окно морозный ветер несущий мокрый снег, а в комнатке тепло - Анна Ми-
хайловна только приняла лекарство от боли в сердце и теперь на кухоньке
заваривала чайник, да готовила яблочный пирог.
Я намеривался посидеть у нее до темноты - послушать фронтовые исто-
рии, которых знала она великое множество, да и во многих делах героичес-
ких сама принимала участие: недаром в коробочках хранились у нее многие
ордена, медали, которые одевала Анна Михайловна только на 9 мая.
Но сначала надо было позвонить в "Медицинскую помощь" - узнать, не
поступало ли новых неотложных звонков.
- А вот и ты, Сережа! - раздался в трубке голос медсестры Кати.
- Да, слушаю. - негромко говорил я, вдыхая аромат крепкого чая.
Голос ее мне сразу не понравился: обычно спокойный, он только в самые
тяжелые минуты становился слегка подрагивающим - теперь же от волнения
она иногда даже сбивалась:
- Поступил еще один звонок.
- Понятно, значит, не придется мне у Анны Михайловны почаевничать.
- Да... видно...
- Так, я записываю.
- Что?
- Ну, адрес...
- Конечно, адрес. Просто сбилась немножко после этого звонка. Знаешь,
голос такой... мерзкий, как у змеи.
- Да что ты... - я покосился на Анну Михайловну, которая вошла в это
время с кухоньки с подносом наполненным вкусно дымящимися дольками яб-
лочного пирога.
- Да, да, Сереж, ты не смейся. То ли мужчина, то ли парень говорил и,
казалось, что он сейчас вот сорвется, наорет на меня, изобьет... Заказы-
вал для свой бабушки, как он сказал "карге".
- Понятно...
- Да он и не бандит, каких много сейчас; не какой-нибудь блатной...
здесь, что-то иное, душевное.
- Ну ладно - слышу короткий разговор произвел на тебя огромное впе-
чатление.
- Да уж, говорю - змея какая-то...
- Поговорим об этом после.
- Да, да. Записывай...
Через минуту я уже попрощался с Анной Михайловной в маленькой прихо-
жей и, жадно поглощая теплый пирог, бежал по лестнице - если мои больные
живут ниже чем на пятом этаже, так я сбегаю от них по лестнице - разве-
ваю опорно-двигательную систему.
На улице вздрогнул от неожиданно злого порыва ветра. Поправил ворот-
ник своего пальто, покрепче перехватил ручку чемоданчика - казалось, что
ветер хотел вырвать мои лекарства и исцелить ими свое промерзлое, смор-
кающееся мокрым снегом нутро.
Вздохнул, вспоминая о яблочном пироге и крепком чае; и быстрым шагом,
через подворотни поспешил по указанному адресу.
За время работы я прекрасно изучил свой район, знал все переходы, все
эти узкие горбатые улочки, грязные арки, ведущие в проходные дворы, на-
конец, дома по большей части старые, построенные еще до революции, и уже
после войны реконструированные и реставрированные, но, как у нас и пола-
галось - так себе; да им и не помогла бы никакая реконструкция; внешне
мрачные, темные, хранили они в своих квартирках какие-то маленькие уст-
роенные жильцами мирки.
"Кто же это такой?" - размышлял я, проходя в темно-серых, почти уже
ночных арках. Страха я не испытывал, возможно потому, что раньше в прак-
тике мне не доводилось встречаться с какими-либо опасными людьми.
Темно, холодно; от падающего с небес частого, мокрого снега видимость
сужалась до нескольких шагов; дальше же все тонуло в таинственном, враж-
дебном мареве. Где-то, в нескольких минутах ходьбы шумели большие улицы
загроможденные потоками машин; но здесь, на этих старых, перекошенных
улочках царил совсем иной мир...
Я не люблю людскую толпу, не люблю скопления машин, но в те минуты
мне страстно захотелось броситься прочь и бежать на эти оживленные улицы
- холодная темнота, зажатая между ветхих домов, гнала меня прочь...
Вот, наконец дошел я до темной, подсвеченной лишь несколькими тусклы-
ми окнами громаде.
Раньше я много раз проходил возле этого дома, но каким-то стечением
обстоятельств, заходить внутрь мне не доводилось.
Двери ведущие в подъезды находились во внутреннем дворике и я занялся
поисками ведущей туда арки; завернул на узкую боковую улочку, где не бы-
ло ни одного фонаря и видимость сужалась практически до нуля.
