В 03.05, когда со всей очевидностью стало ясно, что мы уже опаздыва-
ем, то есть происходит то, чего я всю жизнь не терпел делать сам, а уж
тем более - не прощал другим, она наконец передернула затвор.
- Что, встреча отменяется? - не выдержал я.
- Терпение, Тюхин! Выдержка, спокойствие и терпение, - засовывая мау-
зер в кобуру, сказала Идея Марксэновна в кожаной тужурке, в косынке, в
белых тапочках. И встала со стула и, посмотрев на будильник, нахмурила
упрямые брови. - А вот теперь - пора! Заходи, Тюхин. Заходи и закрывай
дверь на крючок.
И я зашел и закрыл. То есть сделал то, что делал каждый вечер, когда
мы ложились спать (и оба - как выяснилось из телефонного разговора - с
ужасом, потому что в одну не шибко прекрасную ночь я вдруг обнаружил,
что ее интимное местечко крепко-накрепко зашито суровыми нитками, как
были зашиты злосчастные глаза Ричарда Ивановича...).
Итак, я зашел в ее светелку и закрыл дверь на крючок. На будильнике
было 03.03. Идея Марксэновна подошла к окну, стекла которого, как вы
помните, были выкрашены белой больничной краской, она щелкнула задвижеч-
кой и открыла ставни на себя.
В лицо пахнуло сыростью. Она вылезла в окно и снизу, из темноты, про-
тянула мне, курослепому, руки:
- Спускайся, тут невысоко.
Осторожно нащупывая ступеньки, я слез на землю. Тут как раз взлетела
осветительная ракета, я огляделся и в очередной раз не поверил глазам
своим.
Окно, из которого я только что выбрался, каким-то совершенно необъяс-
нимым образом превратилось в окошечко строительного вагончика на коле-
сах. Заляпанная известкой стремянка была приставлена к нему. Вагончик,
покосившийся, с выломанной дверью и весь издырявленный пулями, стоял в
бурьяне, в двух шагах от водоема, узнать который не представляло ни ма-
лейшего труда. Это был пруд Таврического сада. В трепетном свете ракеты
я узнал и контуры дворца за ним, и деревянный мостик, тот самый, с кото-
рого в детстве кормил уток. Дул ночной, пахнущий Охтинским химкомбина-
том, ветер. Шуршала мокрая листва чудом уцелевших деревьев. Когда мы пе-
реходили мостик, сырую тьму вспорола еще одна "свечка". Ракета с негром-
ким шпоканьем вспыхнула над развалинами кинотеатра, я споткнулся, ухва-
тился за перила и... обмер. Широко раскинув руки, он лежал на воде лицом
вверх, уже вздувшийся малость, все в том же черном фраке, в бабочке, все
такой же безглазый, только теперь уже и без усов. Один из моих обидчиков
- брат-близнец Брюкомойников был мертв.
Шизая дернула меня за рукав. Мы прошли еще метров десять по берегу и
свернули в заросли. Под ногами затрещали ветки. Мы продрались сквозь
кустарник и тут, на маленькой полянке под дубом, Шизая остановилась и
прислушалась.
Скажу честно, когда она вынула из кобуры свою "пушку", сердце у меня
встрепыхнулось. Я уже начал было: "Отче наш, иже еси...", но Идея Марк-
сэновна почему-то вдруг передумала и, горестно вздохнув, поднесла дуло к
собственному рту. "Неужто застрелится? Как Гадюка, толстовская?" - с со-
чувствием подумал я. Но в эту ночь хорошая моя стреляться была, по всей
видимости, не расположена. Точно опытный охотник, Идея Марксэновна Шизая
дунула в дуло. Глуховатый, похожий на крик ночной птицы, условный сигнал
разнесся по дремучим закоулкам режимной территории. Прошла секунда, дру-
гая... И вдруг в ответ отгукнулось. Только не из кустов, как я ожидал, а
откуда-то сверху, с неба.
Я поднял голову. Нечто смутно-голубоватое, светящееся, обезьяньими
скачками спустилось по веткам дуба и, радостно ухнув, спрыгнуло на руки
Идеи Марксэновны.
- Ну вот, Тюхин, - нежно гладя это напрочь лишенное формы энергети-
ческое, судя по всему, образование, сказала Шизая. - Вот, Тюхин, - ска-
зала она, - прошу любить и жаловать: это мой бедный папа Марксэн Транс-
марсович...
