дит, пережил сколько эр первоначального накопления? Считай! Болоньевая
эра - раз! Мохеровая эра - два! Кримплен
три! Железяки играющие - четыре! Кроссовно-адидасовская эра - пять! А
ты хоть одну эру пересиди за бугром и уже на всю жизнь. упакован, а
здесь бьешься, вся рожа в шишкарях, а еще ручки не брезгует таскать.
Не жалей их, Настурция. Алчный народец, дошлый! Ты его представь на
собрании, речугу толкает: товарищи! в обстановке нарастающего. товари-
щи! мы должны еще выше нести. товарищи! думаю, что выражу общее мне-
ние. а после собрания ручки в пакет, туда же часы и другое, что бог
пошлет, и к Колодцу на прием. Уважаемый товарищ Колодец, примите - не
скупясь - и прочее. ха-ха.
Мордасов, человек эмоциональный, увлекся внутренним монологом и расп-
лескал солянку, золотистая капля запятнала рубаху. Мордасов стянул оч-
ки на кончик носа, дотронулся до жирной отметины на полотне с опаской,
будто к насекомому, к тому же ядовитому, вот-вот ужалит.
Боржомчик егозил вдали с подносом. Мордасов отпрянул от еще дымящейся
тарелки.
- Эй! - Выкрикнул он официанту и только потом сообразил, что вряд ли
Боржомчик чем поможет. На крик кукольно повернулись четыре головы в
ондатровых шапках, масляные глаза ощупали с макушки до пят вроде без-
различно, а вроде и цепко. Курага, курага! Мордасов сыпанул соль на
ладонь, растер по пятну. курага она, конечно, на плаву держит. У каж-
дого своя курага: у Шпына ручки да зажигалки, да те же календари, не
раз пристраивал по десятке, а если из страны Восходящего солнца с эма-
леволикими девами в кимоно, то по четвертному - только заноси. Ишь ты,
сумеречно усмехнулся Колодец, ну чистые туземцы мы стали, ручки дерь-
мовые, календари, мишура с наклейками, ну чем не стекляшки да бусы на
берегу Маклая. Стыдоба!
Всяк выжимает из подношения судьбы. У Настурции место не без дохода да
вприплюсовку знойность необоримая. Боржомчик тож не с пустыми руками
со службы топает. У бабки Рыжухи дочь на промысле, хоть и не почетном,
зато обильно кормящем, да и от кваса отколупнуть случается, ну и он,
Колодец, свою делянку расчистил и пашет-перепахивает.
Вот и вся курага! Жизнь одна, не ты - так тебя.
Мордасов никогда не видел жены Игоря Ивановича, не согласовывал с ней
взгляды на жизнь - откуда ж похожесть? - выросли в одно время, и время
их слепило по единому образу и подобию; а сведи их вместе, друг от
друга нос стали б воротить, вроде разные люди из непересекающихся сло-
ев, наиотличающиеся, как только можно, а на поверку один помет, просто
к разным сосцам припали и до поры не встречались под материнским брю-
хом.
Аппетит пропал, Мордасов поковырял вырезку, успев довольно отметить,
что только ему поднесли такой харч, остальные утешались лжекиевскими,
почитай, из чистого хлеба, обильно пропитанного маслом. Горошек Морда-
сов сгреб в одну сторону, красную капусту в другую. Ишь куражиные хо-
доки, нет-нет да скосят на него глаза, прикидывают, как повести себя в
торге, как не прогадать да не обмишуриться, и впрямь жулья развелось -
половодье, отметил Колодец хмуро, но не без протеста, причисляя себя к
малопочтенной, зато массовой категории тружеников.
Настурция и Зинка-галантерейщица громко смеялись и Мордасов видел, что
все мужчины в ресторане не оставили без внимания появления Настурции.
Колодец числился вроде поверенным во всех делах Настурции; как-то сра-
зу в друзья себя оба определили и Притыка без стеснения пользовалась
связями Колодца: обменными, путевочными, ремонтными; тем, что парятся
с ним врачи, помогающие женским бедам без трехдневных хлопот. Вся-
кое-разное случалось и Колодец выручал.
Мордасов положил деньги на стол, прижал перечницей: и Зинка к Настур-
ции тянется, думает, и ей, мышиной рожице, перепадет мужского внимания
в компании Притыки. Соображает! Мордасов поднялся, прошел мимо куражи-
ного люда, как князь мимо дворовых, высоко держа голову и, принюхива-
ясь, будто ожидая уловить непривычный запах.
