был отвечать за все распоряжения по вермахту, с самого начала
потрепел неудачу, поскольку главнокомандующие ВМФ и ВВС реши-
тельно отвергли опекунство такого рода. Через Ламмерса должны
были проходить все вопросы, касающиеся функций министерств,
все государственно-правовые и все административные сюжеты. Но
постепенно все это отошло к Борману, который просто не давал
Ламмерсу возможности часто встречаться с Гитлером. Борман за-
резервировал за собой доклады по всем внутриполитическим ас-
пектам. Для этого, однако, ему не хватало не только интелли-
гентности, но и достаточных контактов с внешним миром. Вот
уже в течение восьми лет он безотрывно был тенью Гитлера. Он
никогда не отваживался отправиться в служебную командировку
или в отпуск, постоянно пребывая в тревоге, что его влияние
может пойти на убыль. Еще по тем временам, когда он был за-
местителем Гесса, он знал, какую опасность представляют чес-
толюбивые заместители, потому как у Гитлера была привычка
сразу же после их представления напрямик загружать вторых лиц
заданиями и обращаться с ними как с людьми своего штаба. Эта
черта не только отвечала его склонности распределять власть,
где бы она ни возникала, - он просто любил свежие лица, любил
подвергать свежих людей испытанию. Чтобы не допустить подоб-
ной конкуренции в своем доме, иной осторожный министр просто
не назначал своими заместителями интеллигентных и разумных
сотрудниковв.
Намерение этих трех господ обнести Гитлера оградой,
фильтровать поток информации, даже контролировать его власть
могло бы иметь своим следствием отход от единоличного правле-
ния Гитлера. Но для этого было бы необходимо, чтобы эти трое
были людьми с инициативой, фантазией и чувством ответствен-
ности. Однако, приученные всегда выступать только от имени
Гитлера, они рабски зависели от его волеизъявления. Впрочем,
довольно скоро Гитлер перестал придерживаться такого порядка:
он сковывал его и просто не отвечал его натуре. Но, разумеет-
ся, этот круг раздражал прочих, вне его, и ослаблял их пози-
ции.
На практике только Борман занимал ключевую позицию, ко-
торая представляла для других высших руководителей
действительную опасность. Используя равнодушие Гитлера, Бор-
ман определял, кто из штатских руководителей получит аудиен-
цию у Гитлера, вернее - кто ее не получит. Едва ли кто из ми-
нистров, рейхс- или гауляйтеров мог сам выйти на Гитлера, они
все должны были обращаться к Борману с просьбой доложить их
проблемы. Борман работал очень проворно. Уже через несколько
дней тот или иной министр получал письменный ответ, которого
ему при ином порядке пришлось бы ждать не один месяц. Я был в
исключительном положении. Так как моя сфера деятельности была
военной по своей сути, я имел доступ к Гитлеру в любое время.
Время для встречи с ним назначалось адъютантами.
После моих бесед с Гитлером нередко заходил Борман. О
его приходе адъютанты докладывали кратко и не соблюдая стро-
гую форму. Он появлялся с папками в руках. Несколькими фраза-
ми он, монотонно и внешне очень деловито, излагал содержание
поступивших к нему документов, чтобы затем самому предложить
решение. По большей части Гитлер только кивал головой: "Сог-
ласен". Одного этого слова бывало достаточно для составления
Борманом подчас очень пространных распоряжений, даже и в тех
случаях, когда Гитлер выражался довольно неопределенно. Таким
способом за полчаса принималось до десятка и более важных ре-
шений. Де-факто Борман начал заправлять внутренними делами
Рейха. Несколько месяцев спустя, 12 апреля 1943 г., Борман
испросил подпись Гитлера под как будто вполне безобидной бу-
магой - он становился "секретарем фюрера". Если его прежняя
должность, строго говоря, должна была бы ограничиваться пар-
тийными делами, то новая позиция уполномачивала его теперь
официально проявлять активность в абсолютно любой области.
