наши радикальные меры по мобилизации всех резервов страны. По
существу, это была попытка поставить под давление улицы Лам-
мерса и прочих героев медлительности и нерешительности.
Только на самых успешных мероприятиях с участием Гитлера
видел я публику, получившую настолько действенный заряд фана-
тизма. После выступления у себя дома Геббельс к моему изумле-
нию буквально отпрепарировал свои казавшиеся столь импровиза-
ционно-эмоциональными взрывы, вскрыл их точную рассчитанность
на психологический эффект - как, вероятно, это сделал бы пог-
рязший в штампах актер. Аудиторией в тот вечер он был дово-
лен. "Вы заметили? Они реагировали на малейший нюанс и апло-
дировали точно в нужных местах. Это была политически самая
вышколенная публика, которую только можно найти в Германии".
В зале были партайгеноссе, делегированные своими организация-
ми, среди них любимые народом представители интеллигенции и
актеры, такие как Генрих Жорж, чьи горячие аплодисменты, за-
печатленные кинохроникой, должны были воодушевлять народ. Но
был у речи и внешнеполитический адрес: это была одна из попы-
ток дополнить милитаристски-ориентированное мышление Гитлера
политикой. Как полагал, по меньшей мере, сам Геббельс, он в
этой речи направил впечатляющий призыв к Западу осознать
опасность, которая угрожает с востока всей Европе. Он был
очень удовлетворен, когда через несколько дней стало извест-
но, что западная пресса сочувственно прокомментировала именно
этот пассаж.
Действительно, в то время Геббельс заявил притязания на
пост министра иностранных дел. Со всем присущим ему красноре-
чием он пытался натравить Гитлера на Риббентропа и, кажется,
поначалу небезуспешно. Во всяком случае, Гитлер внимал его
рассуждениям молча, не пытаясь, как обычно, переключить раз-
говор на более приятную тему. Геббельс уже полагал, что бли-
зок к успеху, как вдруг, без всяких видимых на то оснований,
Гитлер принялся расхваливать отличную работу Риббентропа, его
умение вести переговоры с "союзниками", его вывод был лапида-
рен: "Вы неправильно оцениваете Риббентропа. Он у нас один из
самых великих, и история поставит его когда-нибудь выше Бис-
марка". На том же дыхании он запретил Геббельсу впредь прощу-
пывать, как это он сделал в своей речи во Дворце спорта, За-
пад.
Впрочем, за речью Геббельса о тотальной войне последовал
жест, восторженно воспринятый общественностью: Гитлер прика-
зал закрыть берлинские фешенебельные рестораны и дорогие уве-
селительные заведения. Геринг попробовал взять под защиту
свой особенно любимый ресторан Хорхера. Однако, он сдался,
когда группа организованных Геббельсом демонстрантов перебила
камнями окна ресторана. Результатом было серьезное осложнение
во взаимоотношениях между ними.
Вечером того дня, когда Геббельс произнес уже упомянутую
рчеь, у него дома, в незадолго до начала войны отстроенном по
его приказу дворце вблизи Бранденбургских ворот, собрались
высокопоставленные гости, в том числе фельдмаршал Мильх, ми-
нистр юстиции Тирак, статс-секретарь министерства внутренних
дел Штукарт, статс-секретарь Кернер, а также Функ и Лей. При
этом мы с Мильхом впервые предложили обменяться мнениями по
нашей идее - использовать полномочия Геринга в качестве пред-
седателя Совета министров по вопросам обороны Рейха для ужес-
точения внутриполитической дисциплины.
Через девять дней Геббельс снова пригласил к себе меня
вместе с Функом и Леем. Превосходящее по своим масштабам все
разумные пределы здание производило мрачноватое впечатление.
Подавая пример в кампании "тотальной войны", Геббельс распо-
рядился закрыть все парадные помещения, а в используемых хол-
лах и комнатах вывинтить большинство лампочек. Нас провели в
один из малых кабинетов площадью в 40-50 квадратных метров.