Настурция сидела в вольной позе и ее совершенства многим едокам служи-
ли десертом. Колодец кивнул девицам, заглянул на кухню, велел загото-
вить пару банок красной икры. Без наценок! предупредил он и пригрозил:
не то я тоже введу тарифы, запляшете почище японцев. Мордасов внима-
тельно читал газеты и трудности японского торгового наступлени пережи-
вал, как свои; прижали самураи американцев, пусть! пусть попривыкнут
янки, каково это на вторых ролях от рождения до смерти.
Наташа Аркадьева заехала к Крупнякову по делу. С машиной пора решать.
Крупняков напоминал владетельного помещика, вальяжный, косая сажень в
плечах, в длинном махровом халате, с усищами и всклокоченной сивой
гривой. Крупняков во всем старался соответствовать своей щедрой фами-
лии: говорил раскатисто, движения не скованные, размашистые, удаль в
каждом жесте, смех, будто ложкой по днищу медного таза наяривают, даже
хрустальные подвески дворцовой люстры оживали и мелко подрагивали в
тонком перезвоне.
- Наталья! - Кричал Крупняков и при его габаритах умудрялся ужом вить-
ся вокруг жены Шпындро.- Прелесть моя! Вот сюда садись, нет сюда. или
сюда. чтоб я тебя видел во всем твоем великолепии. Царица! Нет, в
кресло не садись, только вчера выудил, буду реставрировать. А, кресли-
ще?! Под королевскую, доложу я тебе, попу! Перетяну набивным бархатом,
упадешь! Это тебе не деревяшка лопарей. Искусство, мать, вечное и нет-
ленное. Не зацепись колготками, мне тут еще не отшкурили. А диванище?!
Абзац! Ну я его пас, ну умасливал девок. У меня дружок есть, на охоту
ездит, кабанчиков бьет, лосей, птицу, все уверяет, мол, охота такая
встряска, такая. я ему пробовал растолковать, что охота на диван почи-
ще, чем на слона или льва в Африке, не верит. Я, вот говорит, на овсы.
на медведя и невдомек ему, что диван отловить ни с каким медведем не
сравниться, опять же украшение быта плюс вложение.
Аркадьева знала, что тарахтением Крупняков всего лишь маскирует расте-
рянность: не сподобился выкопать клиента на машину и упускать верхуш-
ку, что в руки плывет, резона нет. Хозяин притащил кофе и вазу с ку-
рабье. Наташа машинально отщипнула кусок, сухой, перележавший свое -
пахнуло мышами и затхлостью погреба. Аркадьева знала - с Крупняковым
можно и не церемониться.
- Курабье в наборе с креслом шло? Восемнадцатый век?
Крупняков загоготал, в попытке исправить оплошность выудил коробку
привозных конфет.
- Прелесть моя! Ты ж знаешь, холостую который год, недогляд вышел с
курабье, извиняй! Для уборщиц придерживаю, попалось под горячую руку.
Миль, как говорится, пардон! Не по злобе, моя прелесть, а вот погля-
ди,- Крупняков боялся насупленности Аркадьевой, пытался отвлечь, сбить
пламя предстоящего объяснения,- лампу справил, вазон датского фарфора,
абажур золотого шитья, настоящий, не фуфельный, как императорские ко-
роны вышиты? а? Волшебство!..
Крупняков успевал следить за настроением Аркадьевой и видел, что его
тактические маневры проку не приносят.
Аркадьева резко поднялась, ваза с курабье, соприкоснувшись с развеваю-
щимися одеждами гостьи, заскользила к краю столика.
- Ой! - По-детски вспеснул руками Крупняков и бросился спасать вазу.-
Хрусталь ручного гранения! Царица моя! Мамина ваза, фамильная, тут од-
ного серебра приляпано - мне на старость хватит.- Крупняков захватил в
ладонь три печенья и запихал в рот, прожевал, по-клоунски скорчил гри-
масу.- А еще ничего печеньице, ты зря, третьего дня покупал у Елисея.
Наташа подошла к окну: хороша квартира у Крупнякова, вид - закачаешь-
ся, досталась по наследству, отец Крупнякова и впрямь числился до вой-
ны крупняком, а сын в спекуляцию ударился, достиг не малого, имел об-
щемосковскую репутацию, в кругах посвященных котировался, мог достать
черта в ступе, а мог отдельно черта, отдельно ступу, как пожелает за-
казчик. Значит, нахватал дел и до машины ее Игоречка руки не доходят.