Милые мои, дорогие, хорошие! Думаю, даже Богоматерь с младенцем, до-
ведись мне, окаянному, лицезреть ее в яви, не так бы потрясла меня, как
это ночное видение под древом иной жизни. Моя Мадонна стояла с Небесным
Сиянием на руках и оно искрилось и электрически потрескивало, и волосы
мои от него торчали дыбом!
И вот в голубом запульсировала серебризна. Зазвучал голос - тот са-
мый, ненароком подслушанный мной, ни мужской, ни женский, да и, судя по
всему, нечеловеческий:
- Ерраре хуманум эст, - прожужжало Видение и само же перевело, - Тю-
хиным свойственно заблуждаться.
Идея счастливо засмеялась:
- Тюхиным свойственно!..
- Но если Тюхиным это простительно, то для нас, Марксэнов, любая
ошибка в нынешнем положении - смерть, - вот так он, шутник, и сказал,
просто и очень убедительно, до того убедительно, что я вдруг встал по
стойке смирно, как мои волосы, и весь обратился в слух!..
- Эрго, то есть - из этого следует, - прострекотало Нечто, как в нас-
мешку нареченное кем-то Вовкиным-Морковкиным, - из этого следует, Тюхин,
что вы и только вы, поскольку вам сходило с рук и не такое, только вы,
Тюхин, в данный момент и при данных обстоятельствах, способны выполнить
миссию, которую, без боязни впасть в преувеличение, можно квалифициро-
вать как Всемирно-Историческую... Готовы ли вы?
Он еще спрашивал!
- Это самое... ну это, елки... ну, вобщем, так точно! - шалея, как
это всегда бывало со мной в присутствии любимых женщин, решился я, тем
паче, что терять мне, Тюхину, было решительно нечего.
- Исходные данные: меня ищут...
- Ищут! Еще как ищут, Мохнатенький! Прямо аж с ног сбились, - подт-
вердила гордая Идея Марксэновна.
- То есть, - скрипуче рассмеялся Фантом, - то есть из этого следует,
что дух поиска, при всем его катастрофическом дефиците в обществе прог-
рессирующего мандулизма - жив, милостивые государи! На здешних знаменах
следовало бы начертать: Мы ищем, следовательно - существуем. Выводы:
примо - не все еще потеряно, секондо - возможны варианты, тертио - один
из этих вариантов, причем самый для меня предпочтительный, вы, Тюхин!
Испуганно всхохотнула сова. С соседнего дуба, чуть ли не свалившись с
ветки, торопливо откаркнулась огромная, с человека величиной, ворона в
маскхалате.
Туманный Свидетель и Очевидец засветился недобрым красноватым свече-
нием.
- Снять? - щелкнув застежкой кабуры, спросила Идея Марксэновна.
- Это Профартилов, - просвиристел Гость Небесный, - мы с ним тут иг-
раем в русскую рулетку. Он стреляет, он же и падает, особенно, когда
выпьет... У нас тут весело, - поголубев, добавил он. - Итак, на чем мы
остановились, Тюхин?.. Положеньице, в которое я угодил по милости из-
вестного вам майора, скажу прямо, архискверное. Некая дверь, сами пони-
маете, - не совсем обычная, но в то же время с обыкновенным, самозащел-
кивающимся замком, взяла да и захлопнулась. Что в условиях задачки? Жиз-
ненно необходимо проникнуть в помещение за сей дверью и вынуть из ящика
письменного стола некий интересующий меня предмет. Назовем его - коро-
бок... Вы следите за моей мыслью? Так вот, коробочек на вид самый что ни
на есть заурядный, спичечный, с истребителем МИГ-29 на этикетке. Откро-
юсь: в коробочке нечто такое, что в ближайшее время станет мне нужнее
всего на этом свете. Впрочем, когда откроете, сами поймете... Сложности?
Пожалуй, одна: без ключа в это столь волнующее товарищей из Учреждения
помещение не попала еще ни одна живая душа. И, смею заверить вас, - ни-
когда не попадет. Почему я обращаюсь с этой просьбой именно к вам, Тю-
хин? А вы подумайте, только хорошенечко подумайте, как любит говаривать
хорошо знакомый нам обоим гражданин майор, и вы непременно поймете... Ду
ю андестенд ми?
- Йез, - сказал я и, подумав, зачем-то добавил, - ит из.
Живое светящееся облачко на руках моей цыпочки присвистнуло. Морося-
щая ночная тьма тотчас же отозвалась свистками - слева, справа, сверху и
даже, как мне показалось, из пруда, где лежал Брюкомойников.
