их товар, уверял он, понимая, что допусти он прямой контакт продавца и
покупателя, и его навар рассосется, как вот этот трубочный дым под ду-
новением из распахнутого окна.
Телефон заплясал на инкрустированном столике с эмалевыми медальонами
на ножках. Крупняков поднял трубку - звонили из прачечной - отцедил
пару слов, тускнея глазом. Купцу повинился, что доложилась хозяйка ма-
шины, известила, что нашла желающего. Купец взмок и стал походить на
родного брата херувима с медальона на гнутой ножке, что блестела ближе
к толстому колену Крупнякова. Крупняков натурально утерял интерес к
купцу и начал ощутимо тяготиться чужим присутствием. Купец елозил на
пуфике, не отрывая зада от нагретой кожи, с тем же опасением, что Ахи-
лес не отрывал пяту от земли. Крупняков отбросил вальяжность, как
стоптанные донельзя тапки, брезгливо и не раздумывая, натянул маску
суетливой деловитости. Купец прел, пригвожденный дурным известием, из-
лившимся из телефонной трубки и корил себя за несговорчивость.
Крупняков выложил козырного туза:
- До следующего раза, любезный. как говорится с моим удовольствием и.
Не подняться после таких слов даже мертвый не отважился бы. Купец зак-
ряхтел и, прикрывая ладонями зад, будто и впрямь верил, что только с
тыла его и можно взять живьем, распрямился в немалый рост. Засборенная
кожа пуфа разгладилась.
Крупняков тысячи раз видывал это выражение согласия мелькнувшее в гла-
зах купца. Лопнул гусар, диагностировал Крупняков и представил, как
смачно опишет торги Наталье, весело смеясь и не забыв присовокупить:
"Чаю, зараза, выхлебал ведро - все мои запасы. Липтонок, жасминовый!
Так что уж компенсируй потерю, амортизацией подмогни".
- Согласен,- выдавил купец и ему сразу полегчало, лицо просветлело, и
подрагивание губ прекратилось.
Крупняков безразлично пожал плечами, мол, поезд ушел, мил человек,
посмотрел в окно на город, окутанный вечером - вид и впрямь редкостно
умиротворяющий, прошелестел философично:
- Красотища!
- Что? - Купец попытался опуститься на пуф, но Крупняков острым взгля-
дом пресек посадку.
- Красотища, говорю.
- В смысле машины? - Купец стоял неловко, будто ему мешали все конеч-
ности одновременно, к тому же дело усугублялось пониманием своей пол-
ной ненужности в этой почти по дворцовому обставленной квартире.
- В смысле вида за окном.- Крупняков завис над подоконником, высунул-
ся, согнулся пополам, будто хотел вобрать в себя весь этот расчудесный
вид по капельке, выпить без остатка и, так и стоя спиной к посетителю,
внятно произнес:
- У меня дела. прошу извинить.
Далее действо развивалось стремительно. Купец упросил Крупнякова пе-
резвонить владельцам машины. Крупняков ломался, оба кругами обходили
пуф и Крупняков изучил каждую царапину, каждую потертость и осыпь по-
золоты с тисненных рисунков. Дело выгорело. После звонка купец оглядел
громоздившиеся Великой китайской стеной разновысокие шкафы Крупнякова,
как бы намекая: не обмыть ли сделку? Крупняков суть томлений купца ух-
ватил и сразу, не церемонясь, отмел поползновения еще и выпить за его
счет. Распрощались в коридоре сухо, деловито; Крупняков, поматывая
помпоном на витом поясе тяжелого, будто шитого из театральных бархат-
ных штор халата с оторочкой по шалевому воротнику, привычно бормотал:
если что, звоните. если что, звоните. придвигая гостя все ближе к две-
рям лифта.
Рубиновый глазок на облупленном стальном коробе засвидетельствовал,
что шахта поглотила купца. Крупняков вернулся в квартиру, накинул все
цепочки, привел в движение все задвижки, достал бутылку потустороннего
ликера и, налив щедрую рюмаху, вписал в листок прихода четырехзначную
цифру.
