часть лица, потом он уменьшался, пропадал вовсе, потом глаза прорезыва-
лись снова на прежних местах. А ноги-то их было две, то три, то одна,
скрученная штопором, точно живой и шаткий пьедестал. Все члены и черты
лица непрерывно искажались, колебались, так что нельзя было уловить их
натуральную, правильную форму.
Я осознал, что я не в себе, нанюхался душной цветочной дряни. Но как
ни старался, ни мог убедить себя, что не вижу этого существа. Оно бы-
ло-дрожало, корчилось между мной и дверью, близко, только наклониться,
только руку протянуть. Я не верю в сверхъестественное-ну и что из того
Оно было передо мной. Было, и я видел, что это не фокус с фосфорной
краской, не человек в простыне. Мне надоело ломать голову. Я стоял, за-
жав платком рот и нос, не шевелясь и не дыша, и, может быть, даже кровь
у меня в жилах остановилась. Оно было тут, и я был тут, - и стоял, при-
росши к полу.
Потом оно заговорило; не могу утверждать, что я слышал слова: мне ка-
залось, что я просто воспринял их всем телом.
- На колени, враг Божий. На колени.
Тут я вышел из оцепенения-облизал губы, хотя язык был суше их.
- На колени, ненавистный Господу, пока на тебя не обрушился удар.
Последний довод я уже мог понять. Я отнял от рта платок и сказал:
- Пошел к черту.
Звучало это глупо, тем более, что голос у меня сел.
Оно судорожно перекрутилось, всколыхнулось и подалось ко мне. Я бро-
сил платок и протянул к нему обе руки. Схватил его-и не схватил. Мои ру-
ки достали тело-ушли в него до запястий, сжались. И захватили только сы-
рую пустоту, ни теплую, ни холодную, вообще лишенную температуры.
И та же сырая пустота облепила мне лицо, когда его лицо наплыло на
меня. Я укусил лицо-да... но зубы лязгнули впустую, хотя я видел и
чувствовал, что мое лицо уже внутри его лица. И в руках у меня, вплотную
к моей груди, корчилось, извивалось его тело, ерзало, вздрагивало, и
вдруг бешено завинчивалось, рвалось на части, которые жадно соединялись
снова-все в черной пустоте.
Сквозь эту прозрачную материю я видел свои руки, сжавшиеся в сердце-
вине влажного тела. Я разжал их и согнутыми пальцами рванул вверх и
вниз, раздирая его; я видел, что тело рвется и течет вслед за моими ног-
тями, но не ощущал ничего, кроме сырости.
Возникло новое ощущение, быстро усиливавшееся: на меня навалилась и
душила какая-то немыслимая тяжесть. Существо было бесплотным, но страшно
тяжелым, и этот груз придавливал меня, не давал вздохнуть. Ноги у меня
подгибались. Я плюнул ему в лицо, вытащил руку из утробы и ударил в ли-
цо. Кулак не встретил ничего, кроме сырости.
Я сунул левую руку ему в живот и стал рвать тело, так ясно видимое и
так слабо осязаемое. Но тут я увидел кое-что новое-кровь на своей левой
руке. Темная, густая, настоящая кровь капала на пол, текла между пальца-
ми.
Я захохотал, потом, собравшись с силами, выпрямился под чудовищным
грузом и снова стал рвать ему внутренности, хрипя:
- Душу выну.
Кровь еще сильнее полилась по пальцам. Я опять попробовал засмеяться,
не смог-меня душило. И тяжесть на мне стала вдвое больше. Я попятился,
привалился к стене, распластался по ней, чтобы не съехать на пол.
Воздух из разбитого окна, холодный, свежий, терпкий, хлынул сбоку,
ударил в нос, и по разнице между ним и тем, чем я дышал в комнате, стало
понятно, что валит меня не тяжесть этого создания, а отрава, наполнившая
дом.
Бледно-зеленая сырая тварь обволакивала мое лицо и тело. Кашляя, я
продрался через нее к двери, распахнул ее и вывалился в коридор, где бы-
ло так же черно, как в комнате.
Я упал, и что-то упало на меня. Но уже не бесплотное. Человек. В спи-
ну меня ударили колени-человечьи колени, острые. Кряхтенье, теплым воз-
духом обдавшее мне ухо, было человечье, удивленное. Рука, которую я
сжал, была человечья, тонкая. Я благодарил Бога, что она тонкая. Кори-
дорный воздух меня освежил, но бороться с атлетом я еще не был готов.