- Голубчик, - вздохнув, прошелестело газообразное чудо природы, -
там, на столе початая пачка сигарет "Мальборо". Не в службу, а в дружбу
- прихватите ее к чертям собачьим... Зачем? - справедливо спрашиваете
вы. А затем, Тюхин, что очень уж курить хочется. Особенно перед
смертью... Ву компронэ?
- Уа... то есть - уи, - только и вымолвил я.
И тут взлетели сразу три ракеты. На крыше дворца вспыхнул и суматошно
зашарил по кустам прожектор. Завыла сирена.
Мы распрощались.
Обратную дорогу помню смутно, фрагментами. Вопреки моим ожиданиям, к
строительному вагончику мы с Идусиком не вернулись. "Назад не получит-
ся", - кратко и загадочно объяснила Шизая. Все мои попытки выяснить -
почему, наткнулись на упорное молчание.
Вспоминаются выстрелы, мечущиеся по зарослям тени. Навеки в сердце
моем волевое личико моей возлюбленной - две упрямых, как ручки пулемета
"максим", складочки на лбу, неподвижный, устремленный вперед взгляд ее
стеклянных, вынимаемых на ночь, как моя челюсть, глаз, - решительные ша-
ги по центральной аллейке. И я чуть сзади, и моя рука в ее руке - и
выстрелы, выстрелы...
У выхода на Таврическую, перед будкой КПП она показала двум встрепе-
нувшимся было олухам в габардине небольшую, с золотым тиснением, книжеч-
ку, они встали навытяжку, а мы с Идусиком беспрепятственно покинули
строго охраняемую территорию Военно-Таврического, как его здесь называ-
ли, объекта.
Шел дождик. С трудом поспевая за маленькой Идеей Марксэновной, я за-
дирал голову и ловил языком редкие капли. Они были непривычно крупные,
теплые с тем уже привычным для меня горьковатым привкусом, назвать кото-
рый химическим было бы заурядным, типично тюхинским кощунством...
Глава одиннадцатая Задверье
Передо иной обыкновенная питерская дверь - двустворчатая, крашенная
белой краской, в бесчисленных вмятинах и порубах.
- Это они, идиоты, пытались ее взломать, - вытерев губы, поясняет моя
лапушка. Глаза у нее вытаращены, как у голодающего эфиопа, в левой руке
- миска с вареной картошкой, в правой - вилка. - Слушай, Тюхин, - тороп-
ливо пережевывая, говорит она, - ты видел какие у него глазищи, а? Что
значит - не видел?! Ты что - серьезно?! А шерсточка, а лапочки?..
"Милая, бедная, - думаю я, - может, я еще и хвостик не разглядел?
Впрочем, ничего удивительного - заурядные галлюцинации дистрофика. Вон
ведь какая худенькая, одни косточки. Вся так и просвечивает насквозь...
Господи, Господи..."
Стоящая в условиях задачки дверь опечатана казенной бумажечкой, на-
лепленной на щель между створками. На бумажечке - отчетливый штемпель до
боли знакомого мне Учреждения и от руки: "14.Х.1968 г. Дверь опечатал
генерал-лейтенант Бесфамильный".
Ручка на двери отсутствует. Битый час я топчусь у этих проклятых две-
рей, понятия не имея, как к ним подступиться. Папа Марксэн, похоже, явно
переоценил мои проницательные способности. Плечом и задом я уже пробо-
вал. Разве что - лбом, с разбега?..
- Слушай, - прошу я мою на себя не похожую, аж постанывающую от вож-
деления, - ты постарайся припомнить в подробностях. Ну вот - он выходит,
видит - за ним пришли товарищи в габардине, - кивая головой, она смотрит
сквозь меня и жует, жует. - Вот он делает вид, что смертельно перепугал-
ся, как бы отшатывается, толкая дверь спиной... Щелкает замок... Так?
Небесная моя сожительница, босая, в одной розовой комбинашечке с
оторванной лямочкой, утвердительно трясет своими жиденькими кудряшками.
Она накалывает на вилку новую картофелину - кусь! - и половины как ни
бывало!.. Прямо с кожурой, без хлеба, без соли...
Так кто же она в конце-то концов, моя Идея Марксэновна?! Или их, сог-
ласно легенде какого-нибудь Кузявкина, - несколько, сменяющих друг дру-
га, согласно графика дежурств?..
Ах, да шучу, конечно же, шучу, хотя - положа руку на сердце - не до
шуток...
- И они, значит, берут его за шиворот и уводят?..
