каков его дом? И что в нем есть-имеется? И каковы мечты Калыма? И еще,
какая женщина рядом с ним? И как она встречает его в его разъедающем
глаза треухе? И вдруг тот же треух на стриженной по записи к золотым
рукам голове Шпындро; хуже того - после определенно наплевательского
сгребания снега Калым волен, как птица, а Шпындро сутки за сутками
окажется в чужой власти и сколько этих суток ему предназначено? Четыре
года или больше, или меньше? Он дал себе четыре года и, чтобы успоко-
иться, попробовал перемножить число суток года на четыре, не получи-
лось; возникло давящее ощущение - много, бездонно много и уныло; и не
из-за потакания корысти, не за сбор денег и златообразующих субстанций
он садится, а за гибель Филина, которому и так, судя по серости лика,
немного оставалось и никто бы не скорбел о его уходе в царство теней,
но поскольку под локоток при наиважнейшем переходе Филина - не с рабо-
ты на работу, заметьте,- его поддерживал Шпындро, то и сидеть выпадало
ему.
Ах, Филин, Филин! Зачем же ты так? Ехали-то еле-еле да и грузовик с
большей яростью обрушился на пионера Гришу, значит, не судьба Шпындро
отправляться в театрально промытую страну, заказано проводить вечера
за телевизором, поедая ненавистные продукты и прикидывая, чем угодить
жене посла, а чем прямого начальника, расставляя силки нелюбимым кол-
легам, а любимых почти не водилось, силками приходилось обзаводиться в
изобилии.
Там! Там!
Наивные думают, курорт! По незнанию, жестокий спорт с силовой борьбой
- и все же не сравнить с морозным утром, с угрюмыми соснами, зажимаю-
щими просеку, по которой бредет Шпындро в треухе, а в Москве все те-
чет, будто не было Шпындро никогда в жизни, а Кругов уютно обустроился
в далеком далеке и губы его, касающиеся ободка бокала трогает мудрая
усмешка и все уверены - Кругов умен и тонок и чувствует ситуацию, как
никто, а Кругов в этот миг просто-напросто отчетливо видит Шпындро в
треухе, бредущего по заполярной просеке; никогда никто не представит,
что этот же человек на приемах в умопомрачительных костюмах, если его
не терзал очередной приступ прикидывания серой мышкой, вышагивал по
навощеному паркету прошлого столетия и отблеск пламени настоящих све-
чей - не пальчиковых канделябров - плавал в его глазах.
Ах, Филин, Филин! И еще: Наталья получит долгожданную свободу, она и
сейчас не обременяла себя условностями, а так. бог ты мой, блудница,
да еще в роли мученицы. Шпындро представил, как жена пакует ему посыл-
ки, а приедет ли она к нему? Говорят, там есть гостиницы или наподо-
бие, где муж с женой могут уединиться на денек-другой: Шпындро в своем
треухе встречает жену, вряд ли сподобившуюся щадить его и потому, как
всегда, разодетую, делает шаг навстречу, и другой шаг, и третий, и она
знает не по догадке, а на все сто, что у него полгода, а может и год,
никого не было, и оскорбительная жалость ее плотского участия щиплет
веки заключенного, а когда все кончится, он снова напялит треух и вер-
нется к себе в мир просеки и сосен, а она укатит в Москву до следующе-
го раза, а может следующего и не будет вовсе, если вдова поневоле по-
дыщет себе пару и к его возвращению уж может с другим мужем ринется за
кордон докапливать ненакопимое; а когда освободят, путь ему один -
прорабом на стройку или электриком, да он уж и не починит ничего; пе-
регори пробки, приходилось вызывать домуправовских, а если повезет,
определится бумажным инженером, специалистом по профилю, листай да
подшивай в одной из многочисленных контор.
Думал ли так Шпындро или нет, никто не знает, во всяком случае мог ду-
мать, так как сидел тихо, боясь и тронуть Филина и взглянуть на него.
Колодец оснований для переживаний не имел ни малейших.
Человек на заднем сиденье! Отличная роль.
У Колодца сверкнуло в голове, что лучшего в жизни не пожелаешь: завид-
ное амплуа - человек на заднем сиденье при полном удобстве, и случись
что - ни в ответе, и опасность невелика, особенно, если упрятаться за
спину водителя. Вот к чему стоит стремиться, не афишируя, конечно, как
все важное в жизни, вот оно место вожделенное - человек на заднем си-
денье.
