ким профилем не каждому мил-дорог станешь; Колодец не любил этих, ко-
торым то грузины плохие, то армяне не угодили, то евреи не в масть, то
татары поперек горла,- а мало ли разно-всякого люда? - водятся такие
горе-праведники, пустой народ, неужели не смекнут: всего две нации на
земле совместно проживают - приличные люди и неприличные и все тут.
Себя Колодец к приличным не причислял, а вот лекарь точно приличный и
бабке помогает ощутимо. Телевизор разразился погодными страхами. Мор-
дасов машинально вырубил его, окунувшись в кромешную темноту. Бабка
икнула за стеной. Колодец вошел в ее закуток, поправил ладанку перед
иконами, заверил, что не коптит и лики святых угодников дымной черно-
той не марает. Бабка смотрела на внука, не отрываясь, двух глаз ей не
хватало, чтоб налюбоваться, ей бы дюжину, а то и сотню глазищ и чтоб
каждый с плошку. Мордасов присел на край кровати, поправил пестро-лос-
кутное одеяло.
- Чего так поздно? - Губы едва разлепились, из смиренно сложенных на
груди иссушенных ладошек похоже кровь ушла навсегда. Мордасов поцело-
вал бабкины руки.
- Дела, ба.
- Эх.- кровать скрипнула, взгляд на иконы, на внука, снова на иконы,
призыв в глазах к Господу не оставить заботами дитя заблудшее, снова
шевеление губ.
- Посодють, тя, Сань.
Мордасов ощупал любимый бумажник в заднем кармане, будто напитался от
него недостающих сил, возразил степенно:
- Что ты, ба. Ни в жизнь! Не до меня, я рыбешка мелкая да верткая,
сквозь ячею любой сети проскользну. Не боись, ба, не части с причита-
ниями, а то неровен час накличешь.
- Я не глазливая,- бабка виновато глянула на внука, сухая рука дрогну-
ла, поползла по одеялу, тронула робко цепкие, с заусенецами у ногтей,
пальцы Мордасова, приподнялась, с трудом оторвалась от одеяла и зас-
кользила к щеке внука в виноватом движении.
- Желаешь банан, ба? Привез, девки из овощухи подприлавили, сегодня
там вроде Иосифа хоронили повторно - народищу. Хочешь ананасную шишку
порублю? Абрикосы или во - персики. вчера надыбал. Чем те угостить? А,
ба?
За окном взъярились коты, злобное визжание похоже поколебало пламя пе-
ред иконами и без того огромные зраки святых, будто расширились.
- Сатаны! - Бабка икнула, дряблая кожа на шее задрожала, заходила жел-
то-серой волной, икота перешла в кашель, костлявое тельце затряслось
под одеялом. Мордасов поправил подушки, набросил крупно-клетчатый плед
чистой шерсти - даже повздорили с Настурцией полгода назад, кому дос-
танется,- погладил седую голову и на цыпочках вышел из комнатенки.
Настурция Робертовна Притыка сжимала обеими руками пудреницу, будто
окантовала пестик из коричневой пластмассы лепестками малиновых ног-
тей; приемщица осматривала свое лицо с тем тщанием, с каким сотни лет
назад землепроходцы изучали карту гиблых и вовсе неизвестных мест, ку-
да им предстояло отправиться за славой ли, за смертью или за тем и
другим. До открытия магазина оставались минуты, за дверью под уныло
струящимся дождем мокли сдатчики, пыль на окнах снаружи свалялась в
толстых, мохнатых червяков, вяло сползающих к низу растрескавшейся не-
определившегося цвета рамы. Две минуты миновали, Настурция подняла
глаза и свозь стекло встретилась взглядом с Тузом треф. Неужто День
возвращения? Настурция щелкнула пудреницей. Время летит, ужас. Только
вчера вроде ссужал Колодец свои железные рубли, а вот уж пора рассчи-
таться, к кредитору тянутся люди. или бывшие люди. или как их назвать.
так жизнь и прошмыгнет.
Туз треф согнул указательный палец крендельком, собираясь постучать в
стекло, мол, открывай, царица. Настурция остервенела, отшвырнула пуд-
реницу, вскочила, покрутила пальцем у виска; очередь понуро глазела
сквозь вертикальные столбики сбегающей по стеклу дождевой жижи. Наст-
роение хуже не придумаешь. Настурция искрами негодования расстреливала
очередь и ненавидела ее, всю, целиком, как единое существо; ноздри уже
привычно вздрагивали от тошнотворной смеси запахов, которые ворвутся с
улицы с приходом безмолвных. Настурция тяжело вздохнула и еще раз
гневно вперились в Туза треф, алкаш смешался, упер глаза в объедки со-
бачьей трапезы у порога.