- Крупняков,- Аркадьева внезапно обернулась,- не морочь голову, мне
ждать не в жилу.
- Опять едете? - тоскливо вопросил, побито: сам отсидел в молодости и
уж знал, что ни в жизнь не выбраться на лазоревые берега с редчайшей
мануфактурой на каждом - это ж надо! - углу.
- Прекрати клоунаду,- оборвала на полуслове,- соображай, ехали бы, за-
чем машину менять на новую?
Крупняков заломил руки притворно, в душе потеплело: ишь Наталья,
сколько тоски прозвучало в твоем "если б ехали". Крупняков навидался
такого люда, господи сколько же их прошло через его руки, веди он за-
писи, целый отдел кадров посрамил бы да какой, и каждый проситель с
двойным дном: на работе пламенный борец за счастье народов, а в дому
Крупнякова клиент, кому что, купи-продай, достань то да это и, конеч-
но, на равных вроде, в друзьях все, но Крупняков понимал, держат дис-
танцию, он-то не выездной, с чревоточинкой, а вкладчики - кто во что -
с паспортами, синими, зелеными, черт их знает с какими еще. Тому ме-
бель и чтоб непременно в сохранности, тому дачу и чтоб не дальше трид-
цати верст, и чтоб газ, унитаз и гараж, тому для жены украшения. вон в
ушах Натальи молитвами Крупнякова серьги; уж лет десять, как спрово-
рил, уговорил одну старушенцию, заплатил божьему одуванчику сущие гро-
ши, а Наталье впарил за десять тысяч, думал обобрал до нитки, а выш-
ло-то по истечении лет, что чуть не в подарок отдал. Эх, время! Мало
тебе, что к могиле подталкиваешь, так еще из нажитого воздух выпуска-
ешь, имел гору, а глянь осталось щепотка - гол, как сокол, будто на-
дувной матрас резанули.
Аркадьева перехватила взгляд Крупнякова, дотронулась до серьги, в сап-
фировом кобошоне тлела синяя искра. Аркадьева припомнила те тягостные
торги. Она сидела здесь же у Крупнякова, а Игорь страховал внизу в ма-
шине; в ту пору сам Шпындро еще заявлял: "Я в эти дела лезть не же-
лаю", но заявлял все реже и голос его звучал все глуше, менее уверен-
но. Наталья принесла деньги в сумочке, держала ее, прижав к груди, и в
распахнутой спальне Крупнякова ей чудилось чье-то присутствие, и зная,
что в этой квартире есть черный ход, она ужасалась: вдруг по голове
ба-бах! деньги отберут и деру, уйдут черным ходом, а Игорь так и будет
елозить в машине. Тогда все обошлось без волнений, если не считать са-
мих торгов. Крупняков бедняга умер бы, узнай что Наташа привезла пят-
надцать тысяч, смирившись с их потерей в уплату за серьги; бились
яростно, четыре часа Игорь караулил внизу, два раза Наталья подходила
к входной двери, гневно сбрасывая цепочку, три раза Крупняков упряты-
вал серьги в коробочку и в сердцах с грохотом задвигал ящик комода в
бронзовых накладках. Сколько воды утекло.
Аркадьева подцепила конфету - дорогая, коробка из приличного магазина,
Моцарт-кугель.
- Вот что, моя прелесть! - Вперилась Крупнякову прямо в глаза, зная
что тот не выдерживает прямого взгляда.- Я тебе не дура первого выез-
да, нахапал дел - прожевать не можешь! Двигай мою тачку или заберу.-
Аркадьева демонстративно запустила руку в коробку и сыпанула во вмес-
тительный накладной карман пригоршню конфет.- Девочкам. на работе,-
пояснила любезно и медленно отошла к окну, зная, что Крупняков к ней
до сих пор не равнодушен.- И вот еще что. кушетка, которую ты мне втю-
хал за антиквариат, на поверку вышла самотёс, сколотили умелые ребята
в дачном сарае или в гаражике в выходные. Эх, Крупняков, обманываешь
беззащитную женщину.
- Ну. нет. не думай. я.- Крупняков стеснялся самозабвенно, набрал воз-
духа, округлил щеки и хоть и не стеснялся лишних хлопот с перепродажей
некстати всплывшей кушетки, не хотелось и терять проверенного клиен-
та,- могу забрать, тащи обратно, у меня тут один с юга ходок при виде
гнутых ножек да грифонов на подлокотниках аж дрожит.
Аркадьева вышла, оставив Крупнякова без ответа, пусть помучается,
