ких, с такими знакомыми, не раз целованными дактилоскопическими извивчи-
ками...
- Марксюсь, где ты? - почти по-чеховски грустно вопросил я.
Раздался тягостный вздох. Услышавший мой безответный зов, призрак
старика Бэзила приблизился и указал глазами на потолок. Взор его был по-
лон безутешного горя.
- Где?.. В спальне?.. На чердаке?!
Он кивнул и, спрятав лицо в ладонях, затряс старческими плечами.
Сломя голову я взбежал наверх.
Она висела на балке - худенькая, в съехавшей с левого плечика комби-
нашечке - старенькой такой, розовой. Вместо веревки Идея Марксэновна Ши-
зая-Прохеркруст воспользовалась кожаным поводком, на котором я выгуливал
нашего общего любимца.
Я зарыл ее в саду, в клумбе с петуньями.
Перепархивали снежинки. В Белом Санатории на горе, посверкивая сабля-
ми, гуляли гайдамаки.
- А бретелечку она, сучка, так и не пришила! - глухим от слез голосом
сказал я Бэзилу.
Больше в этом сраном Раю делать мне было нечего.
Глава двадцатая Дорогой и любимый товарищ С.
Металлически отсвечивающий сфероид, зависший над Кирочной на уровне
крыши дома 1 32/34, садил из всех бортовых лазеров по угловому дому на
Маяковской. Именно оттуда, из окна на пятом этаже и прозвучал роковой,
оборвавший жизнь бедняги Щипачева выстрел. Он лежал рядом, откинув голо-
ву на кирпичную кладку чердачного перекрытия. От ослепительных вспышек
орудийных залпов взблескивали его зубы, стекла черных очков, аккуратные
стальные подковки на подошвах кирзачей. Он улыбался, как живой. Крыши
над зданием не было. Ирреально-веселый дымок от сигатеты "Мальборо", ко-
торую Щипачев держал в руке, виясь, устремлялся в ночное небо, впротиво-
ход выпавшимся оттуда редким хлопьям радиоактивного пепла. Из кармана
ватника, золотясь, свисала цепочка. Вздохнув, я потянул за нее. Антик-
варные часы знаменитой швейцарской фирмы "Мозер" тикали, как ни в чем не
бывало...
Ах, как он, чудак, обрадовался моему внезапному возвращению из Зад-
верья!
- Товарищ Тюхин! Вернулись! - просиял бессменный часовой, лежавший на
кухне у амбразуры. - Ну, наконец-то! Горячо проздравляю вас с выполнени-
ем опасного боевого задания!.. Ой!.. Айн момент!..
И Щипачев, припав щекой к прикладу ППД, дал длинную очередь по зако-
пошившемуся в уличных потемках противнику.
- Вот так и живем! - отирая лоб, сказал мой верный телохранитель. -
Третий месяц держу круговую оборону. Товарищ Даздраперма Венедиктовна
так мне и сказали: "Вернешься без эфтого героя в кавычках, разжалую в
генералиссимусы!" - Он шмыгнул носом. - Тридцать пять календарных лет
беспорочной службы, бытовая неустроенность, лишения, четыре контузии - и
на тебе!.. Эх, товарищ Тюхин, товарищ Тюхин! Я ведь не жалуюся, просто
обидно!..
Массируя в очередной раз ушибленное об холодильник колено, я оглядел-
ся. Грустное зрелище являла собой профессорская квартира. Стена, выхо-
дившая на Кирочную, обрушилась. Сквозь продырявленную снарядом дверь в
светелочку моей сожительницы тянуло гарью.
- Тут у нас не соскучишься, - пояснил Щипачев. - По три штурма за
день. А вчерася - так и вовсе газы пустили! "Тю-юхин, - орут, - сдавай-
ся, мы тебя за Зловредия Падловича всем полком обожать будем!"
Я ощутил тяжелый холодок трофейного браунинга в кармане.
- А вы что, товарищ Тюхин, вы нашего товарища Зверию порешили?..
В наступившей тишине стало слышно, как где-то в стороне Литейного
взрыкивал дизелями танк. Что-то гиблое, неслыханное мною ранее, тяжело
кашляло, да так, что позвякивала серебряная ложечка в стакане, забытом
на холодильнике.
- Она, - прошептал Щипачев, - птица Феликс!.. А вы что, вы и не знае-
те?! Эх, товарищ Тюхин, товарищ Тюхин, и откудова такая тварь на наши
головы! Крылья, как у черта, шастает стервия по ночам и все дохает, до-
хает!..
