видела - даже в сентябрьские ночи. И засияла звездная дорога, я прямо на
ней стояла - и только, то к чему ведет эта дорога прекраснее ее самой!
Не с чем мне ее сравнить на этом свете. И я видела землю и она была та-
кой маленькой и хрупкой против бесконечности, прямо как младенец, и
больно было этому младенцу, и плакал он. Я тоже плакала и мои слезинки
превращались в звезды и падали на землю. Потом я увидела Хвата - он был
весь в звездном свете, весь в сиянии. Он подбежал ко мне... Я посмотре-
ла, и папочка... у него глаза такие мудрые и добрые были; не собачьи, но
и не человеческие. И он на своей спине отвез меня в небесный город, ко-
торой не описать словами. В том городе я получила покой и предложение
остаться. Но я, конечно, сразу сказала ЕМУ, что возвращаюсь, ведь не
могла же я покинуть вас. И я не жалею, папа, что вернулась, потому что
очень тебя люблю. Все равно люблю - еще сильнее чем раньше люблю, и
всегда, до самой смерти буду помнить о тебе. Веришь ты мне?
- Верю, - шептал громко, страстно Иван и чувствовал как горячие слезы
ласкали его щеки и разбитые губы; и не было конца этим слезам... - Ве-
рую!
* * *
Потом был долгий суд, а люди все набивались и набивались в зал. И,
кажется, кто-то умер, а кого-то раздавили. Когда отвела рыдающая Марья
от клетки Сашу и Иру, вновь нахлынули голоса, вновь взгляды полные през-
рения и злобы, к тому страшному трехликому, что сидело в клетке. Когда
вошли судья зал взревел, так что вновь задрожали и прогнулись стекла -
на этот раз в сторону зимних ветров. Судьи начали торжественными, безжа-
лостными голосами долго говорить что-то...
- Ну что успокоился, дурак? - пахнул на него острым потом синекулач-
ный детина. - Детка тебе сказочку про звездочку рассказала и успокоила.
Ну-ну... Ну прямо ты ангелок у нас - слезки потекли, ручку стал ей цело-
вать - да, точно ангелок! Теперь все хорошо - девчонка полоумная тебя
любит. Ну и правильно - ты ведь для нее старался, да? Конечно она тебе
благодарна, ты ведь ей жизнь спас, конечно она тебя долго будет помнить!
А женка то не признала твоей заслуги. Небось уже замену тебе нашла, а?
У Ивана задергались разбитые скулы, он повернул было к детине голову,
но тут пронзительный, дрожащий и плачущий голос старика поплыл над за-
лом:
- Я вот хорошо помню. Нас то из деревни взяли в грузовик запихали -
всех и женщин и детей... Тогда я и водителя увидел - вон он сидит, па-
даль, плачет! А нас то, кто бежать вздумал, того на месте и постреляли.
Ну я то в грузовик полез, вот... Привезли ко рву, а там уж смрад такой -
дышать нечем, и мухи так и жужжат! Там такой крик поднялся - думал с ума
сойду! Я то на первой войне был - в пятнадцатом то газом нас травили,
так выжил, и головой здоров был, а тут уж глядеть сил нет: всех прикла-
дами бьют, кого раздевают. А вот... - старик заплакал и долго его плач
звенел в тиши зала и в вое запредельного ледяного ветра, -... девочка, у
нас такая девочка, Ирой звали... ну правнучка моя... Ее маму то прикла-
дами всю разбили, а она к ней бросилась, да как с криками то поволочит
за собой... Девочке то десять лет, а она мать тащит! И кричит! А гад то
их, из кабину этого вытолкал и велит девочку ловить и смеется сам. Так
он поймал ее, ирод, им на потеху поймал - они смеются, и он смеется -
плачет и смеется, падаль! А потом они Ирочку у него выхватили и штыками
закололи... А он все смеялся... у-у! Меня то в бочок... я два дня с
мертвыми лежал и на меня все новых сыпали, выбрался... спать не могу...
один теперь... - старик вновь зарыдал и его увели.
Детина подтолкнул плачущего Ивана в бок:
- Ну ты ангелок! Растрогался то как, а! "Верю... верую" Я тебе скажу:
слабак ты, я то хоть и в бога не верю, а если бы верил так не надеялся
бы на прощение его. Тебе девчонка наплела чего-то про эти звездочки ты
уши то и развесил...
