грибами коньяк вроде не шел и сообразительный Боржомчик притаранил бу-
тылку лжеминеральной, заправленной лучшей жидкостью под грибы.
Филин повел носом, веско обронил:
- Мешать, стало быть, нацелились,- и тут же Шпындро,- доставишь домой,
к дверям приставишь!
- Нет вопроса.- Шпындро подмигнул Настурции, но его игривость не дошла
до осовевшей женщины, тем более, показалось ей, что подстольные рыска-
ния ее колена увенчались успехом и снова возникло видение учреждения
при гербе, со ступеней ведущих, в котором ей не выпадает более видеть
ненавистного Гришу при галстуке с его бельмастым глазом и тщедушной
фигуркой, вроде молящей избавить его от тягот пионерской жизни, скучно
протекающей у всех на глазах.
Мордасов подозревал, что Филин не воспринимает его всерьез и потому
ринулся в обсуждение проблем внешней торговли, считая в душе, что тор-
говля хоть и в комке, хоть на мировой арене - все одно, торговля и
есть, законы коммерции общие и неделимые, остальное мелочи. Колодец
плел насчет валютной змеи, плавающих курсов, а когда воткнул насчет
диверсификации производства, Филин поперхнулся, икнув и Мордасов ре-
шил, что пронял-таки начальничка, не сообразив, что у того всего лишь
опенок пошел не в то горло. Филин оглядывал Мордасова, как говорящего
зверька, с любопытством, впрочем не фиксируясь долго на прыщавом лице
в очках, а все более прикидывая, отчего так печет колено Притыки, не
зря так жмет, обязательно прорастет просьбой такой жим, а просьбы вго-
няли Филина в уныние, сразу превращали праздник в толчею будней, когда
все требовали, требовали, ныли, а особенно зловредные еще и стращали.
- Вся ваша торговля сплошь надувательство! - Изрек Мордасов, специаль-
но обостряя ситуацию, не имея резонов поддержать свою мысль, а только
решив поддать чистоплюев побольнее.
- А ваша? - Примирительно хрипанул Филин.
- И наша тоже! - Притыка истерично взвизгнула и Мордасов порадовался
за себя, что еще не мертвецки пьян, так как сразу подумал: дурища! дал
же бог рожу, а мозги зажал. Настурцию повело.- Это я вас от крови об-
мыла и картинки ваши тоже.
- Какие картинки? - Грибок с тонкой ножкой соскользнул с губы Филина,
плюхнулся на скатерть, расползаясь масляным пятном.
- Такие картинки,- не унималась Настурция,- развеселые, ну. где в об-
щем.- последние проблески разума удерживали Притыку от подробного опи-
сания картинок и тут встрял Мордасов:
- Картинки у вас на груди, так сказать, детородные, а проще - поха-
бель.
Филин замычал, наколол вилкой упавший на скатерть гриб, прожевал, и
кадык его мощно дернулся: сгинул гриб в утробе Филина.
- Маслята что ль, не хуже огурцов! Огурцы и грибы тоже бабка ваша свя-
тит?
- Грибы не святят,- парировал Колодец.
- А огурцы? - Филин расхохотался, стал неверными пальцами растегивать
рубаху на груди.- Картинки, значит, говорите. А вот поглядим сейчас.
М-да. Сюжетцы там есть право слово радикальные. Я правильно выразился
- радикальные? - Вперился в Шпындро.
Как единственный трезвый в пьяной компании Шпындро являл собой смесь
раздражения и величия, а еще неотступно преследовал вопрос: зачем я
здесь? Шпындро кивнул, но Филин уже утратил интерес к подчиненному,
зато колено Притыки начинало занимать его все более.
Мордасов пьянел скачками: от веселости к нетрезвости, от лихорадочной
активности в угар, из угара в полубеспамятство: до чего ж они против-
ные все! разве только Притыка еще ничего, хоть и дура, а эти-то гуси -
начальничек с холуем-подлизалой - мнят о себе, будто и впрямь подпира-
ют державу плечиками, один жирными, другой цыплячьими, а то что карман
набивают сверх меры, так вроде как им положено! Положено! Мордасов
ловко сунул руку между судками, цапнул безо всякой там вилки прозрач-
ный кусок балыка, про вилку в таких оказиях - касательно доставания
кусков рыбы с блюда - он еще помнил, а только нарочно решил пальцами
рвануть, платит-то он, а раз так.
- Почему вам положено? - Промазанные рыбьим жиром губы Колодца прыга-
ли, смешно дергая уголками.