Я сжал его руку изо всех сил и затащил под себя, накатился сперва на
нее, потом на самого человека. Накатываясь, я перебросил руку через его
тело, и она столкнулась на полу с чем-то твердым, металлическим. Я ощу-
пал предмет и узнал: это был длинный кинжал, которым закололи Риза. Тот,
на кого я сейчас взгромоздился, очевидно, стоял за дверью и хотел заре-
зать меня, когда я выйду; спасло меня падение: он не только промахнулся
кинжалом, но и споткнулся об меня. А сейчас, лежа ничком, прижатый к по-
лу моими восемьюдесятью пятью килограммами, он лягался, норовил долба-
нуть меня головой и кулаками.
Схватив одной рукой кинжал, я перенес другую с его руки на затылок,
вдавил его лицо в ковер, уже не суетясь, потому что сил у меня прибывало
с каждым вдохом. Через минуту. другую я поставлю его на ноги и немного
расспрошу.
Но такой передышки мне не дали. Что-то твердое ударило меня по плечу,
потом по спине, потом стукнуло по ковру рядом с нашими головами. Кто-то
охаживал меня дубинкой.
Я скатился с тощего. Прямо под ноги к тому, кто орудовал дубинкой. Я
попытался схватить его за ногу, получил еще удар по спине, ногу не дос-
тал, а рука моя скользнула по юбке. От удивления я отдернул руку. Еще
удар дубинкой-на этот раз по боку-напомнил мне, что церемонии тут неу-
местны. Я сжал руку в кулак и ударил по юбке. Кулак мой наткнулся на мя-
систую лодыжку. В ответ раздалось рычание, ноги отодвинулись, и еще раз
ударить я не успел. Я быстро встал на четвереньки и стукнулся головой о
дерево. Дверь. Схватив за ручку, я поднялся. В нескольких сантиметрах от
меня в темноте свистнула дубинка. Я повернул ручку, нажал на дверь, во-
шел в комнату и тихо, почти беззвучно затворил дверь за собой.
В комнате у меня за спиной раздался голос, очень тихий, но очень
серьезный:
- Выйдите сейчас же, буду стрелять.
Голос принадлежал светловолосой толстенькой служанке, и в нем слышал-
ся испуг. Я быстро нагнулся-на случай, если она вправду вздумает стре-
лять. За окном уже светало, и я увидел ее силуэт на кровати-она сидела,
вытянув руку с маленьким черным предметом.
- Это я, - прошептал я.
- А, вы! - Но рука с черным предметом не опустилась.
- Вы с ними в доле-спросил я и осторожно шагнул к кровати.
- Делаю, что приказано, и держу язык за зубами, а в бандиты к ним не
нанималась.
- Хорошо. - Я сделал еще несколько шагов к кровати, уже быстрее. -
Если связать простыни, смогу я спуститься из окна на следующий этаж
- Не знаю. Ой! Что вы делаете!
Я держал ее пистолет-автоматический, 8,13мм-одной рукой, а ее за-
пястье другой и выворачивал.
- Отпустите, - приказал я, и она отпустила.
Я отошел назад, поднял кинжал, который бросил возле спинки кровати.
Потом на цыпочках подкрался к двери и прислушался. Тишина. Я тихо
открыл дверь и ничего не услышал, ничего не увидел в сумраке. Дверь Мин-
ни была открыта, наверное, с тех пор, как я вывалился из комнаты. Того,
с чем я боролся, там не было.
Я держал ее пистолет-автоматический, 8,13мм-одной рукой, а ее за-
пястье другой и выворачивал.
- Отпустите, - приказал я, и она отпустила.
Я отошел назад, поднял кинжал, который бросил возле спинки кровати.
Потом на цыпочках подкрался к двери и прислушался. Тишина. Я тихо
открыл дверь и ничего не услышал, ничего не увидел в сумраке. Дверь Мин-
ни была открыта, наверное, с тех пор, как я вывалился из комнаты. Того,
с чем я боролся, там не было. Я вошел к Минни и включил свет. Она лежа-
ла, как прежде, забывшись тяжелым сном. Я спрятал пистолет в карман,
стянул одеяло, поднял Минни, перенес в комнату служанки, свалил к ней на
кровать и сказал:
- Попробуйте привести ее в чувство.
- Проснется немного погодя: они все просыпаются.
- Вон что! - сказал я и пошел вниз, на пятый этаж, к Габриэле.
Комната Габриэлы была пуста. Шляпа и пальто Коллинсона исчезли, ис-
чезла одежда, которую она унесла в ванную, и окровавленная ночная рубаш-
ка тоже.