- А они ведь есть, и сейчас над нами светят. - спокойно проговорил
Иван и, поднявшись, загрохотал по всему залу, - Люди, война пройдет!
Ведь, правда, пройдет! И вы любите этот мир; его есть за что любить, он
прекрасен, и я его люблю! Я знаю, вы презираете меня, вы плюете в меня
своими глазами, я не буду оправдываться, потому что признаю себя винов-
ным. Я не смог справиться, попал в водоворот, ушел ко дну... Но, люди,
смотрите в эту глубину... Господи, вам надо в нее смотреть и черпать для
себя спокойствие... Я... Я - он задыхался, набирал в себя воздуха не в
силах выдохнуть из себя это слово ибо многое, многое хотел в него вло-
жить, и наконец закричал свободным голосом, так, как давно он уже не
кричал, - Я люблю вас всех, люди! Господи, как же я вас люблю! Сколько
же в вас добра лежит, люди! Как же вы несчастны запирая это добро друг
от друга, а взглянули бы вы на одну девочку... делайте друг другу добро!
Я люблю, господи, я так давно не любил и я так жажду теперь любить,
все-все любить, всему, всякому делать добро. Это же жажда... ЛЮБЛЮ
ВАС!!!
Спустя час его приговорили к расстрелу.
* * *
Наступила холодная, темная декабрьская ночь, мороз трещал в снегу и в
воздухе, пробивал тела насквозь, а звезды сверкали ослепительно и спо-
койно.
Пятачок земли окруженный высокими стенами. Вот заскрипела в стене
толстая и ржавая дверь. Вытолкали Ивана: он исхудал, оставшееся на нем
белье болталось грязными, насквозь пропитанными кровью клочьями.
- К стене! - вздрагивая от ледяных игл, закричал кто-то, представляю-
щийся в потемках черным облаком.
Иван, скрипя в снегу босыми ногами, подошел к стене и повернулся к
своим палачам.
- Лицом к стене!
- Позвольте лицом к небу...
- А не один черт... давай ты кончай поскорее эту падаль! Целься и
стреляй...
Иван был спокоен; спиной он чувствовал холод стены, а вот глазами
хватался за свет звезд. И он поднял навстречу им руки и зашептал в душе
молитву:
- Пролейся к земле радужными дождями, взойди колосьями, запой ветра-
ми, о жизнь! О мире для всего сущего молю, о том чтобы ушла навсегда
война... - тут грянули тысячи громов и тело его разорвалось, а он все
молил, протягивая к звездам руки, - Заполни своим светом всю землю. Дай
им в сердца мира, чтобы возродилось все. А мне дай крылья, чтобы мог я
увидеть и полюбить всю вселенную, все твое создание. Я жажду любить!
Звездный дождь промчался сквозь небо и взошла над краем стены яркая
северная звезда.
19.09.97
СЫН ЗАРИ
(ПОЭМА)
Посвящаю неразделенной любви
И группе NocturnuS....
И вновь я сижу в мягком кресле,
Но, правда, в иной уже день,
И скорбь беспричинная кроет,
Души моей сонную лень.
Быть может, страницы, что пишет,
С дрожанием легким рука,
Помогут печали укрыться,
И страсть мою выпить до дна?
Ну что же, начнем, мой читатель,
Сказание призрачных дней;
Послушай бурлящее пенье
Давно пересохших морей...
* * *
Во дни, когда пламень жестокий,
Над миром и в мире пылал,
В пустыне с ветрами, бездонный
Дух жаждущий правды витал.
Он в пламене вечном родился,
И в огненном вихре восстал,
Над черной пустыней носился,
И что-то постигнуть желал.
Над ним пышет вечностью небо,
Там звезды, как льдышки горят,
И где-то средь них в бездне веет,
Сияющий святостью град.
И вот он парит средь просторов,
Где нету ни зла ни добра,
Где только покойная вечность,
Средь дальних светил разлита.
Все ближе сияющий город,
С объятьями духи летят,
И крыльями светлыми машут,
И тихую песню гласят.
- О ты. - говорит из них главный,
Сияющий, словно звезда,
Со взглядом бездонно-печальным,
И с чистой душой светоча.
- О ты, сын рожденной планеты,
Восставший из первый зари,
Войди в наши райские двери,
Спокойствия с нами вкуси.