- Что положено? - Филин усилием воли догадался, что вопрос ему адресо-
ван.
Шпындро тосковал, снедаемый трезвым расчетом: не дай бог вспыхнет пь-
яный скандал и Мордасов, обличая Шпындро, вывалит про их коммерцию все
без утайки Филину, не то, чтоб удивит начальника - кто теперь чему
удивляется? - а вложит в короткопалые лапищи мощное оружие против
Шпындро, да еще накануне выезда и тогда дойку Филин поведет разбойную,
отбросив не то чтобы деликатность, но даже и тень таковской.
- Все положено! - Мордасов уцепился за дужки очков и холодок пластмас-
сы слегка остудил жар, распирающий изнутри.- Все вам положено! Шастае-
те туда-сюда, зависит от вас всякое-разное, подписями сыпете. Чего вы
такого улучшили или продвинули? Смазали народным золотишком счета бур-
жуйные, а товар оттэда, вон, повсюду в снегах гниет, взять хоть нашу
станцию, сколько ж добра сгинуло, то-то Гриша-пионер и в сушь без дож-
дя похоже слезьми исходит. За что вольница такая, житуха пуховая? Не
вижу никаких таких отличий, ни широты взглядов, ни цепкости ума и. даж
за стол, к примеру, я заплачу.
Лицо Филина вмиг окаменело - фу, ты, дурная мысль! Еще не хватало ему
платить и взгляд из-под узкого лобика чиркнул тревожно по Шпындро:
Игорь Иванович мгновенно впился глазами в бронзового Гришу на площади,
будто проверял заинтересованно, уцелел ли пионер-бедолага после всех
передряг сегодняшнего дня; Шпындро всегда таскал с собой сумму и мог
бы на паях с Колодцем осилить стол, но финансовая поддержка Мордасова,
по собственной инициативе затеявшего эти посиделки, никак не входила в
планы Шпындро, хотя. широким жестом оплаты стола Шпындро мог, конечно,
размягчить Филина, но возникал вопрос: достаточно ли трезв начальник,
чтоб впоследствии упомнить, кто платил, и не случится ли так, что
жертва Шпындро камнем канет на дно болота, никто и не заметит, а глу-
пее ничего не придумаешь.
Че попер? Вдруг осадил себя Мордасов. Че им мои обличения. Не хуже ме-
ня все про все знают, занесло некстати, про лекарство бабке и забыл
вовсе, вбивал же себе не раз, не два - сначала дело, потом питье, нет
же, попутала нелегкая, преступил зарок, подлезь теперь к коробочкам с
затейливыми надписями на таблетках, несущих жизнь, пусть недолгую, лю-
бимой бабке. Мордасов с досады опрокинул подряд два стакана минераль-
ной, кликнул Боржомчика, велел организовать стакан воды и умолк, наде-
ясь, что колено Притыки растворит осадок от его, Мордасова, дурного
поведения: Колодец давно приметил, как ноги Настурции - вольно или не-
вольно - главное выигрышно для Мордасова, отвлекают Филина от тягот
жизни, ее суетности и гадости, и мелочных расчетов, превращая началь-
ника в существо уверенное в себе, значительное и умиротворенное.
Мордасов решил молчать и Шпындро молчал, и Филин тоже, только Настур-
ция, хоть и слов не говорила, лучилась той неведомой женской энергией,
что проявляется у представительниц слабого пола в окружении мужчин, в
добром застолье при вкусной еде и обильном питье; Притыка млела - одна
за весь свой пол здесь представлена, а мужиков трое, и каждый на свой
лад примеряет ее себе в спутницы.
- М-да! - Филин по-хозяйски мигнул Боржомчику, мол, тащи кофейные чаш-
ки с коньяком, чего простаивать зря. Мордасов подтвердил кивком обяза-
тельность выполнения прихотей седоголового мужика; Боржомчик видел эту
тушу впервые в жизни и мог поручиться, что долго еще не увидит, знал:
Мордасов обрабатывает клиента для своих нужд. Шпындро, не ведая, как
потечет застолье после выпада Мордасова, счел за благо ринуться в туа-
лет. Шел Шпындро твердо и спокойно, ему и полагалось так - ни капли в
рот не взял, Боржомчик же не следил, кто пьет за обильным столом Мор-
дасова, кто манкирует и благоговейно взирал на пружинно вышагивающего
Шпындро, который по прикидкам официанта должен был принять не меньше
бутылки армянского розлива персонально, к тому ж без всяких там раз-
бавлений чаем и прочими наполнителями; с Колодцем Боржомчик не бало-
вал. и так сплошь дуралеев, им чаек спитой стрелецкой замажешь и что
твой Камю идет, только успевай глаза закатывать, выписывая счет.