Я стал осыпать эту парочку проклятьями, и хоть старался не обделить
ни того, ни другого, больше все-таки досталось Коллинсону; потом я вык-
лючил свет и побежал вниз по парадной лестнице-избитый, изодранный, рас-
терзанный, с окровавленным кинжалом в одной руке, с пистолетом в другой.
и на лице у меня, наверное, было такое осатанение, как в душе. До второ-
го этажа я ничего не слышал. А тут снизу донесся звук, напоминавший от-
даленный гром. Сбежав по последнему маршу, я понял, что кто-то ломится в
парадную дверь. Хорошо бы этот кто-то был в синем мундире. Я подошел к
двери, отпер ее и распахнул.
С ошалелыми глазами, встрепанный и бледный, передо мной стоял Эрик
Коллинсон.
- Где Габи-задыхаясь, спросил он.
- Кретин, - сказал я и ударил его по лицу пистолетом.
Он согнулся, уперся руками в стены тамбура, постоял так и медленно
выпрямился. Из угла рта у него текла кровь.
- Где Габи-упрямо повторил он.
- Где вы ее оставили
- Здесь. Я собирался ее увезти. Она просила. Послала меня разведать,
нет ли кого на улице. Вернулся-дверь заперта.
- Чем вы думаете-прорычал я. - Она вас обманула. все хочет спасти от
этого идиотского проклятья. Я вам что велел делать Ну, ладно, надо ис-
кать ее.
Ни в одной из комнат, прилегавших к вестибюлю, ее не оказалось. Не
погасив в них свет, мы побежали по главному коридору.
Из двери сбоку выскочил кто-то маленький в белой пижаме и повис у ме-
ня на поясе, чуть не опрокинув. Он издавал нечленораздельные звуки. Я
оторвал его от себя и увидел, что это мальчик Мануэль. Слезы текли по
его испуганному лицу и мешали ему говорить.
- Успокойся, - сказал я. - А то не пойму ни слова.
Я разобрал:
- Он убить ее хочет.
- Кто кого хочет убить-спросил я. - Говори медленнее.
Медленнее он говорить не стал, но я расслышал: "папа" и "мама".
- Папа хочет убить маму-спросил я, потому что такая расстановка каза-
лась более вероятной. - Он кивнул. - Где
Дрожащей рукой он показал на железную дверь в конце коридора. Я пошел
туда, но остановился.
- Слушай, мальчик, - стал торговаться я. - Я хочу помочь твоей маме,
но сперва мне надо узнать, где мисс Леггет. Ты знаешь, где она
- Там, с ними, - крикнул он. - Скорей, скорей!
- Так. Пошли, Коллинсон. - И мы кинулись к двери.
Дверь была не заперта. Белый алтарь сверкал хрусталем и серебром под
ярким лучом голубого света, протянувшимся наискось от карниза здания. С
одной стороны на корточках сидела Габриэла, подняв лицо кверху. В этом
резком свете ее лицо было мертвенно. белым и застывшим. На ступеньке,
где мы нашли Риза, лежала теперь Арония Холдорн. На лбу у нее был крово-
подтек. Руки и ноги спутаны широкой белой лентой, локти примотаны к те-
лу. Одежды на ней почти никакой не осталось.
Перед ней, перед алтарем, стоял Джозеф в белом балахоне. Он стоял,
раскинув руки и задрав к небу бородатое лицо. В правой руке у него был
обыкновенный нож для мяса, с роговой ручкой и длинным изогнутым лезвием.
Джозеф говорил в небо, но он стоял к нам спиной, и мы не могли разобрать
слова. Когда мы вошли в железную дверь, он опустил руки и наклонился над
женой. Нас разделяло метров десять. Я заорал:
- Джозеф!
Он выпрямился, обернулся, и я увидел, что нож у него в руке еще блес-
тит, не испачкан.
- Кто рек "Джозеф", имя, которого больше нет. спросил он, и, призна-
юсь честно, когда я глядел на него и слышал его голос-а остановились мы
с Коллинсоном метрах в трех от алтаря, - у меня возникло чувство, что
ничего особенно страшного произойти, наверно, не должно. - Здесь нет
Джозефа, - продолжал он, не дожидаясь ответа на свой вопрос. - Знайте,
ибо весь мир скоро узнает, что тот, кого вы звали Джозефом, был не Джо-
зеф, а сам Бог. Теперь вы знаете и ступайте прочь.
Мне бы сказать: "Чушь", - и броситься на него. С любым другим я так и