Мы здесь прибываем в блаженстве,
В нетленной и вечной любви,
И наших лучистых стремлений,
Не трогают вихри вражды.
Пройди в наши светлые залы,
Промчись среди ярких цветов,
И к трону из чистого злата,
Склони свой пылающий рев."
"- Я жажду постигнуть творенье, -
Ему сын зари отвечал. -
Быть может, средь вашего пенья,
Решу я сомненье свое.
Лишь только из жажды познанья,
Из веры в стремленье свое,
Смерю в сердце пышущий пламень,
И в стены святые войду!"
И вот его духи одели,
В вуаль из грядущей звезды,
И с радостным, солнечным пеньем,
В мерцающий град повели.
Он видел строенья из света,
Сады из небесной росы,
И птиц, с пеньем нежного ветра,
И духов воздушной красы.
Все чистым спокойствием светит,
Нигде не раздастся вопрос,
Глубокой прохладою дышит,
Глас тихих, приглаженных роз.
Его повели в храм высокий,
Где в куполе звезды горят,
А в стенах, белесой росою,
Прозрачные воды журчат.
Вот зал, вместо купола - небо,
Где звезды со всей темноты;
Вот стены - они бесконечны,
Как годы космической мглы.
Под ним светом радуги плещут,
Пред ним возвышается трон -
Над сотнями ровных ступеней,
За тысячью светлых голов.
На нем в золотистом сиянии,
В ауре из радужных брызг,
Парит в бесконечном познании,
Из времени сотканный миг.
Здесь воздух пропитан биеньем,
Нетленной извечной души,
И в каждом застывшем мгновении
Всей вечности видятся сны.
Здесь негде укрыться от взгляда,
Он светит из каждой звезды,
Из каждого мягкого сада
Влюбленной в него доброты.
И радужным голосом ветер,
С златистого трона слетал,
И тихой, спокойной прохладой,
Сына зари он ласкал.
"-О сын вновь рожденной планеты,
Пришедший из первой зари,
Пади предо мной на колени,
В смирении мудрость вкуси!
И знай, что пришел я из мрака,
Что в бездне веков все узнал,
И в холоде вечного страха,
Я пламень созданья познал.
И в хаосе пламень воздвигнул,
И звезды в стремленье возжег,
И небо красою наполнил,
И землю из праха сберег.
Узнай, что во мне нету злобы,
Лишь вечный холодный покой,
И нету горячего ветра,
Что правит твоею душой!
Пади же, мой сын, на колени,
Познай, что все создано мной;
Что только в смиренном почтенье,
Познаешь ты замысел мой!"
И тут запылала багрянцем,
Одежда из звездной пыли,
И ярким пылающим светом,
Жар хлынул из сына зари.
И крылья пылающей боли,
Взвились из широкой спины,
И очи, в стремлении воли,
Поднялись из жажды любви.
По стенам забегали блики,
И рев его звезды потряс,
И светлые духи попятились,
Смотря в его огненный глаз.
И он не упал на колени,
А гордо расправил спину,
И, взвившись в извечном стремлении,
Поднялся к созданья огню.
"О ты, властелин благодушный,
Спокойный и светлый творец,
Ты хочешь, сокрыть от рожденных,
Творения жгучий венец!
Ты хочешь, чтоб каждый из духов,
Примкнул к твоим вечным стопам,
И каждый рожденный землею,
Внимал твоим чистым речам.
Да, ты был рожден самым первым,
Ты первый творенье вкусил,
Ты первым создал это небо,
Из помыслов землю родил.
Но, знаешь, мудрейший и святый,
Что в каждой из тварей твоих,
Луч вечного пламени спрятан,
И в каждом - создание спит.
И каждый, а их мириады,
С тобой мог бы справиться в миг,
Когда б ты, тиран златогласный,
Светильник в них этот воздвиг.
Но ты, ведь, боишься боренья,
Тебе лишь прохлада мила,
В руках твоих пламя творенья,
И вечность тебе отдана.
Да, пламя во мне разыгралось,
Я светлой зорей был рожден;
И по небу с ветрами мчался,
Мой первый и яростный вой.
Я жаждал постигнуть стремленья,
И стать мира новым творцом,
И вовсе не с глупым моленьем,
Я в эти хоромы вошел.
Отдай же, сидящий на троне,
Частицу святого огня,
Зажги в каждом сердце горенье,
И выпусти в вечность меня!"