Где-то в темноте под ногами хлюпала студенистая грязь, а на расстоя-
нии вытянутой руки продвигалась темная стена.
Тут я вздрогнул - черный провал! Да, эта старая, промороженная стена
и вдруг - черный провал в ней!
Я уж давно не верю в страшные сказки, но тогда, казалось, наброситься
на меня из этой плотной, совершенно непроглядной, веющей мертвенным, ка-
менных холодом черноты какое-нибудь чудище.
Отступил на несколько шагов и тогда только понял, что это арка.
"Вот занесло! Кто ж здесь живет? Да как тут вообще жить можно?" -
размышляя так, я сжал покрепче свой чемоданчик и шагнул в черноту.
Шаг, другой - странно, в лицо мне бил холодный, до костей пронзающий
ветер. Там, впереди, ведь, должен был замкнутый между стен дворик, но
ветер дул такой, будто впереди поджидало меня бескрайнее и страшное, го-
лое поле. Ветер низко и беспрерывно выл со всех сторон: "У-у-у!" - слов-
но огромный плачущий волк.
И не видно ни зги! Выставил вперед руки, чтобы не налететь на стену и
шагал осторожно, чтобы не споткнуться обо что-нибудь - и споткнулся!
Налетел на какую-то железяку, не удержался и упал в эту грязно-снего-
вую кашу. Выставил руку, да и рука заскользила, отъехала куда-то в сто-
рону и в результате уткнулся я лицом в мокрый, грязный холод. Слава бо-
гу, хоть чемоданчик не выронил.
Поднялся, стянул перчатку, нащупал в кармане платок и вытер им лицо.
Здесь, неожиданно, и словно бы в насмешку на до мной, оборвался ве-
тер. Я потерял направление!
Сделал два шага в сторону и уперся в стену...
Сейчас, сидя в уютной комнате, при свете электричества, не могу воск-
ресить в себе тогдашних чувств, в такой обстановки кажутся они совершен-
но не возможными; но тогда, ничего не видя, не зная куда идти я по-
чувствовал себя замурованным среди этих стен. А во тьме, казалось, стоят
и смотрят на меня зловещие призраки...
Помню, как сделал несколько осторожных шагов вдоль стены, напряженно
вспоминая обстоятельства своего падения, пытаясь определить иду ли я во
двор или же возвращаюсь обратно на улицу.
И тут сильный, злой порыв завизжал и ударил меня в спину и едва не
повалил в грязь.
Так, значит! Я, помню, почувствовал тогда раздражение.
"Да ведь это абсурд какой-то! Хожу в темени, ищу не ведомого кого!"
Я быстро развернулся навстречу ветру и, ведя рукой по стене, слегка
выгнувшись, быстро пошел вперед.
Вот стены разошлись и... вокруг тьма - сверху летит, гонимая ветром
снеговая каша, под ногами грязь и что-то черное высится по сторонам - я
знал, что это стены дома и в тоже время чувствовал, что это развалины
древнего замка с приведеньями, черный лес с ведьмами или еще какая-то
чертовщина...
Ночь, ветер, холод, заунывное пение арки за моей спиной - все это
преображало этот темный внутренний дворик в нечто чуждое.
И там, в черной стене, где-то в сорока шагах предо мною, горел квад-
ратный, белесый глаз. Был в нем и черный зрачок: тонкий и черный -
только потом я понял, что это человек, стоявший около окна...
Вновь мне захотелось повернуться и бежать прочь от этого страшного
места. Но тогда я решил так: "Что же это старый, гнетущий своей мрач-
ностью дом - но здесь нет бандитов - они бы выбрали дома побогаче. Так
чего же ты боишься? Нечистой силы? Но ведь это же смешно, в конце концов
- ты врач, ученый, ты институт заканчивал и боишься темноты - какие-то
бабушкины предрассудки тебе в голову лезут. Иди же вперед."
Здесь было четыре подъезда и я, конечно, не знал в каком находится
нужная мне квартира - зато чувствовал, что это именно там, где горит
квадратный глаз. Потому и направился туда через дворик.
Вот и подъезд; потянул на себя дверь, и она стала медленно и с тяже-
лым скрипом открываться.