Слуги в ливреях сервировали французский коньяк и чай. Геб-
бельс приказал им нас не тревожить. "Так дальше невозможно, -
начал он. - Мы сидим здесь в Берлине, Гитлер не слышит, что
мы думаем о сложившемся положении, я совершенно не могу на
него политически влиять, не могу даже доложить ему о самых
неотложных делах в моей области. Все проходит через Бормана.
Надо добиться, чтобы Гитлер чаще приезжал в Берлин". Внутрен-
нюю политику, продолжал Геббельс, он совсем выпустил из рук.
В ней господствует Борман, умеющий поддерживать в фюрере ил-
люзию, что тот по-прежнему сохраняет руководство. Борман
только тешит свое тщеславие, а вообще-то он доктринер и
представляет собой большую опасность для разумного пути. Пер-
вым делом необходимо ограничить его влияние!
Вопреки обыкновению, Геббельс на этот раз не пощадил
своими критическими высказываниями и самого Гитлера: "У нас
не только "кризис руководства", но, строго говоря, и "кризис
руководителя" (5). Для него, прирожденного политика, непости-
жимо, что Гитлер поступился политикой, этим важнейшим инстру-
ментом, в пользу по сути своей менее важного командования на
театрах военных действий. Мы могли только соглашаться - никто
из присутствующих не мог сравниться по политическому весу с
Геббельсом. Его критический настрой еще раз показал, чем в
действительности был для нас Сталинград. У Геббельса зароди-
лись сомнения в звезде Гитлера и, стало быть, в его победе. И
у нас - тоже.
Я еще раз изложил свое предложение возвратить Геринга в
должность, которая в начале войны была для него специально
создана. Ведь налицо была государственно-правовая конструк-
ция, обставленная всеми полномочиями, даже правом без привле-
чения Гитлера издавать законы. С ее помощью можно было бы
взломать позиции власти, узурпированные Борманом и Ламмерсом.
Они вынуждены были бы подчиниться этой инстанции, возможности
которой из-за инертности Геринга остались нераскрытыми. Пос-
кольку же после инцидента с рестораном Хорхера Геббельс и Ге-
ринг надулись друг на друга, присутствующие попросили меня
переговорить с Герингом по этому вопросу.
То, что выбор пал на этого человека, уже в течение ряда
лет жившего апатично и роскошно, в свое удовольствие, не мо-
жет не удивить сегодняшнего наблюдателя - ведь мы предприни-
мали последнюю попытку мобилизовать все наши силы! Но Геринг
не всегда бывал таким, и репутация человека, хотя и склонного
к мерам принуждения, но энергичного и умного, каким он был во
времена разработки четырехлетки или создания люфтваффе, еще
сохранялась. Я не считал исключенным, что, почувствовав вкус
к идее, он мог бы вновь отчасти обрести свою прежнюю, не зна-
ющую удержу кипучесть. А если - и нет, то такой орган, как
Имперский совет по делам обороны все равно может стать тем
инструментом, который принял бы радикальные постановления и
решения.
Оглядываясь назад, только сейчас я понимаю, что оттесне-
ние от власти Бормана и Ламмерса вряд ли что-либо изменило бы
в ходе вещей. Потому что курс, который мы хотели провести, не
мог воплотиться в жизнь свержением секретарей Гитлера, а
только и исключительно - через оппозицию ему самому. Но это
было абсолютно вне мыслимого для нас. Вместо этого мы, скорее
всего, удайся нам восстановить наши личные позиции, которым
угрожал Борман, были бы снова готовы поддерживать Гитлера в
его тупиковой политике и, вероятно, - с еще большим рвением,
чем это происходило при Ламмерсе, на наш взгляд, слишком ос-
торожничающем, и при Бормане, погрязшем в интригах. Нам
представлялись важными минимальные индивидуальные нюансы, это
происходило оттого, что все мы вращались в изолированном тес-
ном мирке.
Это было первый раз, когда я вышел из своей резервной
позиции спеца, чтобы включиться в политику. Я всегда стара-
тельно этого избегал, но теперь, когда этот шаг был сделан,
то произошло это не без определенной внутренней логики. Было
бы заблуждением полагать, что я мог сосредоточиться исключи-
тельно на профессиональных задачах. В авторитарной системе,
если ты хочешь удержаться в руководящей группе, неумолимо
вовлекаешься в политическую борьбу за рычаги власти.
