на.
После заседания Геринг отвел меня в сторону: "Я знаю,
что Вы тесно сотрудничаете с моим статс-секретарем Мильхом.
По дружбе я хотел бы Вас предостеречь от него. Он не надежен,
и если уж речь идет о его личной выгоде, он не считается даже
со своими самыми лучшими друзьями". Я немедленно же передал
эти слова Мильху. Он рассмеялся: "Несколько дней назад Геринг
буквально то же самое сказал мне про тебя". Попытка Геринга
посеять между нами недоверие была полной противоположностью
тому, о чем мы договаривались: образовать единый блок. Дру-
жеские связи воспринимались в третьем Рейхе из-за всеобщей
подозрительности как личная угроза.
Спустя несколько дней после заседания Мильх высказал
предположение, что Геринг переметнулся из-за того, что геста-
по получило доказательство его склонности к морфию. Мильх еще
до этого советовал мне повнимательнее приглядеться к зрачкам
Геринга. Во время Нюрнбергского процесса мой защитник д-р
Флекснер подтвердил мне, что Геринг еще задолго до 1933 г.
был морфинистом. Он сам был его адвокатом в судебном разбира-
тельстве по обвинению Геринга в применении укола морфия не по
назначению (9).
Вероятно, и по финансовым мотивам наша попытка использо-
вать Геринга против Бормана была обречена на неудачу с самого
начала: Борман, как это видно по одному из нюрнбергских доку-
ментов, сделал Герингу подарок в шесть миллионов марок из
фонда "Пожертвования Адольфу Гитлеру", образованного индуст-
риалами.
После неудачи нашего союза активность Геринга, и впрямь,
несколько оживилась, но в неожиданном направлении - против
меня! Вопреки обыкновению он несколькими неделями позднее
предложил мне пригласить в Оберзальцберг на совещание ведущих
руководителей черной металлургии. Оно состоялось в моем доме-
ателье, за обтянутыми бумагой столами для рисования и оста-
лось в памяти только благодаря поведению Геринга. Он появился
в эйфорическом настроении, с заметно уменьшившимися зрачками
и сделал для изумленных специалистов пространный доклад по
технологии выплавки металла, в котором он блистал своими поз-
наниями о домнах и обработке руды. Затем пошли общие места:
следует выпускать больше продукции, нельзя пасовать перед но-
вовведениями, отрасль застыла в традициях, ей следует учиться
перепрыгивать через свою тень и прочее в том же духе. К концу
своего двухчасового словоизвержения Геринг стал говорить все
медленнее, лицо его постепенно принимало все более отсутству-
ющее выражение. Вдруг он положил голову на стол и мирно зас-
нул. Мы сочли самым разумным сделать вид, что не замечаем
рейхсмаршала, покоящегося во всем великолепии своего мундира
на столе, дабы не приводить его в смущение, и продолжали об-
суждать наши проблемы, пока он не проснулся и не объявил ско-
ренько совещание закрытым.
На следующий день им была назначена конференция по проб-
лемам радарной техники, закончившаяся не менее бесславно. Он
снова являл собой безоблачность и лучезарность при полном от-
сутствии знаний и давал специалистам одно наставление за дру-
гим, а под конец, все так же великодушно настроенный, осыпал
их потоком распоряжений. После того, как он покинул совеща-
ние, мне пришлось немало потрудиться, чтобы как-то исправить
причиненный им вред, но так, чтобы прямо не дезавуировать
рейхсмаршала. И все же этот эпизод был настолько скандален,
что я не мог не поставить Гитлера о нем в известность. Он же
при первом удобном случае, 13 мая 1943 г., вызвал промышлен-
ников-вооруженцев в ставку, чтобы восстановить престиж прави-
тельства.
Спустя несколько месяцев после краха наших планов я
встретился с Гиммлером на территории ставки. Он резко, угро-
жающим тоном, произнес: "Я не считал бы целесообразной еще
одну Вашу попытку активизировать рейхсмаршала!"
Да это было бы и невозможно. Геринг впал - и на этот раз
окончательно - в свою летаргию. Только в Нюрнберге он прос-
нулся снова.