Наташа осуждала крохоборство мужа, стычки иногда разгорались из-за ба-
ночки гуталина; Шпындро вылизывал донце чуть ли не языком; или из-за
тюбика пасты, откуда муж умудрялся выжимать материальное, когда там
давным-давно поселился воздух. Шпындро закручивал жестяной тюбик одно-
му ему известным способом и тюбик видно от натуги, горя и жестяной бо-
ли плакал слезами пасты, неизвестно как сохранившейся меж слипшихся
стенок.
Утренний завтрак всегда отличался особенной тягостью. Наталья кормила
мужа с укором в глазах, но понимала, что отказ от кормления подводит
отношения к опасной грани, за ней разрыв почти неминуем. В этом убеж-
дали опыт и подруги. Главное, корми! И приземленность этой копеечной
мудрости одновременно с ее отталкивающей и унизительной правильностью
и проверенностью веками превращали для Натальи утренний завтрак в зу-
босверлильную, ежедневную пытку, избежать коей никак не удавалось.
Хотелось поделиться, что Крупняков пристроил машину на условиях неожи-
данно выгодных, хотелось обсудить, куда направить наметившийся резерв
денег, но Шпындро жевал угрюмо, обдумывая свое и не желая вступать в
разговор.
Журнально чистая кухня притихла и белизна ее вызывающе била по глазам
с учетом черноты взаимной неприязни внутри расположившихся на кухне.
Шпындро бредил единственно Филиным и предстоящей битвой за отъезд. Же-
лающих пруд пруди и за каждым клан, силы, нашептывания, телодвижения
блатующих, глухие угрозы и осязаемое давление. Филин, Филин. чем ста-
рик жив? Дочерями. Через них легче всего подковырнуть его решимость,
пустопорожние принципы, избыть горечь надругательства над совестью и
преподнести желаемое Шпындро за выношенное Филиным самостоятельно, без
участия со стороны.
Игорь Иванович отодвинул кофе, скользнул по Наталье взором бездумно,
не замечая, не удосужившись ни одним мускулом засвидетельствовать, что
перед ним живой человек, тем более близкий, хотя бы по документам. У
Натальи требовалось выспросить, что есть женского и чего не жалко в
дар. Сейчас она начнет морщить лоб, прикидывать, будто не помнит, хотя
вся опись ее имущества по убеждению супруга от вещей крошечных до
масштабных и валютоемких горела неугасимым светом в мозгу жены. Никто
не догадывался, но он знал, что сподвижница - ходячая опись и там, где
у других селились воспоминания, куски пережитого, тронувшее из книг
или чужих горестей, у Натальи размещалась многостолбцовая, многостра-
ничная, как книга судеб, опись и обширность ее и впрямь не оставляла
места ничему постороннему.
- Мне нужны презенты. женские.- Шпындро оглядел набитость кухни разной
разностью, отчетливо понимая, что этот вещный захлеб подвергается
опасности в виду таких просьб, как адресованная сейчас Наталье. Вся
его психоэнергия давным-давно приводила в движение механизм внутри се-
мейных выгод, на другое куражу не хватало и сейчас - причуды души! -
он попытался представить луг или заснеженную просеку в зимнем лесу,
когда ели пушисто роняют хлопья белизны от прикосновения лыжных палок.
Ничего нет проще! И все же луг не давался, ускользал, расползался не-
определенным пятном, и просека выглядела, как на глянцевой картинке,
не настоящей, продуманной до мелочей, закомнанованной и стерильной и
от того холодной не холодом морозного дня, а льдом безразличия, тако-
го, как например, на работе, когда все делают вид - упражняются - в
причастности к бедам другого, а на деле ни одна струна не дрогнет в
оттренированных десятилетиями душах, оттренированных не подпускать на
пушечный выстрел чужие горести - свои бы переварить, переступить, пе-
резабыть - что проку в сострадании? уж и дети знают - пустое и смеются
с жестокостью, не понимая скоротечности времени.
Наталья молчала. Обычно такие просьбы не выводили ее из себя или не
выводили так взрывно, как сейчас. Первое, что пришло в голову - у него
кто-то есть - и черт с ним, но одаривать воровок, крадущих причитающи-
еся ей по закону ласки и тепло, она не намеревается.
Луг, мелькало в возбужденном мозгу, луг и просека! Дались же некстати
и возникло ощущение, что он уже не способен, разучился вызывать виде-
ния обыденной природы, но без труда выхватывает картинки из журналов -
вот луг, но только журнальный, вот лес, но тоже из журнала - откуда бы
тогда взяться на сосновых верхушках пачке сигарет? - вот море, на го-
ризонте в волнах плавает флакон духов, а на луче солнца болтаются на
цепочке, будто брезгливо оттопыренная нижняя губа, часы, с отвалившей-
ся золотой крышкой.