Геринг надолго засел в своей летней резиденции в Обер-
зальцберге. Как я узнал от Мильха, разобиженный тяжкими упре-
ками Гитлера за руководство люфтваффе , он удалился в дли-
тельный отпуск. Он сразу же согласился принять меня на
следующий же день, 28 февраля 1943 г.
Атмосфера нашей многочасовой беседы была вполне дружес-
кой, непринужденной, вполне соответствовавшей обстановке от-
носительно небольшого дома. Я был как-то озадачен - и это
врезалось в память - его ярко-красным маникюром и заметно
подкрашенным лицом, тогда как огромная рубиновая брошь на зе-
леном бархатном шлафроке меня уже давно уже не удивляла.
Геринг спокойно выслушал мое сообщение о нашем совещании
в Берлине и наше предложение. Время от времени он вытаскивал
из кармана неоправленные драгоценные камешки и медленно про-
пускал их между пальцами. Его, казалось, радовало, что мы
вспомнили о нем. Он также усматривал в тенденциях, проявив-
шихся в связи с возвышением Бормана, опасность и согласился с
нашими планами. Только против Геббельса он был настроен очень
резко из-за известного эпизода. Тогда я предложил ему пригла-
сить к себе министра пропаганды и обсудить основательно наш
план и с ним лично.
Геббельс прибыл в Берхтесгаден уже на следующий день,
где я проинформировал его о результатах встречи. Вместе мы
отправились к Герингу. Я предпочел удалиться, а они оба, хотя
между ними сохранялась постоянная напряженность, выговарива-
лись. Когда меня снова подключили к беседе, Геринг потирал от
удовольствия руки, прдвкушая предстоящую борьбу; он старался
подать себя с самой привлекательной стороны. Прежде всего
следует усилить Совет министров по вопросам обороны Рейха по
его персональному составу. Геббельс и я должны стать его чле-
нами. То, что мы не были ими до сих пор, только доказывало
ничтожность этого органа. Обсудили и необходимость сменить
Риббентропа: министр иностранных дел, который по должности
своей должен был бы склонить Гитлера к более разумной полити-
ке, является сейчас всего лишь рупором Гитлера и потому нес-
пособным в неблагоприятной военной обстановке находить поли-
тические решения.
Все более возбуждаясь, Геббельс продолжал: "Как и в
Риббентропе, фюрер совсем не разобрался в Ламмерсе". Геринг
вскочил с кресла: "Все время встревает и пускает торпеды мне
в бок. Но теперь с этим будет покончено! Я уж позабочусь об
этом, господа!" Было видно, что Геббельс получал искреннее
удовольствие от ярости Геринга, старался еще больше подзудить
его, но и опасался импульсивности тактически неискушенного
рейхсмаршала: "Уж положитесь на нас, господин Геринг, мы отк-
роем фюреру глаза на Бормана и Ламмерса. Важно только не пе-
режать. Мы должны действовать без спешки: Вы же знаете фюре-
ра". Обретя снова присущую ему осторожность, он добавил: "С
остальными членами Совета министров мы ни в коем случае не
должны говорить чересчур напрямик. Им отнюдь не следует
знать, что мы собираемся постепенно вытеснить "тройку". Мы -
союз верных фюреру. У нас нет честолюбивых помыслов. И если
каждый из нас будет поддерживать перед фюрером другого, то
вскоре мы будем сильнее всех прочих и сможем возвести вокруг
фюрера прочный защитный вал!"
Геббельс возвращался очень довольным: "Из этого что-то
выйдет! Вы не находите, что Геринг прямо-таки ожил?" В пос-
ледние годы я, действительно, не видел Геринга таким свежим,
решительным и отважным. Во время продолжительной прогулки по
мирным окрестностям Оберзальцберга Геринг и я поговорили о
карьере, которую пробил себе Борман. Я со всей откровенностью
поведал ему, что Борман нацеливается не менее, не более, как
на то, чтобы стать преемником Гитлера и что он не остановится
