не смыслил в жизни. Вагонка! Ишь какой поворот. Игорь Иванович прижал-
ся к стене, передние ножки стула задрались, чиновник размышлял явно и
натужно: пусть знает, боров, не так просто даже в дебрях мысленных на-
щупать путь к вагонке, а не то что отгрузить ее, смолисто попахивающую
в прелести свежеструганного дерева.
Молчали. Филин позвонил, похмыкал в трубку. Скорее всего жене, вроде
тактично дает Шпындро соредоточиться, поскрести по донышку памяти,
авось и проклюнется вагонка; а Игорь Иванович, выйдя мысленно на Мор-
дасова, сразу понял: он! через него вагонка и приплывает, и сейчас
прикидывал, что сегодняшние переговоры отзвенят ему немалой благодар-
ностью купца, изобретательного на подношения и не скупого.
Начальник потянулся к пятой папиросе, глянул на часы и Шпындро понял:
поря отвечать, время вышло, вагонку не обойдешь, не зря Филин напрямую
увязал деревяшки с отъездом, утешало только, что сама по себе штука
это не слишком дорогая, главное разжиться вагонкой и даже, если пла-
тить выпадет Шпындро, что ж оно и кстати: гардероб для совок плюс оп-
лаченная вагонка, как раз и погасят выданные Филиным предъпоездочные
векселя.
- Вагонка будет,- просто пояснил Шпындро и отчего-то вспомнил: "Я знаю
город будет, я знаю саду цвесть, когда такие люди на белом или на этом
- не припомнишь - свете есть". Какие люди!
- Лады! - Филин привстал.- Готовься! - И прощально махнул ладошкой.
Шпындро вышел, посмотрел сквозь секретаря и досада изжелтила его лицо:
к чему готовься? к вылазке в субботу? к доставанию вагонки? к долго
желанной поездке туда? или ко всему вместе готовься, потому что коман-
дировка за границу не есть нечто изолированное от потока жизни, а как
раз и проявляется суммой самых разных деяний, совершенных в прошлом,
творящихся в настоящем и призывно подмигивающих из будущего, когда с
заморскими дарами возвращаешься к любезному очагу.
Утром в субботу Наташа Аркадьева кормила мужа завтраком, оба дулись;
из-за этой субботней затеи не удалось поспать всласть. Шпындро прики-
дывал как одеться: обычно по-рабочему или позволить себе некоторую вы-
ходную вольность, скажем пренебречь галстуком, а то и курткой восполь-
зоваться.
Филина тоже собирала супруга, дочери заспанными тенями мелькали между
спальней и туалетом, бескровные лица их выражали одно: пятничное гуль-
бище затянулось, выпотрошило, вывернуло наизнанку.
Шпындро позвонил точно в оговоренное время. Филин довольно подтвердил,
что спускается вниз. Об одежде не думал, натянул, что попалось под ру-
ку, подцепил сумку - бутыли с закручивающимися пробками под святую во-
ду, как наставил Шпындро со слов Мордасова.
У входной двери Шпындро подсек телефонный звонок - голос Мордасова: не
приезжай, бабка занемогла, отложим. до лучших времен.
- Ты что, сдурел?! - взревел Шпындро.- Я знаешь с кем еду?
Наташа Аркадьева смотрела на мужа с тревогой: пошел пятнами, руки зад-
рожали, шея затряслась. Еще бы, только что подтвердил все Филину и на-
те - отбой.
- Приеду к одиннадцати, как сговорились,- Шпындро взял себя в руки,- и
остальное, как сговорились. Не за так же! - Швырнул трубку.- Сволочь!
Вымогатель! На его бабке можно воду возить, подгадал под обрез, учиты-
вает, сучий потрох, мне деться некуда.- Подхватил с вешалки автомо-
бильные перчатки, пакет с подношениями Мордасову, прикинул,- принеси
зажигалку, ту тонюсенькую пьезо, черт с ним, добавлю, сейчас никак
нельзя всю игру развалить.
Жена застыла в полумраке коридора: зажигалку еще вчера припрятала с
тем, чтоб сегодня на обеде одарить Крупнякова, если будет красиво уха-
живать.
- Тащи!! - Шпындро сбросил цепочку и рванул медную в шишках ручку на
себя.