Наталья убрала со стола. Шпындро нервно вперился в циферблат - успеет,
как раз к тому мигу, когда Филин забирается в свой кабинет; попадаться
на глаза в подходящий момент важно - успеть ко времени, когда началь-
ство и повыше Филина заползает в берлоги. Чиновная лежка.
Не стрели медведя в берлоге, злющ апосля зимовки, худ и яр. эх-ма не
стрели.
- Медведь. глупо.- Шпындро и не заметил, как высказался вслух.
Жена посмотрела зло, выковыривая крупицы паясничания, уверовала в его
способности прикидываться, помалу юродствовать.
- Перестань! - Глаза сузились, длинные ресницы враждебно встопорщи-
лись.
Никогда не угасающий бой двоих. Шпындро погладил рукой подпотолочный
холодильник, оттедовский, гвоздь предпоследнего набега, белизна эмали
согревает, блеск никелированных частей заместил зимние видения и если
для большинства призыв - подумай о белом! кончается снежным полем, для
него - гладью холодильной дверцы; призыв - подумай о блеске! напомина-
ет невыездным гладь моря в безветрие при высоко висящем солнце, а ему
блеск никелированных ручек привычнее; через этот никель пропущены уст-
ремления его жизни, извивы застывшего металла, будто свидетельства
давних битв на неторном пути, а море - оно всеобщее, никак не отражаю-
шее частички пережитого именно Шпындро, пережитого по-своему и потому
незаменимого и дорогого. Все любят побеждать и для него самоценны не
ордена и почести, а осязаемые признаки победы, их можно погладить, пе-
редвинуть и - не смейтесь, не нахожу развеселого - продать, как этот
фризер.
- Мне нужны презенты. дочерям Филина.
Размытым разговорам с оттенком неопределенности Аркадьева предпочитала
насыщенные фамилиями, именами, конкретикой просьб. Разговор принял
оборот ей понятный, велся в привычных терминах: нужно. фамилия. доче-
ри. и вдали неколебимо, как холодильник, вырисовывался смысл разгово-
ра, его итог. Отъезд!
Колодец еще утром разложил товар Шпындро, рассортировал и приготовил к
сдаче, один пакет для маляра из автосервиса, другой для перекупщицы из
продмага по прозвищу Гречневая. Ох и люди! Колодец еще приноравливался
к маневрам обогащения, когда Гречневая меняла пятую, не то шестую ма-
шину. Откуда прозвище? Ах, Мордасов, ах Александр Прокопыч, святоша
непонятливый. Четыре года назад нехваткой аж за версту разило, сейчас
сама Гречневая пропиталась пиететом к Колодцу - внушил ей играючи ма-
лоупотребительное словцо: ты ко мне пиететно и я к тебе, Гречневая!
Мог бы пиджак лакостовый Настурции отписать, все ж коллега, дак нет,
следую уговору - тебе первой на просмотр самое-самое. Ну уж и ты пос-
пешай, ответствуй взаимностью. Свела их Настурция, предварительно со-
общив: "Гречневая - баба крутая, не переусердствуй, ее сама мафия при-
вечает". Какая мафия? не утерпел Колодец, тогда еще Саня Мордасов. Не
в кино, чай, да вроде и не в Палермо, не надо парить, Настурция! При-
тыка скользнула глазом по начинающему обогащенцу ласково и жалостливо.
Какая? Городская! Московская! Серьезные люди. Почтенное общество. Нас-
турция попала в точку случайно или уж подзабыв, как слышала в кинозале
о холодноглазых, лысоватых мужчинах средних лет, что прели в пиджаках
при галстуках под палящим солнцем Сицилии.
Гречневая почему? Лениво пробурчал тогда еще не Колодец в приступе лю-
бопытства. Настурция пользовалась прелестью многознания быта про-
ныр-жуликов. Гречневая почему? Захожу как-то в продмаг - шаром покати
в зале, а мне подруга наказала пакетик гречки организовать, поросенка
фаршировать или другая нужда, не припомню. Я Томе, значит, излагаю