Глава 19
Второе лицо в государстве
Через несколько недель после фиаско нашего сообщества,
примерно в начале мая 1943 г., Геббельс не замедлил обнару-
жить в Бормане именно те достоинства, которые еще так недавно
приписывал Герингу. Он дал Борману заверения впредь все пред-
назначенные для Гитлера информационные материалы направлять
только через Бормана и попросил его заполучать от Гитлера все
указания и распоряжения для него. Это пресмыкательство было
должным образом вознаграждено. Геббельс списал Геринга окон-
чательно, хотя и полагая, что как чисто представительную фи-
гуру его все же следует средствами своего министерства подпи-
рать.
Реальная власть все более смещалась в сторону Бормана.
Он, однако, не мог знать, не понадоблюсь ли я ему в один
прекрасный момент. До него, конечно, должна была дойти инфор-
мация о моей провалившейся попытке свергнуть его, но обращал-
ся он со мной очень любезно и дал намеком понять, что я могу
занять место рядом с Геббельсом на его стороне. Пока я не
воспользовался шансом - цена мне показалась чрезмерной: ведь
я попадал бы в полную зависимость от него.
Геббельс тем временем поддерживал со мной тесный кон-
такт. Нас все еще объединяла идея самой решительной мобилиза-
ции всех внутренних резервов.
По отношению к нему я был, конечно, слишком доверчив.
Меня завораживали его искрящееся дружелюбие, его превосходные
манеры и логическая холодность ума.
Внешне, таким образом, мало что изменилось. Мир, в кото-
ром мы жили, принуждал к лицедейству, лицемерию, ханжеству.
Между соперниками не могло прозвучать искреннее слово: его
тут же могли передать в искаженном толковании Гитлеру. Все
конспирировали, делая ставку на перемену настроений Гитлера,
и выигрывали или проигрывали в этой кошачьей возне. Без вся-
ких угрызений совести я играл на этой разбитой клавиатуре
взаимных отношений, как и всякий другой.
Во второй половине мая 1943 г. Геринг сообщил мне, что
он собирается при моем участии выступить с речью о немецком
вооружении во Дворце спорта. Я согласился. Несколькими днями
позднее я, к своему изумлению, узнал, что Гитлер поручил это
выступление Геббельсу. Когда мы согласовывали наши тексты,
министр пропаганды посоветовал мне подсократить свой текст,
так как он намеревается говорить в течение часа. "Если Ваша
речь не будет существенно короче, чем полчаса, то интерес
публики ослабнет". Как обычно, мы направили наши тексты Гит-
леру, с пометкой на моем, что речь будет сокращена на треть.
Гитлер вызвал меня в Оберзальцберг. В моем присутствии он
прочитал пересланные через Бормана черновики, решительно чер-
кал и, как мне показалось, с воодушевлением в течение нес-
кольких минут сократил текст Геббельса наполовину. "Вот, Бор-
ман, возьмите, передайте Геббельсу и скажите, что речь Шпеера
я считаю отличной". Так в присутствии интригана Бормана Гит-
лер поднял мой престиж выше престижа Геббельса. После этого
эпизода им обоим должно было быть ясно, что я, как и прежде,
пользуюсь уважением. Я же мог рассчитывать в трудную минуту
на поддержку Гитлера даже и против его ближайших сторонников.
А речь моя, с которой я выступил 5 июня 1943 г. и в ко-
торой впервые был обнародован значительный прирост производс-
тва вооружений, оказалась уязвимой по двум направлениям. Из
рядов партиерархии я мог слышать: "Вот видите, и без чрезвы-
чайных жертв дела идут неплохо. Для чего же тогда мы должны
волновать народ драконовскими мерами?" С другой же стороны,
от генералитета и с фронта при заминках с поставками слыша-
лись сомнения в правдивости сообщенных мной данных.