Аркадьева рассталась с зажигалкой, опустила вещицу в пакет, попыталась
поцеловать мужа, тот резко отстранился и нырнул в кабину лифта.
Филин ожидал на скамье перед подъездом, в ногах сумка, от неловкого
движения звякнули бутылки и пенсионерки-стражницы приподъездного покоя
чутко покосились под ноги начальнику. Филин ухватил сумку, побрел из
дворика на проезжую часть. Шпындро по дороге кипел и, только увидев
угол дома Филина, заглянул в зеркальце заднего вида и примерил маску
лучезарно любезного, светло радостного - в чудный субботний день -
простецкого парня.
Филин плюхнулся на сиденье, гремя бутылками, попытки Шпындро упрятать
поклажу в багажник отмел, хозяйски опустил сумку грязным днищем -
Шпындро заметил нашлепки глины, присохшие к резиновым ножкам - на бе-
лоснежное покрытие заднего сиденья. Шпындро врубил двигатель, шум мо-
тора заглушил злость.
Филин долго ворочался рядом, меняя натяжение ремня, пытаясь упрятать
брюхо под натянутую черную ленту.
Бог мой, Шпындро старался смотреть только на дорогу, от пассажира-то
несет не поймешь чем, провоняет весь салон и водитель нервно поправил
зеленую плоскую елочку, источавшую сладковатый запах.
Филин принялся курить, дым беломора желтоватыми клубами наползал на
обивку, первый окурок, изжеванный и смятый, лег в начищенную до блеска
пепельницу. Болтали разное. Филин сыпал указаниями по вождению и выбо-
ру маршрутов, будто Шпындро его личный шофер; указания пустые, с голо-
вой выдающие человека, никогда не сидевшего за рулем.
В это время Наташа Аркадьева наводила марафет в макияжной истерике;
только что отзвонил Крупняков, пророкотал в трубку, что стол заказан,
только на двоих. разве им скучно будет? А потом что? Крупняков хохот-
нул, Наташа умудрилась увидеть, пропустив взгляд сквозь тонкую медную
жилку кабеля, как он мотает помпон пояса длиннополого халата и скорее
всего оглядывает себя в резном антикварном зеркале-псише.
Поняв, что приезд Шпына необратим, как прогресс, Мордасов договорился
с Настурцией, что она доработает одна, наказал, что если заявится Туз
треф за деньгами, не давать по первости и только поманежив, открыть
кредит, указав, что раз одалживается внеочередно, в отсутствии банки-
ра, то и процент отдачи повышается, забыв о льготах Туза, Настурция
побледнела, для таких дел не создана, колготки и тряпки - одно, а раз-
мах Колодца страшил запахом нар и спецодежды.
- Не боись,- уверил Мордасов,- это я так, на всякий пожарный случай,
не жди Туза, он теперь после производства в звеньевые пьяного племени
дисциплину блюдет, подтянулся, приползает за кредитами только по ого-
воренным дням.- Настурция, бледная еще и от гулянки предшествующим ве-
чером, бледнела еще заметнее. Мордасов рассудил, что Притыка не хочет
свои деньги доверять Тузу - знал Мордасов это тягучее чувство тревоги
при расставании с кровными - и сунул ей трояками тридцатку, Настурция
порозовела: или Колодец угадал причину бескровия в лице, или хмель вы-
шел дочиста и молодое тело отдышалось, медленно приходя в себя.
В дороге Филин распространялся про страну, куда должен отправиться
Шпындро, уныло, неточно, Игорь Иванович решил, что в школе по геогра-
фии за Филиным числилась пара: начальник путался в обычаях, смутно
представлял, где же и меж какими соседями расположилась уютно земля,
поджидающая Шпындро.
Крупняков заехал за женой Игоря Ивановича на такси, при ее появлении
вылез - наполовину лорд английский, наполовину барин русский, большой,
не раздражающе медлительный, величавый в каждом жесте, веско роняющий
слова, сопровождая их округлыми жестами.
