дожди, подожди - я еще доберусь до тебя, предатель..."
Он со скрипом выдернул железный ящик в стене и достал металлический
лист, на которым когтем было выцарапано начало поэмы. Надсмотрщика, ко-
торый ее писал выследил лично А1, и без суда (как и полагалось) сбросил
эту многотонную глыбу в лаву, а поэму (как и полагалось) принес Мефисто-
фелю.
- Когда-то я, легкий, как ветер, По небу с тоскою летал, И тихий и
светлой мечтою, Твой образ в созвездьях мерцал. Я был невесомый и лег-
кий, Как ангел, мог вечность познать, Но в темный пылающий рокот, Меня
решил разум забрать. И вот среди демонов злобных, Среди камне-зубых ра-
бов, Лишился я разума, боже, И как же мне выход узнать?! И я уже груда
каменьев, И мне не подняться к тебе, Со страшной тоской это пенье, Летит
пусть к родимой звезде...
Мефистофель сжал кулаки; и с рокотом стал ходить по залу. Вот скрип-
нула маленькая дверка и вошел со склоненной головой А1, дослужившийся до
звания первого советника; причем, ему так часто приходилось гнуть перед
"повелителем" голову, что она уже навсегда застыла в таком положении и
А1, все время смотрел себе под ноги.
- Я слышал, вы объявили на завтра выход? - заискивающим рокотом спро-
сил первый советник.
- Да! - рыкнул Мефистофель.
- Оставите здесь какой-нибудь гарнизон?
- Минимальный! Битва решающая - все силы в нее!
- Правильно. Ведь вы знаете - их войско всего тридцать тысяч - мы их
сметем...
- Да знаю, знаю... Скажи-ка мне А1, ты сам никогда не писал стихов?
- Ох, да что вы! - истово всплеснул каменными ручищами советник и
рухнул на колени.
- Да встань ты! - раздраженно рыкнул "повелитель". - Убирайся прочь,
ничтожный! Прочь, раб!
А1, весь согнувшись, уродливым булыжником, скрипя по полу, пополз к
двери.
- Эй! - окрикнул его Мефистофель.
- Да? - развернувшись боком, настороженно спрашивал А1.
- А ты некогда не вспоминал о девушке Катрине?
А1 вздрогнул, залепетал каменным баском:
- Безумные виденья, навеянные врагом; были изничтожены моими ста-
раньями не только в ваших рабах, но и, прежде всего, во мне самом. Я
весь служу вам...
- И что ты - мой двойник, избитый, растоптанный, жалкий, подлый - ты
никогда ни хотел написать стихов или увидеть вновь ее? Неужели...
- Не сомневайтесь! Я чист перед вашим величеством! Я никогда не допу-
щу в свою помыслы греха, никогда, о повелитель!
- Так значит... ну убирайся же прочь!
Мефистофель вернулся к окну и, рассматривая как задвигались, засуети-
лись десятки тысяч точек, по всем окрестностям, испытал страстное же-
ланье выброситься со стометровой высоты; расколоться и стать свободным:
"Что натворил я?! Ради какой цели столько боли?! Столько безумия?! Нич-
тожные рабы - такие же, как и я; только те в ком проявляются самые худ-
шие, самые подлые мои стороны, как в этом А1, пробиваются повыше. Но
ведь это все я!.. Нет, нет, как же я хочу жить! Как хочу оставить всю
эту грязь, захватить корабль, вернуться на Землю, забыть все; жить как
прежде! Поэма, поэма!" - он скомкал железный лист сожженного надсмотрщи-
ка. "-А, ведь, и я написал почти такие же строки и в тот же самый день!
Так каким же провиденьем я сидел в этом зале, а он - тоже я - огром-
ная глыба, - с отвращеньем, только для того, чтобы сохранить жизнь,
хлестал рабов в руднике?.."
Он услышал за спиной быстрые шаги, почувствовал жаркое дыханье, успел
обернуться и увидеть склоненный лоб А1, затем - сильный толчок и Мефис-
тофель, с диким воем рухнул на камни, разбился на мелкие камешки, и по-
текла из него, вгрызаясь в горную плоть, лава.
А1 уселся на трон, поднатужился в тщетных попытках поднять голову; да
так и замер с опущенной головой.