Из последующих слов Щипачева я выяснил, что жуткая, видом напоминав-
шая доисторического птеродактиля тварь появилась в Городе в самый разгар
Великой Конфронтации, когда уже вовсю шли кровопролитные сражения. Питер
пылал. Противоборствующие стороны попеременно торжестовавали свои пирро-
вы победы. Уже погиб Эрмитаж, а на Таврический дворец, оплот невесть от-
куда взявшегося диктатора Мандулы, какой-то отчаянный даздрапермист
сбросил с воздушного шара вакуумную бомбу. Являвшая собой некую та-
инственную третью силу безжалостная ночная бестия воспользовалась ситуа-
цией. Практически неуязвимая для пуль, почти бесшумная, она совершала
налеты на штабы и командные пункты враждующих армий, похищая выдающихся
военачальников, страшные вопли которых раздавались потом из ее чудовищ-
ного, свитого на крыше Большого Дома, гнезда. До рассвета порой не смол-
кал хриплый торжествующий кашель.
- И куды ж мы только ей, пропадлине, не целили! - сокрушался просто-
душный Щипачев, - и в самый глаз, как белке, и в это, ну которое сердце!
- Нету у них, гадов, сердца! - помню, сказал я. - Вот потому и живу-
чие такие, можно сказать - бессмертные...
- Эвона! - подивился Щипачев.
Отбив очередную вылазку опившихся фиксажем мандулистов, мы связались
со Штабом по телефону.
- Тюхин, хер моржовый, ты, что ли?! - возликовала Даздраперма. - Жди
на крыше... На крыше, кому говорю!.. Сейчас высылаю транспорт! Так что
готовься, душа из тебя вон!.. Как это к чему? Я ж тебе, выползку, русс-
ким языком говорила в "поливалке": шире жопы, Тюхин, все одно не перд-
нешь! - и загоготала, шпалопропитчица.
По черному ходу мы перебежками поднялись на чердак. Крыши над домом
не было, от нее остались одни, торчащие как ребра скелета, стропила.
Внизу мерцали бертолетовые вспышки перестрелок. За Смольным полыхало за-
рево. Хакал ротный миномет. Глядя с высоты, Щипачев вдруг расчувствовал-
ся, неловко махнул рукой. "Эх, - сказал он, - красота-то какая, товарищ
Тюхин, в кавычках, понятное дело! А я ведь третьего дня застрелиться хо-
тел!.." И он всхлипнул. Да и у меня, признаться, от этого зрелища захва-
тило дух. Как в песне, падая, светилась ракета и никакого Города, в сущ-
ности, уже и не было. Снегом, милосердным снегом, как саваном, прикрыл
Господь руины моей памяти. И пусто было, и призрачно. И где-то под нога-
ми, на Кирочной, поскуливал замерзающий раненый.
- И вообще! - сморкаясь, заключил Щипачев.
И я тоже отчего-то задергался, махнул рукой - эх, елки зеленые! - и
вытащил свои золотые, швейцарской фирмы "Мозер", и от лица службы награ-
дил его за проявленную стойкость и мужество.
- Вона ведь как! - только и вымолвил, пошатнувшийся от счастья Щипа-
чев.
Ждать пришлось недолго. О нет, не трескучий вертолетишко прислала за
мной заботливая Даздраперма Венедиктовна! Медленно вращаясь и гудя, с
темных небес Войны спустился гипергравитационный штурмовик типа "летаю-
щая тарелка", классически сфероидальный, с опояской рдяномигающих огней
по обводу. Вспыхнул прожектор.
- Ну, товарищ Тюхин! - заслоняясь, воскликнул мой сообщник. - Да что
же это за день за такой?! - И он весь аж запрокинулся и, козырнув, отра-
портовал в высоту:
- Здравия желаем, дорогой и любимый товарищ С.! От всей души прозд-
равляем вас с успешным перелетом через вражеские позиции!.. Папиросочки,
извиняемся, у вас закурить не найдется?
Трансформаторно зудящий корабль с гордым именем на борту - "Дембель
неизбежен!" опустился еще ниже. Раздался четкий, как пароль, отзыв:
- Папырусучек "бэлумурканал" нэт, есть цыгарэтка "мальбуро"!
Я вздрогнул. Я вытаращился.
- Не может этого быть! - непроизвольно вытягиваясь в струнку, прошеп-
тал я. - Нет, это сон, мираж, фата моргана! - не поверил я, и как всегда
ошибся.
