Скажешь и союз расторжен,
Я забуду о своем рабе.
Только раз - одно лишь слово,
Ты свободен - ты не раб.
Все тебе открыто сново,
Прочь иди - ищи отрад.
Ну а я, узнавши имя,
Деву эту призову,
Ведь, она сейчас, что семя,
Брошенное в синеву.
Ведь, она сейчас без силы,
С этой осенью умрет,
Тебе в сердце ржавы вилы -
Ее холод погребет!"
"Что же ты, злодей поганый,
Думаешь, что победил?!
Осени венок багряный,
Думаешь, меня скрутил?
Что ж, пройдут все листопады,
Ветры зимы пронесут,
Вот уж птицы солнцу рады,
Зов весне тут вознесут.
И тогда, в лучистом небе,
Вновь поднимется она,
Как волна на поле хлебе,
Придет милая, родна.
Как весна в безбрежной силе,
Разорвет темницы ад,
Станем мы, какими были,
Зацветет тут новый сад!
Ты боишься - потеряешь,
С возвращением ее,
Все, что ложью загребаешь,
- Так и будет - предреченье мое."
Усмехнулся старый мерин:
"У нас времени полно,
А она, подумай барин -
Ей же в небе холодно!
Ты ее, ведь, на мученье
Обрекаешь - слушай - эй!
Зимних вьюг, ножей крученье,
Рассекутся, ведь, по ней.
Ведь она, укрывшись в небе,
Без одежды, без еды,
Всем ветрам открыта в бреде,
Сей любовной то бразды.
Помни, что твои терзанья -
Тень лишь ада то ее,
Что твои в цепях страданья,
Пыль ее со льдом боев"
"Слово сказано и больше
Не услышишь ничего,
Выбор сделан, ничего же
Уж не вырвет стона моего..."
Так они с собой схлеснулись,
Вот и истина всему,
А дела так обернулись,
Что незримы никому.
Заключен Иван в темницу,
Во цепях, во тьме сидит,
Чувствует железа спицу,
Слышит ветер как гудит.
Путь к нему для всех заказан,
Лишь один колдун-злодей
Ему обликом обязан,
Слышит звон его цепей.
Каждый день с железном визгом,
Открывает толсту дверь,
Каждый день скрипловатым писком,
Говорит: "Гордынь умерь!"
И читает он заклятье -
Начинается тут ад,
Это страшное проклятье,
Коему нечистый рад.
У царевича Ивана мнуться кости,
Весь трещит,
А колдун в скрипливой злости -
Ведь царевич тут молчит.
Начинается иное -
Бьет в Ивана кипяток,
Крошеву тут костяное,
Разрывает в жилах сок.
Весь изодранный, согнутый,
Он зубами лишь скрипит,
До утра сей круг сомкнутый,
Его муками палит.
А на имя утро спросит,
Нет - страдалец наш молчит,
Исцеленья не просит,
Но колдун тут исцелит.
И уйдет колдун до ночи,
А Иван в цепях висит,
Как же больно - нет уж мочи,
Имя милое твердит!
У него глава седая,
Весь в морщинах,
А в глазах - только боль, тоска лихая,
Жаждет мира он в мечтах.
День за днем в безмерной муке,
В одиночестве, в тоске,
Нет конца сией разлуке,
Боль в сердечном то ростке!
И за метрами каменьев,
Ветер хладный все свистит,
Как за строфами моленьев,
Боль возлюбленной кричит.
Тихо шепчет он молитву:
"Нынче в боли, в темноте,
С колдуном держу я битву,
Мыслю только о тебе.
Так давно, как будто, вечность,
Мы не виделись с тобой,
Здесь иная жизни течность,
День - как будто жизней рой.
И не так страшны мне муки,
Как отчаянье того,
Что твои то нежны руки,
Иглы хлада бьют всего.
Где-то там, в холодном небе,
Ты одна, совсем одна,
Словно нищий то о хлебе,
Нынче ты теплом бедна!
Кажется, что та разлука,
Уж навечно, навсегда,
Вот она - всех горше мука,
Вот она - для нас беда.
Как же там, в холодном небе,
Помнишь, помнишь ли меня?
Как и я, о милой деве,
Имя святое храня..."
Так в темнице он молился,
Видя мрак, да палача,
Свет души так долго лился,
Презирая, не крича.
Так проходят дни, недели,
Муки горше, ад темней,
Там, где раньше очи пели,
Нынче тишь слепых ночей.
И седою головою,
Весь израненный, святой,
Тихо плачет, нет - мечтою,
Он еще в душе стальной.
А колдун во зле извелся,
И не знает, как сломать.
Сам он сломленный приплелся,
Молвил: "Будешь завтра умирать.
На цепи, как пса кривого,
Я на башню взволоку,
И тебя, козла стального,
В бездну темную столкну.
Полетишь и разобьешься,
О холодные углы.
Никогда не улыбнешься,
В те уста, что так милы!
Разобьешься ты, упрямый,
О слепой, безумец, мрак!
И костяк твой гнило-старый
Там и сгинет, о дурак!
Завтра, завтра день последний,
А пока же ожидай,
Выбирай иль холод тленный,
Иль свободу забирай."