Очередь терпеливо молчала, на месте Туза треф никто оказаться не воз-
желал. Настурция - женщина серьезная и злопамятная, как начнет цены
сбивать да тыкать в никому не понятные прейскуранты, только держись.
После времени открытия, оговоренного на жестяной табличке, прошло семь
минут, Настурция двумя пальцами скинула крючок с петли. Очередь благо-
дарно потянулась внутрь. Настурция из-под насупленных бровей сверкнула
недовольством. Встали не так! К прилавку не пройти! Очередь покорно
перестроилась. Настурция не подобрела, только шумно, драматически, как
актриса на сцене перед принятием кинжала в свои груди, вздохнула, мол,
олухи, боже мой, неужто не понятно?.. Очередь стоически перестроилась
еще раз и, как видно, не угадала намерения приемщицы. Настурция не вы-
держала:
- Не понятно?.. Ближе к креслу стать нельзя что ли? - махнула на кол-
ченогое тряпично-деревянное безобразие, призванное воплощать многове-
ковую идею внимания к ближнему оторванными подлокотниками и сальными
потертостями.
Колодец подъехал, когда Настурция нарочито медленно раскладывала книж-
ки квитанций под терпеливым и понимающим - не простое это дело, а как
же? - взглядом подмокшей на дожде шушеры. Колодец грохнул дверцей ма-
шины и все подтянулись от грозного звука. Туз треф даже спину прогнул
и победно глянул на сотоварищей по отдаче долгов: не тужи братва, выше
голову, отец родной пожаловал самолично.
Колодец распахнул дверь ногой, вошел хозяйски, застыл посреди предус-
мотрительно освобожденной Настурцией комнатенки - все жались к стене
и, если до того, кто и подозревал Настурцию в издевке, сейчас сразу
убедился: Настурция права, все знала наперед, иначе как выкроить мес-
то, чтоб Колодец вот так победно застыл посреди своих владений. Послу-
шались сдавленные - здрастьица, чуть более вольные - приветики и даже
храпануло единственное - мое почтение.
Колодец молча прошествовал за шторку, кликнул Настурцию; приемщица
удалилась, очередь ждала, от момента официального открытия отщелкало
полчаса.
Колодец стоял спиной к Настурции и раскладывал железные рубли в стол-
бики, время зря терять не любил: график имел скользящий, кому День
возвращения, а кому День воздаяния, можно и возвращенные деньги пус-
тить в оборот, если кредитование сегодня пойдет шустро, а так тому и
быть. День возвращения совпал с пятницей и каждому ясно, что это уда-
ча.
Колодец извлек паркер Шпына для Настурции, повертел и безмолвно поло-
жил на табурет.
Настурция молчала: в раскладке их отношений теперь приемщица станови-
лась вроде очереди, а Колодец вроде самой Настурции; и теперь Настур-
ции положено было больше молчать, стараясь угадать тайные намерения
Мордасова.
- Тебе! - Мордасов поддел табурет носком ботинка.
- Мне? - Настурция поспешнее, чем следовало, цапнула поблескивающий
футляр.- От кого?
- Шпын расщедрился.- Колодец расшпилил английскую булавку на бумажни-
ке, из шелкового зева торчали боковушки тощих пачек.- Видать свербит в
одном месте.
Слова нехорошие, но их вполне достаточно, чтоб Настурция согнала хмарь
дурного настроения с красивого лица и окунулась в сладостные мечты.
Очередь загомонила, Настурция встревоженно повела плечами. Колодец те-
атрально отбросил шторку и вышел к народу.
- Та-а-к.- Мордасов воткнул локти в прилавок и подпер голову кулаками.
Зрачки его перемещались с лица на лицо, как у въедливого нижнего чина,
замершего перед строем рядовых. Образовалась тишина.- Восстания нынче
не в моде. усекли, граждане? - Колодец выхватил взглядом безгрудую,
высоченную женщину с птичьими плечиками и бесцветными глазами, волоса-
ми и лицом.- Опять плисовый жакетик по пятому разу заносим, вдруг Мор-
дасов забудет? Прошу покинуть очередь.