Самый что ни на есть натуральный, Он стоял на капитанском мостике той
самой хреновины, которую у нас, на Земле, называют НЛО, и одна рука Его
была на поручне, а другая у лба, и Он смотрел на меня, придурка, с-под
ладони - коренастый, циркульно расставивший кавалерийские свои полу-буб-
лики в надраенных до лунного сияния хромачах, до смертного вздоха неза-
бываемый, конопатый, говнистый, гонявший меня в хвост и в гриву за не-
подшитые подворотнички, за разгильдяйство, разговорчики в строю и за все
такое прочее, рыжий, курнявый, в вечно заломленной на затылок фуражке,
которую он, по слухам, не снимал даже на ночь, сволочь, гад, кусок, дун-
дук, макаронник, бывший мой старшина батареи - дорогой товарищ Сундуков,
Иона Варфоломеевич, каковой, царствие ему небесное, целых два с полови-
ной года только и говорил мне: "Я из тебя еще сделаю человека!.."
Господи, даже по прошествии тридцати лет меня прошиб холодный пот!
- Кутурый из вас Тютькын? - неповторимо укая, вопросил человек, страх
и уважение к которому я пронес через всю свою тюхинскую жизнь.
Я сделал три шага вперед. Четко. По-военному.
- Воынская спэциальность? Звание? - спросил товарищ старшина.
- Старший радиотелеграфист. Рядовой.
Щипачев испуганно ахнул.
- Не узнаете? Германия. Карибский кризис. Ну я еще вам в сапог нас-
сал... Вспоминаете? М. моя настоящая фамилия.
- Ну ту, шу ты эм, так это и невууруженным глазум выдно, - узнавая,
пробурчал И. В. Сундуков. - Чэго дубылся, кэм стал?.. Как, гувурышь,
твуя фамылия, рядувуй Мы?
- Так точно! - подтвердил я. - Рядовой М. Он же Эмский, он же - Тю-
хин. Слышали такую песню "Доля"?
- Дуля?! - удивился Иона Варфоломеевич. - Кукая такая дуля?
Пришлось мне этому сундуку с клопами исполнить свою жутко популярную
в народе песню. Потом другую, про армию. Я ему, долбоебу, прочитал даже
коротенький отрывочек из "Химериады" и тут его, кажется, проняло. Това-
рищ старшина харкнул с высоты птичьего полета и сокрушенно произнес:
- Ну я жэ гувурыл, гувурыл, шу чэлувэка из тэбя, рудувуй Мы, нэ полу-
чытся!..
Уж не знаю, что бы я ему, гаду, ответил на это, но хлопнул, бля,
выстрел, стоявший рядом с сигареточкой в руке полоротый мой друг и бое-
вой соратник товарищ Щипачев как-то странно вдруг всплеснул руками, ох-
нул, задохнулся, как от восторга, и упал, елки зеленые, навзничь, обли-
ваясь героической кровью.
Стреляли, как мне показалось, со стороны Маяковской.
- Эх, какых людэй тэряем! - огорчился товарищ старшина. - Надэнь, Ви-
тек, учкы - услэпнэшь, я мстыть буду!..
Надо ли говорить, что это неожиданное обращение вот так вот запросто,
по имени, словно током лягушку, пронзило меня, покойного Тюхина. Что-то,
с отвычки больно, екнуло в груди, острым таким клювом торкнуло, пронзило
как бы насквозь! "Шо?!! Хто там? - не понял я, и, пошатнувшись, догадал-
ся: так ведь кто же еще - разумеется, - оно, наше второе МЫ!.. Господи,
Господи! Да неужто?! - со свойственной Эмскому эмоциональностью схватил-
ся за грудь Тюхин, и застонал, и рухнул рядом со Щипачевым, пораженный
снайперской пулей в левое межреберье.
После каждого лазерного залпа Тюхин предсмертно вздергивался. Разум
то гас, то вспыхивал. Ляскали зубы. Кровавые Зловредии Падловичи плясали
в очах.
- Эх, товарищ Тюхин, товарищ Тюхин! - умирая, прохрипел верный телох-
ранитель. - Вот оно ведь как получилося!.. - он затянулся последней в
жизни сигареткой и закашлял, не веря своему счастью, а когда, испустивши
дух, наконец-то прокашлялся, из последних сил прошептал: - Вы это, вы
берегитеся, товарищ Тюхин, окрутит она вас!..
- Кто? - захлебываясь, ужаснулся агонизирующий Тюхин-Эмский.
- Ах, да все она же, она - Даздраперма свет-Венедиктовна, каковая,
откроюсь вам по секрету, вознамерилася, дорогой мой товарищ рядовой,
стати нашей, товарищ Тюхин, императрицей! А что касаемо вас, то вас она,
курва, хочит назначить своим моргально-оптическим супругом!..
- Мор... морганатическим?! - помертвел погибающий.
Верный телохранитель что-то еще доверительно шептал ему на ухо, но
Тюхин уже не слушал. Ошарашенно соображая, он пялился в потусторонние,
озаряемые сундуковскими залпами небеса, простой, как газета "Правда", не
