинова. Большой Дом чудом уцелел, только стекла повыши-
бало и на всех этажах полоскались на ветру казенные шторы. У четвертого
подъезда валялся труп. Тюхину вдруг показалось, что глаза у трупа взмар-
гивали. "Вот, вот оно! - пронзило крутившего педали, которому вспомни-
лись в это мгновение глаза отца, ночью, в сорок девятом, прыгавшего на
одной ноге, все никак не попадая в штанину, такие чужие, остановившиеся,
уже почти мертвые...
- Вот! Вот оно! - выкрикнул Тюхин, да так громко, так неожиданно, что
Ричард Иванович испуганно осекся. А тут еще, как нарочно, через дорогу
перед колесами переметнулось что-то темное, здоровенное. Они грохнулись
на мостовую.
- Кажется, крыса, - сказал Тюхин растерянно.
- Хуже! - простонал крепко зашибшийся Зоркий. - это кот мой... чер-
ный... названный в честь... э... Кузявкина - Кузей... К чему бы?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . .
- Было это давным-давно, когда по Суворовскому еще ходили трамваи. На
8-ой Советской мальчик сел на "пятерку" и доехал до кольца. Остановка
называлась таинственно - "перевоз Смольного". Мальчик, волнуясь, вышел
на берег реки и впервые в жизни увидел настоящий морской туман. Хлюпала
вода. На невидимом корабле звякала невидимая рында. Сквозь ладони, сло-
женные "бинокликом", мальчик вглядывался во мглу и сердце у него билось,
потому что там, за туманом, была страна его отчаянной мальчишеской мечты
по имени...
- Америка! - прошептал невозможный Ричард Иванович.
Тюхин вздохнул.
Они стояли на берегу сгинувшей в туманной мгле Невы и внизу, прямо
под ногами, плюхалась привязанная к свае лодка. Она была выкрашена в ду-
рацкий розовый цвет, а на носу ее было написано белилами: "Надежда".
Беглецы спустились к воде. Звякнула цепь - ржавая, на замке, таком,
Господи, хлипеньком с виду, несерьезном. Казалось, только дерни как сле-
дует...
Ричард Иванович Зоркий нетерпеливо дернул.
Глава двадцать третья Продолжение следует...
Большая белая чайка по имени К. К., сделав круг, снова нырнула в
хлор-пикриновую завесу. Смертоносный туман был густ, почти непрогляден,
и лишь ориентируясь на одинокостоящее у забора спецлечебницы 1 1 дерево,
она снова отыскала по меньшей мере странную парочку. Первый же вираж
убедил ее, что никакой ошибки не было. Пронесясь над самыми головами ко-
пошившихся у лодки химероидов, чайка по имени К. К. торжествующе воск-
ликнула: "Они!.. Они!..".
Левый, в нижнем белье и в соломенной шляпе, в той, в прошлой его ми-
лицейской жизни звался Ричардом Зорким и был до такой степени засекре-
чен, что сама товарищ лейтенант Шизая И. М. терялась в догадках. Ходили
слухи, что имел он чин чуть ли не белобилетника, а стало быть - невоен-