В зал вбежали стражники.
- Господин первый советник, что случилось с повелителем?
- Мефистофелю наскучило жить и он решил выбросится из окна. Теперь я
ваш новый повелитель; зовите меня... зовите меня просто Дьявол, черт по-
дери! Ха-ха-ха!
Стражники, которым было совершенно все равно, кто сидит на троне -
Дьявол или Мефистофель, почтительно склонились.
- Указ о завтрашнем выступлении остается в силе?
- Зачем завтра?! Ха-ха! Сегодня же! Сегодня, черт вас всех раздери,
болваны!
Стражники еще раз поклонились и выбежали из залы.
"Жалкий пройдоха! Спрашивает - не писал ли я стихи, не вспоминал ли о
Катрине? И надо было врать этому ничтожеству, этому двойнику - МНЕ Джо-
вану Симерону, что не писал и не вспоминал. Да когда мог - тогда писал,
а Катрину вспоминал всегда, черт подери! И сколько надо было унижений
пройти, чтобы добраться, наконец до него! Ну ничего - теперь двойник
уничтожен и никто, и ничто мне - Джовану Симерону или, если хотите Гор-
ному Дьяволу, не в силах помешать! Только надо держать все эту мерзкую
низость в стальных рукавицах; дисциплина железная - казни, террор - они
не люди, они не звери; они камни, наделенными моими Джована Симерона
воспоминаньями, я их ненавижу!"
Со он вскочил с трона; грохоча по полу, бросился к выходу; страшный
его рев скрипучими волнами понесся по железным коридорам:
- Армию к бою! Выступаем сейчас же!
* * *
"Грибы" единственное, что осталось на некогда пестревшей изумрудами и
бирюзой равнине. Теперь, здесь тянулась сероватая с коричневыми прожил-
ками земля испещренная небольшими впадинами в тех местах, где росли
раньше кристаллы.
По стенам, протянувшимися между четырьмя грибами, день и ночь проха-
живались прежние братья Джованы - теперь, во внешности их было столько
же сходства с изначальным Джованом Симероном, сколько сходства между
оленем и... пальмой. Как объяснили впоследствии - виной всему была
пыльца, которая впитывалась в их кожу, попадала в легкие, в глаза...
Вначале же, многие сходили с ума - бросались в расщелину, куда раньше
сбрасывали "выбивающихся из общей массы".
Да, нелегко было этим людям, развившим в себе чувствительность, при-
выкшим вести долгие рассуждения о космосе; читающим стихи о прекрасной
деве Катрине - нелегко было увидеть себя в новом обличии.
Изменения происходили в течении нескольких дней по истечении которых
вот каким становился их облик: вместо ног - замысловатое переплетенье
подвижных коричневых корней которые, когда "Джован-брат" шагал по земле,
впивались в нее, и без труда, как древней сохой, ее рассекал; оставлял
борозду. По корням из земли поднимались питательные вещества, а из дру-
гих корней, уже переработанная - коричневая земля выходила в борозду.
Корни переходили в туловище похожее на сильно вытянутый эллипс, спле-
тенный, как капуста из множества тонких изумрудных листьев в центре ко-
торых пульсировали толстые жилы; от туловища отходили две гибких, ярко
изумрудных жилы, извивающиеся под любыми углами и заканчивающиеся то-
ненькими но очень прочными и сильными хватательными отростками, которых
было на каждой "руке" по три десятка.
Наконец - голова. В верхней части "туловище-кочан" расходилась свет-
ло-коричневыми, источающими фруктовый аромат лепестками, на которых раз-
местилось и дюжина красных крапинок - глаз, благодаря чему
"Братьев-ростков" могли видеть сразу все окружающее и спереди и сзади и
сбоку - хотя где у них теперь перед, а где зад они сами уже не знали. В
верхней части коричневые лепестки розовели, сходились конусом, который в
течении каждого получаса медленно опадал внутрь головы, а потом резко
распрямлялся, выбрасывая в на многометровую высоту светло-коричневую
пыльцу, которая собиралась над их лагерем в облако, и вместе с не заме-
чаемым уже никем ветром, относилась в сторону от гор...