Ночь мучений! Ночь мучений!
Нынче кости не трещат,
Но, как стонет град молений,
Жажды к жизни, как горят!
Нет надежды, только холод,
Но он тверд своим словам:
"Пусть я молод, пусть я молод,
Имя в смерти не отдам!
Смерть принять, но с ясным сердцем,
Веруя, что ты стерпел,
Пусть последним хоть напевцем,
В ад возьму, что вам я пел..."
И вот наступило уж утро,
Да только ему все равно:
Ведь в очах все черно, так будто,
Залилось ночное вино.
Во мраке избитое тело
Колдун на цепи волочет...
Как будто в дали, что пропело...
Да нет - только ветер ревет.
"Сейчас, в это первое утро,
Безбрежно-проклятой весны,
Поймешь, как было бы мудро,
Сказать имя - но мы так честны!"
Вот ветер Ивана ударил,
По этому понял он,
Что враг на цепи уж подставил
К обрыву, что прямо бездон.
Ведь город то сей многославный,
Стоял на высокой горе,
И башен выход печальный,
Висел у бездонной дыре.
Не видел Иван это утро,
Но помнил, как раньше ходил,
Как холодно, твердо и мудро,
Скал синих полет он чертил.
Он помнил, что там метры башни,
А там бездна древности скал,
Что даже полей нижних пашен,
Как желтый цыпленок, что мал.
И вот его в спину толкает:
"Лети в этот сумрачный день,
Она, видно, уж издыхает,
Тебе назвать имя лень!"
А день - первый день то весенний,
Действительно темен и мрачн,
И хладный покров, что нетленный,
Для глаз в сероте не прозрачн.
И воет и воет безбрежный,
И быстро и низко летит,
Как каменный край бессердечный,
От долгих ненастий дрожит.
Но тут, право, близиться чудо:
Вот вскрикнул колдун и толкнул.
Тут златом все тучи раздуло,
Вот первый луч яркий сверкнул!
Над всею огромной долиной,
Так, будто, за туч пеленой,
Диск Солнца священною силой,
Приблизился жаркой звездой.
Иван же, подтолкнутый в бездну,
Летя, вдруг увидел тепло,
И голос, и песню чудесну,
И ласку - как стало светло!
Нет! - завыл чародей побежденный,
Видя, как вырывается луч,
Да не луч - водопад золоченный,
Что, как Солнце святое могуч!
А Иван в мягком, златистом свете,
Чует ласку ее милых губ,
Он уж вверх к небу, к свету полете,
Вместе с той, чей же шепот так люб.
"Милый! Милый! Вот это свершилось,
Позади наша боль и тоска,
То, чему я во хладе молилась,
Нынче взвилось из сердца ростка!
Я замерзла в ноябрьском небе,
Холод иглами... а, впрочем - прошло...
Милый! Милый! Вспомни, то, что мы пели,
До того, как страданье нашло.
Запоем эту старую песню,
Цепи рухнут, темницы падут,
Зарастет тут колдун старой плесью,
Люди счастие вновь обретут!
И запели они эти строки,
В коих сила любви их была:
"Пусть минуют века, пусть все сроки -
Все одно - наша сила светла!
Мы пройдем через боль, через годы,
В сердце чувство младых сохраним,
Перед вами, о Солнце, о звезды,
С этой клятвой, с любовью горим!"
Завизжал тут колдун от испуга,
Тянет руки, заклятие ткет,
Но, вобравшие силу друг друга -
Им вреда никакого уж нет.
Словно шар золотой, вместе слитый,
Больше города - меньше сердец,
Он, любовью и гневом обвитый,
Тут приблизил злодею конец:
Лишь услышал он солнечно пение,
Так весь плесенью медной зарос,
И в тоскливом, гудящем стремлении,
Рухнул вниз, под гранитный утес.
И разбился на кучу осколков,
Вскоре в камни холодные врос,
Там, где не было солнечных толков,
Он в тени к скалам древним прирос.
Ну, а двое, сложив златы крылья,
Принесли с собой в город весну,
Так, как будто, все горести - пылью,
Светлой пылью, что светит: "Спасу!"
И пришли тут счастливые годы.
Как любил светлый батюшка царь!
Как росли, расцветали народы,
И забыли злобливую тварь!
Но остались седые волосы,
У Ивана на голове,
И роняла холодные росы,
Королева на каждой заре.
И не долог был век сих влюбленных:
Подрубили их муки в заре,
Вот, в объятиях смерти скрипленных,
Руки их уж на смертном одре...
И в тот день, когда город весь плакал,
Люди видели в звезд ясный час,
Как шар златый свет звездный ласкал -
К небу нес слитый чувствами глас.
И тот шар, столь же вечный, как Солнце,
Среди звезд малой крапинкой стал,
Как далекое в бездне оконце,
В край, куда их жар сердца забрал...
* * *
Вот - закончено преданье,
Солнца мед в моих устах,
На усах теней мерцанье,
В голове же - новый прах.
И сейчас, смотря на Солнце,
Я строфу ему дарю:
"Здравствуй! В мир иной оконце,
Солнце, я тебя люблю!"
02.05.98.