По натуре деятельный Колодец не усидел, дернул руку, толкнул дверцу, и
вывалился на площадь как раз в миг, когда Настурция подлетела к маши-
не.
Настурция бросилась на шею Колодцу, и испятнала щеки, и шею, и подбо-
родок пахучими помадными поцелуями.
- Ты че? - Колодец, впервые зацелованный Притыкой, ошалел и от столк-
новения и от проявления бурного участия. Что-то в этом есть. когда те-
бя так. искренне, без подтасовки, от нутра и Колодец постановил, что
ближайший флакон духов оплатит Настурции; не датный - к Новому году
там или дню рождения, или восьмомартовский, а внеочередной, от сердца.
Дежурно он ее промазывал, чтоб язык на привязи держала, но за порыв
расплата особая.
Притыка выпустила Мордасова из объятий, и приемщик пожалел, что взрыв
так скоротечен, внимание женщины сосредоточилось на Филине. Шпындро
так и сидел, будто прилепленный к рулю. Настурция рванула переднюю
дверцу и проявила неожиданную силу, обхватив Филина и вытянув грузное
тело из машины. Колодец не помог, решительность и мощь Настурции ско-
вали его и только, когда женщина уже начала бледнеть, пытаясь удержать
тушу, бросился поддерживать. Шпындро не шелохнулся: что ему суета вок-
руг, он уже там, посиживает на голубых от мороза пнях, в безветрии,
дымными пальцами уперты вверх к белесому небу тлеющие сигареты и две
вещи реальны вокруг - холод и пустота и больше ничего.
Мордасов сорвал плед с заднего сиденья, швырнул в пыль, уложил Филина.
Шпындро видел хамское обращение Мордасова с пледом и только усмехнулся
внутреннему спокойствию: зачем ему теперь плед? и машина? и жена? за-
чем ему все?..
В дорогом платье Настурция, не раздумывая, бухнулась в пыль, обдирая
колени об острые камешки, скрывающиеся в песке на площади. Мордасов
еще раз уверился, что искренность Настурции необъяснима, устрашает,
как все непонятное. Притыка рванула рубаху на груди Филина - пуговицы
брызнули фонтаном, откуда столько на одной рубахе? - и перед торговка-
ми укропом и петрушкой, перед перепуганным шофером грузовика, перед
Рыжухой, которая уже вернулась со станции с двумя бидонами кваса, пе-
ред Стручком, ушибленным галстуком и на карачках подползшим к машине
Шпындро, предстала татуированная грудь Филина.
Жаль ее не видел Шпындро! Сразу б догадался: такие люди запросто не
умирают. Настурция залилась краской, а уж она-то школу прошла, и это
при ее гриме. Мордасов с академическим интересом изучал обилие натель-
ных картинок и поразительную скабрезность ситуаций, намертво зачерни-
линных на груди пострадавшего. Две татуировки ближе к пупку сведены и
напоминали о себе сморщенными шрамиками. Там-то что было? Колодец
вспотел. Укропные торговки из богомольных крестились, и все забыли,
что Филин вовсе не галерея, пусть и сомнительная, а умерший человек
или почти умерший.
Настурция выхватила носовой платок - чистый шелк, опять успел отметить
Мордасов, платок-легенда, как уверяла Настурция, подписанный лично Ни-
но Ричи; позже Мордасов удостоверился, что таких платков больше, чем
носов в стольном граде, и все же Настурция открывалась ему сегодня оп-
ределенно неведомой стороной.
Бабка Рыжуха от полнокровия, не в силах совладать с обуревающим ее
участием протянула бидон с квасом. Настурция отшвырнула крышку, обмак-
нула подписной платок в квас и обмыла кровь с лица Филина, с шеи, с
груди, там, где кровь еще маскировала подлинную остроту сюжетов, нако-
лотых на безволосой груди начальника.
Настурция потребовала у торговок зеркальце, приложила к губам Филина,
только что смоченным квасом и торжествующе вытянула руку - смотрите! -
зеркальце помутнело: человек-галерея жил.