Женщина бочком поплелась к двери и вынырнула в дождь.
- Та-а-к! - Мордасов прокашлялся, вежливо растягивая слова, провозгла-
сил:
- Настурция Робертовна, вас ожидают клиенты, прошу выказать им уваже-
ние согласно уровню предприятия отличного обслуживания.- Колодец нап-
равился к шторке, бросив через плечо,- кто ко мне - обождите.
Туз треф опустился в кресло для ожидающих, дряхлая мебелина картинно,
как в замедленной съемке, развалилась у всех на глазах. Туз смущенно
поднялся. На шум вышел Мордасов, увидел разломанное, чмокнул, поднял
палец.
- Никакого уважения к социалистической собственности, граждане. Подка-
пываетесь под любимые бережливость и учет. Так мы далеко не уедем.
Между прочим кресло, Туз, актировано, интеварная реальность, вон у не-
го бирка на заду. Что будем делать?
Туз растревожился не на шутку, принес отдачу в обрез, лишней копейки
не предвиделось.
- Оно разломано,- Туз жалко улыбнулся,- в смысле до меня еще.
Мордасов игры не принял.
- Что значит разломано? Это вы его, гражданин Туз, разломали. при сви-
детелях. Народное добро похерили, наплевали на достояние республики.
Может прикажете мне из своего кармана возмещать?
Очередь молчала: половина ее думала, что происходящее - шутка, а поло-
вина принимала все всерьез, причем представления молчавших людей о
сцене, разыгрывающейся у них на глазах менялось каждую секунду. Коло-
дец умел поддержать напряжение.
- Настурция Робертовна,- Колодец развел руками - такая, мол, беда.-
Тут клиент угробил кресло. Хорошо, если за этим никто не стоит, в
смысле происков и подкопов. Гражданину Тузу что, а вон старушки прихо-
дят, пожилые можно сказать женщины, наши матери и отцов наших подруги
с ногами, отутюженными починами и энтузиазмом. Им как? Стоять вдоль
стен прикажете?
Мордасов удалился, оставив народ в тревожном недоумении. Туз не дога-
дывался, какова его участь и никто этого не знал; из вспомогательных
пространств вплыла Настурция, шторка облепила ее бедра и все увидели -
у приемщицы отменная фигура. Притыка притянула две кофты, обнаружила
дырочку под мышкой у одной и без слов отшвырнула шалой от смущения
сдатчице, вторую кофту поновей сгребла под прилавок, оформила бумажки
и поглаживая футляр паркера, торчавшего из кармана, мечтательно проше-
лестела:
- Следующий!
Крупняков царил в четырехкомнатном антикварном райке, на кожаном пуфе
у его ног горбился купец из Литвы на машину Шпындро. После визита На-
тальи Крупняков развил бурную деятельность, убедив себя, что Шпындро
вскоре двинут в зону загнивания, а раз так, рвать с четой глупость не-
сусветная. Крупняков уже выложил все резоны: машина отличная, ни разу
не битая, шестерка с родным движком, хозяин попался нежнейший, как и
подобает человеку, выезжающему за границу - ах не говорил? - так у не-
го в машине, знаете там всякие штуки-дрюки, елочки для запаха, будто
вы в сандаловой роще прохлаждаетесь, и спираль, чтоб заднее стекло не
запотевало и прочие наклейки и вроде бы мелочи, расцвечивающие ску-
дость жизни и, конечно, вся эта дребедень перейдет по наследству
счастливчику, купившему машину; посему Крупняков даже не может уяснить
себе, отчего вместо решительного - да! да! - наталкивается на размыш-
ления, прикидки и даже опаску; и уж совсем последнее дело считать, что
Крупняков выкраивает свой интерес, он живет другим - большим искусс-
твом можно сказать, а помогает в купле-продаже по-дружески, давно ус-
воив, что творить ближнему добро - наисладчайшая обязанность человека.
Крупняков окутывался клубами аристократического дыма и время от време-
ни упоминал всуе величественные, отдающие тайным могуществом фамилии,
такие и камень безгласый, безокий и тот заставят краснеть и смущенно
бормотать. Купец вымаливал номер телефона Натальи. Крупняков отказы-
вал. Люди - выездные, им надо с осторожностью жить, репутация - весь
