не совсем погряз в себялюбии.
Встреча с Колодцем прошла, как и намечали, быстро, с короткими торга-
ми.
- Ты крутой стал,- обиженно заявил Колодец и еще высказал недоумение,
что билеты на просмотр, обещанные Шпыном через Наталью уплыли, а Коло-
дец уж и с дамой сговорился.
- Чего-то там сорвалось,- Шпындро желал, как можно скорее убраться, он
вообще сразу терял к событиям интерес, когда деньги уже затаивались в
кармане. Дружить с Колодцем ему не светило, но и обострять отношения
смысла не было, к тому же каждый раз при виде Колодца Шпындро, будто
тенью комиссинщика различал Настурцию и его охватывало давно забытое
волнение, потому что в глазах Притыки угадывалось нечто обещающее: не
скажешь, что именно, и только светятся в этих глазах напополам с легко
возникающей смешливостью и обещания, это мог прочесть любой зрячий.
Шпындро предпочитал купюры новые, на сей раз Мордасов расчитался же-
ванными, ломанными, прошедшими через множество рук. Шпындро не знал,
что Мордасов дает деньги в рост - в каждом ремесле свои секреты, также
не знал Шпын, что их встреча совпала с Днем возвращения и оттого в его
карман перекочевала пухлая пачка несвежих денег из заколотого английс-
кой булавкой бумажника Мордасова. Теперь, когда с ручечного рациона,
приправленного часами и зажигалками Шпындро могли снять и отправить на
мехдобычу в жирных тряпичных пластах зарубежья, терять мордасовский
канал сбыта тем более не позволительно. Шпын пообещал разобраться с
билетами на просмотры, снова вспомнил Настурцию и не в силах совладать
с приступом внезапной щедрости, вынул паркер, отложенный для себя, и
протянул Колодцу. Для Настурции! Колодец давно приметил, что внешне-
купчик ладит лыжи к Притыке. Ревности Колодец не испытывал ни малей-
шей, скорее недоумение от неумелой попытки вторжения в его владения.
Колодец любил ковать пока горячо - надо раздобыть оправу! - оглядел
приехавшего электричкой Шпына с ног до головы, притянул за лацкан,
приблизился так, что запахи их одеколонов смешались и снизу заглянул в
глаза.
- Ух ты! Паркер отвалил! Разбирает? Бередит в чреслах?!
Шпындро отстранился, показалось, от Колодца кроме одеколона пахнуло
чем-то давним, запахом неустроенности, нищеты двадцатилетней давности.
Игорь вяло отметил, что ничего не знает о Колодце: где тот живет, с
кем и как. Зачем деловые отношения превращать в иные? Он уже корил се-
бя за передачу Настурции, надо бы просто позвонить ей и назначить сви-
дание, повести поужинать, но даже обыкновенный ужин в воображении Шпы-
на вырастал в дело сложное, хлопотное и кроме того сулящее ненужные
траты. У него давно отработан ритуал ухаживания: поездка в машине,
рассказ об иноземельном житье-бытье, приправленный высмотренными в ки-
нофильмах сценами, сетования на тяжесть и ответственность службы, ну,
может, еще поход в театр плюс скромное подношение из товара, бесплатно
ему доставшегося от фирмачей. Как правило хватало.
- Ты зря,- неуверенно возразил Шпындро и себе затруднившись пояснить,
что именно зря. Мордасов потребовал позаботиться об оправе. Шпын при-
нял к сведению. Распрощались, Игорь зашагал к станции, Колодец, гру-
женный пластиковыми мешками - особая статья дохода, пакеты Шпын дос-
тавлял партиями, шли по трояку, а как же иначе, если отечественные по-
боле полтиника - заковылял по пустынной ночной площади к машине, ла-
танной-перелатанной, обещающей вот-вот развалиться.
Маскируется, торжество окатило Шпындро, а ему не больно надо, может
себе позволить, меняй машины хоть раз в год. Выездной! Кто усомнится?
Впрочем и Мордасов маскировался скорее из любви к таинственному,
сколько их, мордасовых, раскатывает в новье, чуя свою безнаказанность,
упиваясь шальным недоумением трусоватых, рохлей: надо ж, ничего не бо-
ятся деловые, проросли козлища средь карающих ангелов, перемешались.