После моих первых успехов на ниве вооружений в отношении
Геббельса ко мне раздражение, которое он после своей истории
с Лидой Бааровой и не скрывал, сменилось благорасположением.
Летом 1942 г. я обратился к нему с просьбой задействовать
свой аппарат - киножурналы, еженедельники и газеты получили
соответствующие указания. Мой авторитет рос. Нажатием кнопки
министр пропаганды сделал меня одной из известнейших личнос-
тей Рейха. Этот подросший капитал мои сотрудники использовали
в свою очередь в их повседневных трениях с государственным и
партийным аппаратом.
Было бы неверно делать умозаключения относительно лич-
ности Геббельса, основываясь на заигранном фанатизме его ре-
чей, и представлять его себе человеком с клокочущим темпера-
ментом. Он был усердным трудягой, дотошным в претворении
своих идей в жизнь, не теряя при этом, однако, из поля зрения
общую картину. У него была способность абстрагировать пробле-
му от сопутствующих обстоятельств, что позволяло ему, как это
мне тогда представлялось, приходить к дельным суждениям. Это
впечатление возникало не только благодаря его цинизму, но и
логическому ходу его мыслей, по которому было видно, что по-
сещение университета не прошло бесследно. Только в общении с
Гитлером он казался скованным.
На первой, столь успешной стадии войны он не обнаруживал
особенного тщеславия; напротив, еще в 1940 г. он говаривал о
своем намерении после победоносного завершения войны всецело
посвятить себя своим многочисленным личным хобби, а ответс-
твенность должно будет принять на себя новое поколение.
В декабре 1942 г. катастрофический поворот событий побу-
дил его чаще приглашать к себе трех своих коллег: Вальтера
Функа, Роберта Лея и меня. Выбор был показателен для него: мы
все были дипломированными выпускниками высших учебных заведе-
ний.
Сталинград нас потряс - даже не в первую очередь траге-
дией солдат 6-й армии, а тем, что подобная катастрофа могла
приключиться под командованием Гитлера. До этого любой неуда-
че можно было противопоставить успех, который уравновешивал
все потери, жертвы и поражения или, по крайней мере, позволял
о них не думать. В первый раз мы потерпели поражение без эк-
вивалента взамен.
"В начале войны, - рассуждал Геббельс во время первого
из этих обсуждений, в январе 1943 г., - мы, ограничиваясь по-
лумерами внутри страны, добились слишком крупных военных ус-
пехов. Поэтому мы уверовали, что можно и далее одерживать по-
беды без чрезмерного напряжения. Англичанам в этом смысле
повезло, они уже в самом начале пережили Дюнкерк. Это пораже-
ние стало оправданием для самых суровых ограничений мирных
привычек и запросов. Сталинград - это наш Дюнкерк. Созданием
только хорошего настроения войны теперь не выиграть".
Геббельс сослался на агентурные данные своего разветв-
ленного аппарата о беспокойстве и недовольстве в обществе.
Оно требует отказа от всякой роскоши, которая народу отнюдь
не на пользу. Вообще же чувствуется не только готовность к
величайшим усилиям. Чувствительные ограничения просто необхо-
димы для восстановления доверия к руководству.
Необходимость основательных жертв диктовалась и положе-
нием в промышленности вооружений. Гитлер потребовал не только
нового рывка производства. Для покрытия неслыханных потерь на
Восточном фронте в вермахт призывались одновременно 800 тыс.
молодых квалифицированных рабочих (1). Любое сокращение чис-
ленности немецкого костяка рабочей силы неминуемо должно было
увеличивать и без того немалые трудности. Но воздушные налеты
показали также, что в тяжело пострадавших городах жизнь шла
по заведенному порядку. Даже налоговые поступления почти не
снизились, несмотря на то, что документация финансовых ве-
домств погибала в огне! Отталкиваясь от идеи, заложенной в
нашей системе "самоответственности промышленности", я выдви-
нул предложение поставить в центр отношений с населением
вместо недоверия доверие и одновременно тем самым сократить
наши надзирающие и управляющие власти, в которых было занято
без малого три миллиона человек. Обсуждались разнообразные
проекты. Например, предложить плательщикам налогов самим оце-
нивать свое имущество и доходы, или же отказаться от перерас-
пределения налогов, или же ввести твердую ставку для налога
на заработную плату. Какую роль, при миллиардных суммах, ко-
торые ежемесячно уходят на войну, могут играть несколько сот
миллионов марок, которые, возможно, будут скрыты от государс-
тва единицами нечестных людей, - доказывали Геббельс и я.