Хорошо худшего не излил, утешал себя Мордасов, давно готовился выва-
лить Шпындро раздумья зимних вечеров, когда кругом тишина и лишь ред-
кие снежинки садятся на бронзового пионера Гришу. Вот, Шпын, как у нас
в газетах пишут, мол, там у них военно-промышленный комплекс имеется,
генералы и воротилы, значитца, денежки по-свойски делят, нами всех по-
пугивают, а вот я так тебе скажу, Шпын, у нас тоже имеется комплекс!
Знаешь какой? Момент! Вдохни поглубже! Излагаю. Комплекс жулико-выезд-
ных. Повязанных накрепко, почитай до смерти, вы тряпки да железки та-
щите, мы здесь народ обворовываем и вам платим ломовые цены за прита-
щенное оттуда. Вишь и Мордасов внес свою лепту в политэкономю. Нам без
вас некуда деньги деть, а вам без нас негде их - дензнаки то есть -
взять. Выходит, мы повязаны общим интересом да еще каким. Наши девки
торговые все в вашем щеголяют, а ваши мебеля краснодеревные, абажуры,
вазоны, и прочее оплачено нами уворованными. Круг и замкнулся, но вот
что обидно, мы вроде в жуликах прилюдно числимся - не шмыгай носом, не
морщи лоб - а вы вроде, как цвет нации и это, Шпын, огорчает, нет со-
циальной справедливости, не потому мне досадно, что меня жуликом счи-
тают, а потому, что тебя нет. Равенство нарушается, брат, да ты не
сердись, я не со зла, а так анализирую окружающую действительность;
может, когда в учебниках займу хоть одну строку: комплекс Мордасова -
жулики и выездные - ну, и потом учителя скажут детям, мол, дорогие
крошки, вывелось у нас такое уродливое явление, слава богу недолго
продержалось, всего-то жизнь одного-двух поколений, для ее величества
истории тьфу! растереть и забыть, но видели бы вы, детки дорогие, как
несли себя выездные жулики, как ног под собой не чуяли, будто парили
над землей и только такие, как бронзовый Гриша, все видел и все пони-
мал и терпел, и молчал, не от трусости, а зная, что еще не настало
время рухнуть этому комплексу, не создались предпосылки и общественная
необходимость, и Гриша терпел; и все же, Шпын, терпеть - одно, а де-
лать вид, будто ничего не понимаешь, совсем д
и держу я эту речь вовсе не по злобе или желая тебя обидеть, а напро-
тив - для укрепления нашего братства и для того, чтоб проникся ты ве-
рой - нет разницы между нами, нельзя одному быть чуть более жуликова-
тым, другому чуть менее, жулик он жулик и есть, вроде как дерево,
возьми сосна, маленькая или большая, разве не ясно, что маленькая сос-
на вырастет в большую и никогда в клен, порода-то одна; и все это ска-
зал я тебе, Шпын, только борясь за уважение к себе с твоей стороны. А
то обидно! Возьми, два волка бок о бок сидят в клетке, рядком: про од-
ного говорят - лютый зверюга, пощады не жди, а про другого, вот, мол,
из него собака вывелась, лучший друг человека и тэ пэ, а волки-то -
братья родные, одного помета и тот, что зверюга лютый, и тот, что пра-
дедушка разлюбезного домашнего пса. И не говори мне про врачей наших,
в песках пустынь спасающих народы мира, и про инженеров, возводящих
плотины и порты, есть и такие, но мы-то знаем, про каковских речь дер-
жим. Спасибо тебе, Шпын, за участие, за внимательное слушание и там, в
далеком твоем далеке, скупая на корню лабуду из Гонконга и Тайваня,
всегда помни: деньги в оплату за твои поставки и я, и Настурция, и
Боржомчик, и все мы уже имеем, нам никаких кредитов для товарооборотов
не надо и ждем мы вас с распростертыми объятиями и торговаться не ста-
нем, одна просьба - не говори только, как тяжко вам там было, как тос-
ковал ты и как не хватало тебе памятника Пушкину и золотых листьев на
Бульварном кольце.
Мордасов поднял глаза на Филина, седая голова склонилась к Настурции;