Шпындро не ставил себя на одну доску с Колодцем, тот чистый жулик, че-
го там говорить. Игорь Иванович не учился сколько, язык осилил, другое
дело, как приноровился изгибаться и юлить, в подобострастии не послед-
ний человек, однако с эксцессами явного подхалимажа распростился,
зная, что они не в чести, требовалась тонкая смесь вроде бы и достоин-
ства, а вроде бы и покорности, скорее понимания, что за здорово живешь
начальниками не назначают, особый это сорт, есть в них такое, что сло-
вами не определишь, а всем видно, и сорту этому нужно выказывать ува-
жение не за дело, не благодаря достижениям, умениям или успехам, а
только ввиду самодостаточности такого типа людей, которым не нужно
вовсе отличаться качественной работой или работой вообще, это не их
дело, их дело - круглосуточно важничать, пухнуть изнутри, как тесто в
квашне, надувать шеки, многозначительно закатывать глаза, к месту и не
к месту роняя излюбленное филинское - сложное сейчас время - на это и
впрямь уходила тьма сил, недаром с работы и на работу таких возили на
персоналках.
В электричке горбились люди, которых Шпындро не приходилось встречать
часто, похоже пришельцы из иного мира, будто так и сновали в электрич-
ках его детства все эти годы безостановочно и в жизни их не многое ме-
нялось, пока Шпындро успел полмира исколесить. Лампочки тлели над го-
ловой, в дальнем конце вагона голосил ребенок, подвявший букет на сет-
ке через проход похоже исходил тем же тлением, что и старушка, тащив-
шая цветы в Москву. Упаси бог так жить. Купец-оборотень приткнулся в
углу, тени деревьев, редкие фасады, огоньки убегали назад. Пассажиры
молчаливы, думают: вот сел мужчина средних лет такой же, как и мы, и
ошибаются, если вообще думают о нем; вовсе не такой, жизнь его по-дру-
гому заладилась, потому что с младости нацелился, уж и не помнил, кто
вбил в его башку малолетскую, мол, два способа жить имеется в настоя-
щий момент и в обозримом просторе грядущего: или воровать, или ездить!
Имелось ввиду для людей, ничем не отмеченных. Воровать - страшно, не
всем дано, да и почет несравним. Другое дело - ездить. Сейчас вернет-
ся, пройдется по комнатам, уставленным такими вещицами, что люди в
электричке не только не видели, и не слышали о таких, сядет за стол в
кабинете и начнет готовиться к завтрашнему выступлению на семинаре,
его черед настал и занятию надо задать тон первыми словами и слова эти
должны быть честными, не слишком возвышенными, но и не затертыми, не
просторечными, но и не заумными, а словами труженика не без мозгов,
который с полной отдачей делает свое дело, вроде не заметное, но такое
нужное.
Через сорок минут Шпындро доплелся до дома - код, газета, лифт - перед
входной дверью квартиры 66 замер. Наталья добилась именно такого номе-
ра - дьявольская цифирь - и сейчас крутолобые завитки сияли с медной
таблички. В доме этом спал, ел-пил, проживал люд особенный: или только
что оттуда или вот-вот туда, или в тягостном ожидании отправки, дурно
маскируемом натужным энтузиазмом, попадались и обычные труженики -
главный инженер завода метизов, пара-тройка остепененных средней руки,
благосклонной судьбой или аховым случаем заброшенные в этот дом и даже
мать-одиночка, поселенная сюда или пожилым обожателем или впрямь доб-
рым человеком из исполкома, если такие еще не перевелись вчистую.
Шпындро полез за ключами, звякнул гроздью разнокалиберных, с затейли-
выми бородками да раздумал, пока-то пооткрываешь все запоры, а их пять
на щеколдах, не считая цепочки вывезенной из предпоследней поездки и
стальной рамы на штырях, утопленных в стену, в которой держалась
дверь. Взять квартиру Шпындро все равно, что пытаться пробить крепост-
ную кладку в метр толщиной кулаком и это еще не считая сигнализации.