Еще больше волнений вызвало, впрочем, мое требование
приравнять продолжительность рабочего времени чиновников к
рабочему дню на военных заводах. По арифметическим прикидкам,
это бы высвободило около 200 тыс. управленцев для работы на
вооружение. Кроме того, резким снижением жизненного уровня
высших слоев я хотел высвободить для этой же цели еще нес-
колько сот тысяч пар рабочих рук. На одном из заседаний
"Центрального планирования" я предельно жестко охарактеризо-
вал последствия моих радикальных предложений: "Они означают,
что на время войны, если она станет затяжной, мы, грубо гово-
ря, должны опролетаризироваться" (2). Сегодня я с удовлетво-
рением отмечаю, что я не смог тогда пробить свои планы: Гер-
мания оказалась бы перед лицом невероятных перегрузок
послевоенных месяцев еще более экономически и административно
ослабленной и дезорганизованной. Но убежден я и в том, что в
аналогичной ситуации, например, в Англии, подобного рода идеи
были бы последовательно претворены в жизнь.
Гитлер довольно неохотно согласился с нашим планом реши-
тельного упрощения административных процедур и аппаратов, а
также с сокращением потребления и ограничением развлекательно
-культурной сферы. Однако моя попытка передоверить осущест-
вление этой программы Геббельсу разбилась о бдительного Бор-
мана, который опасался прироста власти у своего честолюбивого
соперника. Вместо Геббельса реализация замысла была поручена
д-ру Ламмерсу, союзнику Бормана по триумвирату, чиновнику без
фантазии и инициативы, у которого волосы вставали дыбом от
такого неуважения к бюрократии, по его мнению, совершенно не-
обходимой.
Никто иной, как Ламмерс начал председательствовать вмес-
то Гитлера на возобновившихся с января 1943 г. заседаниях ка-
бинета министров. На заседания приглашались не все члены
кабинета, а только те, чьи вопросы стояли в повестке дня. То,
что заседания проводились в зале Имперского кабинета, свиде-
тельствовало о том, какую власть уже сосредоточила "тройка" в
своих руках и на какую замахивается.
Заседания эти проходили довольно остро: Геббельс и Функ
придерживались моих радикальных взглядов, министр внутренних
дел Фрик, как и Ламмерс, выражали, чего и следовало ожидать,
озабоченность; Заукель с ходу заявил, что он поставит любое
потребное количество рабочих рук, включая и специалистов, из
оккупированной заграницы (3). Даже когда Геббельс требовал,
чтобы руководящие кадры партии умерили свой практически не
знавший ограничений уровень жизни, ему ничего не удавалось
добиться. Обычно державшаяся в тени Ева Браун подключила Гит-
лера, когда прослышала о возможном запрете перманента и прек-
ращении выпуска косметической продукции. Гитлер сразу же за-
колебался, он порекомендовал мне вместо запрета незаметное
"вымывание из ассортимента краски для волос и других космети-
ческих товаров", а также - "прекращение принятия в ремонт ап-
паратов для перманента" (4).
Несколько заседаний в Рейхсканцелярии убедили Геббельса
и меня, что от Бормана, Ламмерса и Кейтеля нечего ожидать
оживления производства вооружений. Наши усилия прочно увязли
в бессмысленных мелочах.
18 февраля 1943 г. Геббельс произнес свою речь о "то-
тальной войне". Она была адресована не только населению, но
косвенно - и руководящим кругам, которые не хотели принять