Шпындро не ведал, что зеркальце избавило его от просеки, от треуха,от
голубых пней, не знал Шпындро, что Кругову так просто не уехать, не
знал, что жизнь не кончена и борьба продолжается. Шпындро не сильно
разбирался в терминах, но то, что происходило с ним, вызывало в памяти
слова ступор, кома, удар.
Настурция, подбодренная мутными показаниями зеркальца, перевернула би-
дон и окатила Филина квасом с ног до головы. Квасные потоки пронеслись
по надутым щекам, по напоминающей ощипанную гусиную тушу шее, устреми-
лись к животу, купая в пенных струях русалочьи хвосты и оголенных муж-
чин с очевидными намерениями, касательно русалок, чья синева могла со-
перничать только с синевой неба над бездыханным начальником. Филин
чмокнул, открыл на миг глаза и снова закрыл, не понимая, отчего лежит
распластавшись на земле, отчего вокруг десятки неизвестных таращатся в
испуге или восторге, отчего непонятная жидкость заливает нос и уши и
щиплет веки.
Шофер грузовика незаметно, носком сапога сгребал в сторону осколки
бронзового галстука, пытаясь отвести от себя обвинение в сознательном
нанесении порчи пионеру Грише.
На коленях посреди площади изваяниями застыли двое: Настурция Робер-
товна Притыка и Стручок, прижимающий к груди неизменный кепарь, меж
ними лежал облитый квасом Филин, боясь открыть глаза, считая, что он
упился вдрызг и - самое страшное - не помнит, где и с кем. Женщина,
склонившаяся над ним с пухлогубым, напомаженным ртом, доходяга с кеп-
кой и приплясывающий по кругу кордебалет торговок с пучками зелени
вместо вееров не оставляли сомнений, что Филин принял крупно, но пом-
нились только малосольные огурцы, возлияние же выпадало из памяти нап-
рочь и только видения полуживой старухи и угла с иконами и бутылей с
водой, что звякали в сумке у ног Филина в машине, перед тем как он
оказался распластанным на пыльной площади, несмело намекали на истоки
происходящего; Филин боялся открыть глаза еще и потому, что, когда
струи кваса достигли трусов и смочили промежность, он с ужасом подумал
о худшем: неужели на глазах у всех? С мокрыми штанами? Он слышал, что
такое случается с пьяными до беспамятства, но чтоб с ним. Старуха -
ведьма замаскированная! - видно вместо святой воды умудрилась налить в
пустые бутылки водку и колдовство ее оказалось как раз в том, что пи-
лась водка, как вода, но валила с ног, подобно неразбавленному спирту.
От Алилуйки донеслось тарахтение мотоциклетных моторов. Конец, пронес-
лось под мокрыми от кваса сединами: худшего и представить не мог, пос-
реди площади, с мокрыми штанами, на глазах у всего честного народа, да
еще и с оголенной грудью; он, не открывая глаз, на ощупь погладил себя
по вздымающемуся горой животу и замер, не находя рубашки.
- Жив! - Приговор укропных и петрушечных не подлежал обжалованию.
Двое милиционеров - один лейтенант - соскочили с мотоцикла, станцион-
ный постовой почтительно отступил в сторону. Молодцеватый, перетянутый
портупеей, офицер с усиками в белых перчатках сразу вцепился в шофера
грузовика. Шпындро так и не вылезал из машины. Шофер грузовика с тос-
кой взирал на бронзового пионера Гришу и старался объяснить, что не
нарочно и, пытаясь спасти вот граждан на легковушке (он уже предусмот-
рительно отказался от товарищей и перешел на граждан), отвернул, не
успел тормознуть и чуть не уронил Гришу наземь, счастье, что только
галстук отколупнулся, но это не беда. шофер уныло бубнил про бустилат
и другие чудо-клеи, как раз для гипса, и с его слов выходило, что
галстук у Гриши окажется после ремонта лучше прежнего и сам Гиша толь-
ко выиграет вместе со всеми горожанами от, на первый взгляд, неудачно-
го наезда.
Усики милиционера подрагивали в такт словам шофера; представитель
власти не верил ни единому доводу злоумышленника. Постовой, на всякий
пожарный, бочком откатился от покореженного Гриши: постовой недавно
стал папой и понимал, что Гриша может, разваливаясь, внезапно осиро-