Советское зимнее наступление выдохлось. Наши растущие
объемы военного производства помогли не только закрыть обра-
зовавшиеся дыры на Восточном фронте. Новые поставки вооруже-
ний позволяли Гитлеру, несмотря на потери техники зимой, под-
готовить новую наступательную операцию: следовало отсечь
дугу, образовавшуюся под Курском. Начало этой операции под
кодовым названием "Цитадель" несколько раз откладывалось, по-
тому что Гитлер возлагал большие надежды на применение новых
танков. От нового типа с электропередачей, сконструированного
профессором Порше, он ожидал чудес прежде всего.
За непритязательным ужином в заднем буфете Рейхсканцеля-
рии, отделанном в баварском стиле, я случайно услышал от Зеп-
па Дитриха, что Гитлер собирается отдать приказ не брать
впредь пленных. Во время наступательных боев войск СС местно-
го значения было установлено, что советские войска расправля-
ются с пленными. Импульсивно Гитлер возвестил о тысячекратном
кровавом возмездии.
Я был озадачен и встревожен тем, как мы умеем себе вре-
дить. Ведь Гитлер сам рассчитывал на сотни тысяч пленных, мы
уже долгие месяцы пытались хоть как-нибудь заткнуть не менее
крупные, чем на фронте, дыры в людских резервах на производс-
тве. Поэтому уже при ближайшей встрече с Гитлером я выразил
свои сомнения относительно такого приказа. Переубедить его на
этот раз оказалось не трудно, он сам как бы с облегчением от-
менил свое указание, отданное СС. В тот же день, 8 июля 1943
г., он приказал Кейтелю заготовить директиву о том, что все
пленные передаются в распоряжение военной промышленности (1).
Споры относительно судьбы военнопленных оказались излиш-
ними. Наступление началось 5 июля, но, несмотря на массиро-
ванное применение нашего самого современного оружия, создать
котел не удалось. Ожидания обманули Гитлера. После двух не-
дель боев он отступил. Эта неудача была очень показательна:
теперь уже и в самое благоприятное время года законы войны
диктовались советским противником.
Генеральный штаб сухопутных войск еще после второй зим-
ней катастрофы, Сталинграда, добивался строительства в опера-
тивном тылу второй оборонительной линии, но не нашел поддерж-
ки Гитлера. Теперь и сам Гитлер был согласен на возведение в
20-25-километровой глубине от линии фронта оборонительных со-
оружений (2). На это Генеральный штаб в свою очередь предло-
жил в качестве оборонительного рубежа западный берег Днепра,
возвышавшийся на 50 метров над равнинным восточным. И времени
для строительных работ было еще достаточно, поскольку Днепр
лежал в тылу, более чем в 200 километрах от линии фронта. Од-
нако Гитлер просто отмел это. Он, во времена своих успешних
походов столь охотно восхвалявший немецких солдат как лучших
в мире, теперь заявил: "Строительство оборонной линии за спи-
ной невозможно по психологическим причинам. Как только войс-
кам станет известно, что за сотню километров от линии боев
находятся укрепленные позиции, никто не сможет повести их в
бой. При первом же удобном случае они без сопротивления отка-
тятся назад" (3).
О том, что по приказу Манштейна и с тихого согласия
Цейтцлера организация Тодта приступила в декабре 1943 г. воп-
реки запрету к возведению оборонительной линии по Бугу, Гит-
лер узнал от моего заместителя Дорша. Советские войска опять
еще находились в 150-200 километрах к востоку от реки. И сно-
ва Гитлер в необычайно резкой форме и точно с тем же самым
обоснованием, что и полгода назад, приказал немедленно прек-
ратить стрительство (4). В этих тыловых строительных работах
усматривает, как он в возбуждении выразился, новое доказа-
тельство пораженческих настроений Манштейна и его группы
войск.
Упрямство Гитлера только помогало советским войскам дер-
жать наши армии в состоянии постоянного передвижения. В Рос-
сии, начиная с ноября, при промерзлой земле, нечего и думать
о закапывании в землю. Но время было упущено. Солдаты были
снова выданы всем невзгодам стихии. К тому же и неважное ка-
чество зимнего оснащения немецких войск было дополнительной
уязвимой точной по сравнению с неприятелем, гораздо лучше в