Конечно, если Наталья дома, дверь всего на двух задвижках, но ковырять
лень и Шпындро тронул кнопку звонка. Никаких переливчатых трелей, за-
чем наводку давать; как намекнул один из дружков, дверь должна иметь
самый непритязательный вид, никаких ручек с выкрутасами, ни стеганых
обивок, ни симфонических звонков, зачем внушать лихим людям дурные
мысли? Снаружи дверь квартиры 66 смотрелась скромнее прочих в доме,
только медная табличка с двумя шестерками нарушала план маскировки, да
и ту прибили по настоянию Натальи, возразившей, что чрезмерный аске-
тизм тоже подозрителен, супруг согласился, внял. Царство его начина-
лось сразу за дверью, как подытожил однажды Кругов, когда они еще теп-
лее относились друг к другу, и Шпындро зазывал сослуживца к себе:
"Граница между двумя системами пролегает, Иваныч, как раз по порогу
твоей квартиры, на площадке еще мы, а только шагнул в коридор - уже
они". Так оно и было, и что ж, думал Шпындро, заслужил, не ворованное.
В коридоре ни звука, еще раз нажал кнопку, прислушался, показалось, в
квартире посторонние шорохи, обдало жаром, как недавно в кабинете Фи-
лина. Приложил ухо к замочной скважине. Сверху с тонкомордой афганкой
вышагивал величавый мужчина лет шестидесяти, Игорь Иванович с ним
всегда предупредительно раскланивался, не решаясь игнорировать настав-
ления Натальи: важный, мол, тип, говорят что. тут сыпались предположе-
ния одно невероятней другого и лишь месяц назад выяснилось, что афган-
ку выгуливает начальник райпищеторга. На приветствие важный человек не
ответил, впился подозрительно, потянул поводок на себя, собака глухо
зарычала.
- Что вам, товарищ? - Начальник райпищеторга прижался к перилам и бес-
помощно шарил глазами.
- Да я. да вы не узнали меня,- пролепетал Шпындро, ругая себя за мас-
карад, устроенный по случаю поездки за город, пришлось заехать в раз-
девалку бассейна в центре, там переодеться, там и машину оставить бла-
го рядом с домом, а уж на обратном пути решил двинуть прямиком к ноч-
легу. Немудрено, что вальяжный колбасно-консервный полководец не приз-
нал соседа по дому, тем более насторожило, как тот склонился к замоч-
ной скважине, небось глаза, стертые об накладные, уж потеряли остроту,
не различают, что перед ним тот самый вежливый средних лет мужчина с
женой-красоткой, впрочем таких в этом доме немало, их будто по парам
разбили давным-давно, научили одинаково говорить, одинаково одеваться,
одинаково жить, одинаково думать, но одинаковость эта была по их мне-
нию самой высокой пробы, одинаковостью избранных.
Наконец начальник райпищеторга прозрел - опознал лжевзломщика, расп-
лылся с облегчением, Шпындро злорадно подумал, что также меняется вы-
ражение лица этого человека во время якобы случайных ревизий, о кото-
рых тот оповещен заранее; когда даже намек на опасность оказывается
позади, тогда и снисходит благостное расслабление и лицо расцветает с
весенней яростью.
- Это вы! - Голос густой, раскатистый, мягко обволакивающий, взгляд
шелковый, ласкающий, наверное, именно с таким взглядом подписывает бу-
маги на дефицит, а может как раз наоборот, с зверским пламенем в очах
расщедривается на росчерк: мол, учти, имярек, не забудь, магазинщик,
за тобой должок, не то посажу на соль и спички, покрутишься. Хорошо
таких не посылают за границу, мелькнуло у Шпындро, слишком алчен,
нельзя, чтоб такие нас представляли, возникнет неверное впечатление;
все ж разница велика меж мной и такими - что Колодец, что этот - эти
ворюги, очевидный факт, а я. тут заворочалось сомнение, а вдруг этот
именно человек ни разу не взял, вдруг ни пятнышка на нем, а Шпындро
так его грязью заляпал; лучше не лезть в чужие дела, попадется - зна-
чит выездной прав, а нет - значит честнейший человек, хотя точит сом-
нение: откуда все? Ну, это от зависти! И про Шпындро недоброжелатель
может поинтересоваться: откуда все? Это ж не значит, что он вор. Не
зевает - это верно, но и не вор, этакое промежуточное состояние, не
совсем честный, но и не бесчестный, Наталья в оценках резче. Ее цинизм
подкупал, не оставлял пути к отступлению: "Запомни, нельзя быть немно-