В подъезде я ожидал наконец шагнуть в свет; но там на меня нахлынула
все та же темень да холодная сырость, ветер не дул, но гудел где-то в
стенах.
Дальше ожидал меня долгий подъем по лестнице - при этом я держался
рукой за перила и по прежнему ничего не видел. Раз ноги мои погрузились
во что-то рыхлое и раздался такой звук будто рвалась протухшая, отсырев-
шая ткань...
- Квартира 59! - крикнул я громко и вздрогнул - где-то наверху хлоп-
нула дверь.
- Я пришел к вам по вызову! - никакого ответа.
- Эй, есть здесь кто?! Откройте мне дверь - в подъезде темень - я не
вижу номеров! - тишина.
- Так, ладно, черт. - прошептал я: "-В каждом подъезде должно быть
пять этажей - каждый по четыре квартиры. Это третий подъезд, следова-
тельно, квартира 59 на последнем, пятом этаже... Так, а на каком этаже я
сейчас... на третьем или на четвертом? Не помню... так ведь можно и на
чердак забрести... Как же здесь холодно".
В отсутствии ветра, воздух леденил и в тоже время был душным, затх-
лым...
Вот, кажется, и пятый этаж. В полной темени вновь я споткнулся, выс-
тавив руку шагнул туда, где должна была быть квартира и вот уперся в ле-
дяную, обитую железом поверхность.
За спиной раздался какой-то шорох и я, едва сдерживая крик, резко
развернулся и выставил в эту плотную, душную и холодную мглу руки - ожи-
дая, что налетит на меня какое-нибудь чудище.
Вновь шорох... где-то совсем рядом прокатилось что-то железное - воз-
можно, банка.
Я стал шарить дрожащей рукой по двери, ища звонок...
Помню, шептал: "Где же он... откройте же... откройте!"
Уткнулся пальцем в залепленную чем-то липким кнопку и с силой надавил
на нее.
Тут же, прямо над ухом пронзительно заверещало "Дррр-ррр...".
Я отпустил кнопку, однако безумная трель все не умолкала:
"Дррр-ррр...".
В темноте банка, или что б там не было железное - загремело по ступе-
ням. Из-за двери же раздались быстрые шаги и тут же глухой, невырази-
тельный голос прямо под ухом:
- Кто там?
- Врач... по вызову...
Молчание; потом дверь стремительно распахнулась и дунул на меня поток
плотного, сильно застоявшегося воздуха. Пахло болезнью, жаром и еще
чем-то нездоровым, сладковато-приторным.
Около моего лица протянулась тощая рука и поправила запавшую кнопку -
пронзительный треск, наконец, оборвался...
Из под потолка лился на меня бледно-розовый, углубляющий тени свет.
Лицо стоявшего предо мною человека, показалось мне тогда, в этом свете
уродливым - страшно бледным, со впалыми щеками, с темными полукружьями
вокруг глаз, с жидкими, темно-серыми волосами и тонким и длинным, выпи-
рающим словно утес носом. Брови густые, черные, на лбу испарина; на ще-
ках, словно размазанная грязь - щетина. Глаза горящие, лихорадочные.
Одет он был в серую рубашку и покрытые многочисленными пятнами черные
брюки, ходил босиком.
- Проходите. - бесцветно и сухо, словно иссушенный плод, выдохнул он
и отступил вглубь коридора. Заскрипели половицы. Я перешагнул порог и
первым делом, еще не оглядываясь, протянул ему руку и представился.
Он вытянул очень худую, тоненькую ладошку с длиннющими пальцами,
быстро пожал мою руку, потом судорожно выдернул горячую от пота, подра-
гивающую ладошку и спрятал ее за спиной.
Коридор был узким и с низким потолком; прямо от двери заворачивал он
на кухню, где горел яркий, белый свет и стоял одинокий с грязной, давно
не мытой посудой стол. Даже и из коридора увидел я нескольких откормлен-
ных тараканов, что пробегали там по покрытому наростами полу.
Пока я снимал ботинки, бледный человек стоял рядом вжавшись в стену
между картонных ящиков, почти полностью перекрывавших коридор. В ящиках
лежали старые, зачитанные книги.
Я прокашлялся:
- Так как вас?
Он как-то замялся на месте, задышал часто и тут я понял, что он
страшно не хочет говорить; вообще хочет, чтобы убирался я поскорее.
- Николай. - он еще прошептал несколько каких-то слов, кажется руга-