Обед Крупняков задал в частном заведении, встретили их ласково, и На-
таша по обращению поняла, что Крупняков здесь персона желанная и вес
его, в смысле заискивания окружающих, как раз подстать его комплекции;
усадили за стол, неуловимо отличающийся от других в лучшую сторону,
официант, мелькая бесшумно, гнулся, как в фильмах про годы НЭПа. Обс-
луживали только мужчины, Аркадьева поразилась: значительностью лиц
обслуга не уступала выездным дружкам мужа, и одеты так же, и причесаны
достойно и аккуратно, отличия начинались с деталей - у всех на пальцах
бугрились здоровенные золотые перстни, у одного седоголового, выгляды-
вающего из подсобки, аж три перстня, галстуки у всех шелковые, дорогу-
щие, таких и у мужа только два, а здесь вроде униформы. Мужчины - со-
держатели заведения - чистые, промытые, знающие себе цену, с едва за-
метным налетом денежного бандитизма на лицах, глаза влажные, полны ре-
шимости постоять за себя. Вскользь оглядела присутствующих в зале:
публика неслучайная в массе своей, таких людей встречала постоянно
вокруг себя на отдыхе, такие же переполняли залы на просмотрах, прес-
тижных вернисажах, забивали ряды партера недоступных смертным концер-
тов.
Крупняков свершил обряд заказа, склонился к Наталье, пересыпая словес-
ные восхищения спутницей кинжальными взглядами по сторонам: все ли ви-
дят, что неоспоримо элегантная, породистая, по всем статьям дорогая, с
ним?
Аркадьевой представилась, что и в самом деле за стенами не обычная
московская улица, а Чикаго, веселые двадцатые годы: букмекеры, реките-
ры, бутлегеры - обстановка густой, вязкой преступности; никто не повы-
шал голоса, никто не допускал резких движений, как за границей в рес-
торациях для самых-самых. Официант, будто существовал только для Ар-
кадьевой, склонялся к ней, вертелся то слева, то справа, всячески
угождал и готов был броситься на рельсы под ревущий, напитанный ско-
ростью и тоннами состав, лишь бы его клиентке было хорошо.
Крупняков великолепием мощной фигуры, облаченной в тысячный костюм,
украшал зал, казался его самой выдающейся, привлекающей взоры частью.
Ел Крупняков также картинно, как говорил и двигался, ни разу не звяк-
нул прибором, куски мяса и салаты медленно уплывали в рот, шевелящий
толстыми яркими губами. В зале пахло дорогим трубочным табаком, и за-
пахи кухни не проникали в это святилище.
За соседним столом Наташа углядела сослуживца мужа не с женой, а с
незнакомкой. "Едва заметно поприветствовали друг друга взглядами -
тайна вкладов гарантировалась, и Аркадьева не испытала и намека на
волнение, к тому же Шпындро привык к деловым контактам супруги и давно
оставил попытки провести грань между деловым обедом и обольщающим. На-
таше у гастрономов-частников нравилось, как нравилось и в других мес-
тах, невольно делающих каждого, в них проникшего, более значительным,
пустые люди тучами слетались туда именно для срочного приобретения до-
полнительного веса в чужих глазах, и чем большие пустоты скрывались в
их головах, тем ожесточеннее рвались такие в закрытые для других залы,
вынуждающие к долгому штурму дома творчества, неприступные пансионаты.
Себя Аркадьева к пустым не причисляла, у нее имелся социальный статус
- она выезжала и этим все сказано, свобода сновать туда и обратно за-
меняла степени и звания; творческие достижения, инженерные озарения не
шли ни в какое сравнение с принадлежностью к клану выездных; сам факт
пересечения границ придавал ее персоне качество редкое и притягатель-
ное для других. Пустым редко выпадало принимать у себя таких сановни-
ков, какие сиживали за обильными столами четы Шпындро. Вложения в
снедь оправдывали себя целиком, даже прижимистый Шпындро понимал, что
щедрые застолья прорастут дополнительными возможностями, в текущий мо-
мент непредсказуемыми.
Крупняков подкладывал и подкладывал, роняя округлые, сальные суждения
и давая биографические справки о каждом из присутствующих за столами в
пределах досягаемости взгляда. Персональные портреты вырисовывались
смешными, обличительными, дурно характеризующими жующих натурщиков; и
Крупняков знал, что также беспощадно живописуют его самого, он мас-
терски подмечал отталкивающие черты, тасовал их как колоду карт и вы-
дергивал в любом наборе рукой опытного фокусника.
После второго - куска нежнейшего мяса, обложенного воздушным гарниром,
утопающим в фиолетово зеленых стебельках и листиках - Аркадьева реши-
ла, что поедет к Крупнякову на кофе, если тот предложит; Крупняков то-