В самые первые дни "изменения" тридцатитысячное братство раскололось
- большая ее часть - 25-тысячный изумрудный отряд во главе с "Ростковым
мессией" в безумии создавшем свою религию, ушла к кровавому морю, берега
которого видели разведчики в землях "откуда приходят ночь"; в тех водах
канул и "Ростковый мессия" и его безумные приверженцы жаждущие "смыть
нечистое в крови небесного ока". Все что осталось от них - широкая, в
версту шириной борозда, тянущаяся за горизонт...
Итак, осталось четыре тысячи "Братьев-ростков", которые и жили без-
бедно - чтобы не сойти с ума, не думали ни о чем, кроме своей цели (по-
чинке корабля) и сложении стихов для "прекрасной девы Катрины". Так,
день за днем, спускались в "грибной лабиринт" "братья-добытчики", шли и
шли по его замысловатым бессчетным переходам, находили по несколько дра-
гоценный горстей твердеющей пыльцы и постепенно заполняли ей форму у
входа.
В тот день на стенах, с внутренней и с внешней стороны изумрудной
кровью добровольцев была выведена цифра "3" - столько раз оставалось не-
бесному оку закрыться и вновь открыться до того, как форма была бы за-
полнена полностью.
- Идут! - услышали четыре тысячи братьев тревожную весть стражей.
Причем, слышали они не голоса, но чувства, которые передавались по
земле и дальше в из корни (хоть стражи и ходили по стенам, но и стены
являлись частью земли и при ходьбе по ним из корней выделялась коричне-
вая, сцепляющая слизь)
На этот случай было придумано 5647 торжественных песен, и теперь каж-
дый из братьев, поднимаясь на стены извлекал сочиненную им песнь - все
голоса сливалось в один многоголосый хор, единый в своем чувстве, как
шелест листьев в весеннем лесу...
Даже спускающиеся с гор железно-каменные ряды почувствовали, как дро-
жит под их ногами вспаханная и засеянная земля.
"Дьявол со склоненной головой" которого две дюжины носильщиков тащили
на железных носилках впереди войска, велел остановить его на одной из
голых возвышенностей в трехстах шагах от коричневых стен.
- Ну! - в возбуждении говорил он своим командирам. - Не жалейте своих
глоток, гоните воинов на штурм! Крепость и корабль должны стать нашими!
И каждый, из пробившихся в командиры не жалел теперь своих каменных
глоток - кто-то надеялся, что именно ему - тайному Джовану Симерону
удастся обмануть всех и улететь на корабле; кто-то и впрямь уже считал
себя командиром каменного войска, а все прошлые воспоминанья - сводящим
с ума, недостижимо прекрасным, и опасным для всеобщего блага бредом. То
же и в воинах: кто мнил себя Джованом, кто вспоминал прошлое, как бред,
или вовсе ни о чем не думал...
А стены стали выше от стоящих на них "братьев-ростков", которые стоя-
ли плотно, обнявшись изумрудными лепестками, и склонив навстречу против-
никам свои втягивающиеся "головы". Большая их часть не уместилась на
верхней кромке стены; но не беда - цепляясь выделяемой из корней слизью,
они закрепились с внешней стороны стен; да так плотно, что, казалось,
вся стена составлена из этих коричневых, медленно втягивающихся голов.
Каменная лавина стремительно приближалась и тогда по переплетенным
корням "братьев-ростков" прокатилось общее их желание: "Пора!".
Каменные глыбы уже были под самыми стенами, уже замахивались своими
мечами, как розовые конусы окончательно втянулись в головы "растительных
братьев" и стремительным рывком распрямились высвобождая многометровые
струи коричневой пыльцы; когда она била в воздух то поднималась до сотни
метров - тут же, вся ударная сила была направлена на бегущих: передние
ряды были сбиты с ног, отброшены назад... они сминали бегущих следом,
уже все вместе, вперемешку катились по земле; летели обломки их каменных
тел, шипела, вгрызаясь в землю, лава.
Самое ужасное действие возымела на "обитателей гор" сама пыльца - она
вступала в реакцию с камнем, словно кислота прожигала его, и воины захо-
дясь воплем, испуская ядовито-желтый дым валялись под стенами; голосили,
визжали - так, что земля дрожала, а "Дьявол с согнутой шеей", прошипел:
