Послание, заключенное в этом застывшем мгновении, чистым
голосом флейты проникло в сознание человека. Если Дух мирно
улетит, для человека это будет сигналом отмены приговора. Он
мог бы вернуться в Университет. На следующий год, через неде-
лю после своего двадцатишестилетия, он защитил бы диссертацию
по антропологии. Он стряхнул бы с себя весь первобытный ужас,
охвативший его после смерти Яниктахт. Он стал бы имитацией бе-
лого человека, потерянного для этих гор и для нужд его соб-
ственного народа. Эта мысль опечалила его. Если Дух оставит
его, он может забрать с собой обе души человека. А без душ тот
может умереть. Он не смог бы пережить стыда.
Очень медленно, после какого-то многовекового размышле-
ния, Пчела направилась к суставам пальцев. Это был момент,
сравнимый с тем, когда оратор овладевает вниманием аудитории.
Фасеточные глаза включили человеческое существо в фокус своего
зрения. Брюшко Пчелы согнулось, торакс сократился... Человек
почувствовал наплыв страха, поняв, что стал избранным.
Жало вонзилось точно в нервный узел, удаляя все мысли и
погружаясь все глубже, глубже...
Человек услыхал послание Таманавис, главнейшего из Духов,
как барабанный бой, заглушивший удары сердца: Ты должен найти
белого человека с абсолютно невинной душой. И ты обязан убить
эту Невинность бледнолицых. Пусть твой поступок станет извес-
тен в твоем мире. Пусть твое деяние станет тяжкой рукой, сжи-
мающей сердца белых. Они обязаны почувствовать это. Они дол-
жны услыхать об этом. Одна невинная душа за все иные невинные
души!
Рассказав о том, что следует ему сделать, Пчела взлетела.
Человек следил взглядом за её полётом и потерял её из ви-
ду в гуще кленовых листьев на другом берегу ручья. Теперь же
он чувствовал шествие древних родовых теней, ненасытных в сво-
их требованиях. Все ушедшие из этого мира до него, предстали
пред ним будто неизменное поле, которое замкнуло его прошлое
существование. И, сравнивая себя с этим полем, он увидел, как
изменился сам.
Убей Невинного!
Стыд и смущение иссушили его горло и рот. Человек
чувствовал, что вся его внутренняя суть выжжена и лишена силы.
Его внимание привлекло солнце, перекатывающееся над высо-
кой горной грядой. Листья касались его рук, глаз. Он знал, что
прошёл период искушения и через запертую ранее дверь вступил в
область чудовищного могущества. Чтобы удержать эту силу в се-
бе, ему придется вступить в соглашение со второй частью свое-
го внутреннего " я ". Теперь он мог быть лишь одним - Катсуком.
Он сказал:
- Меня зовут Катсуком. Я есть Катсук.
Слова принесли успокоение. Духи воздуха и земли были с
ним, ибо были его предками.
Он решил подняться по склону. Его шаги вспугнули с места
белку-летягу. Она скользнула с одной ветви на другую. Коричне-
вое тельце скрылось в зелени. Всякая жизнь в его присутствии
пыталась спрятаться, застыть на месте. Вот каким было теперь
его влияние на жизнь.
Человек думал: Помните меня, лесные создания. Помните
Катсука, как будет его помнить весь мир. Я - Катсук! Через де-
сять тысяч ночей, через десять тысяч времен года этот мир все
еще будет помнить Катсука и его значение!
* * *
Фрагмент РАДИОПЕРЕДАЧИ " Новости Сиэттла ":
Мать похищенной жертвы прибыла в Лагерь Шести Рек вчера,
приблизительно в пол-четвертого вечера. Она прилетела на одном
из четырех вертолётов, выделенных для поисков лесопильными и
сплавными компаниями Северо-Запада. Когда она выходила, чтобы
встретиться с мужем, на её щеках были видны следы слёз.
Она сказала: "Любая мать понимает то, что чувствую я сей-
час. Пожалуйста, оставьте нас с мужем одних".
* * *
Солнце заливало столовую, за окнами которой были видны
ухоженные газоны и их частный ручей. Когда Дэвид сел напротив
матери, чтобы позавтракать, в голосе женщины чувствовались
нотки раздражения. Хмурый взгляд проложил резкие вертикальные
морщины на её лбу. Вены на левой руке приняли оттенок ржавчи-
ны. На матери было нечто розовое и кружевное, желтые волосы
встрёпаны. Вся столовая была наполнена ароматом её лавандовых
духов.
- Дэви, - сказала она, - надеюсь, что ты не возьмёшь в
лагерь этот свой дурацкий нож. Ради Бога, ну что ты будешь с
ним там делать ? Мне кажется, твой отец был не в своём уме,
когда дарил тебе такую опасную вещь.
Мать позвонила в маленький колокольчик, позвав кухарку с
завтраком для Дэвида.
Мальчик не отрывал взгляда от крышки стола, в то время
как розовая рука кухарки ставила перед ним тарелки. Хлопья с
молоком были такими же жёлтыми как и скатерть на столе. От та-
релки исходил запах земляники, которую смешали с хлопьями. Те-
перь Дэвид уставился на свои ногти.
- Ну ? - спросила мать.
Иногда её вопросы ответа не требовали, но это " Ну " да-
вило. Мальчик поглядел на женщину.
- Мама, в лагере у каждого есть нож.
- Зачем ?
- Ну, чтобы отрезать что-нибудь, вырезать по дереву и то-
му подобные вещи.
Он принялся за еду. И ел целый час - надо было тянуть
время.
- Ты отрежешь себе пальцы, - сказала мать. - Я просто
запрещаю тебе брать с собой такую опасную штуку.
Дэвид пережевывал хлопья, глядя на мать таким же образом,
как делал это отец, продумывая возможные контрдействия. За ок-
ном ветер шевелил деревья, окружающие газон.
- Ну ? - настаивала мать.
- Ладно, что ж поделать, - сказал её сын. - Всякий раз,
когда мне понадобится нож, придётся просить у кого-нибудь из
ребят.
Он снова набил рот хлопьями, отдававшими кислотой земля-
ники, ожидая её ответа и расценивая возможность поездки в ла-
герь без ножа. Дэвид знал ход материнских рассуждений. Её от-
цом был Проспер Моргенштерн. А Моргенштерны всегда имели всё
только лучшее. Если он собирается каким угодно путем взять нож
в лагерь...
Мать закурила сигарету, рука с зажигалкой отдернулась.
Потом она выпустила изо рта струю дыма.
Дэвид снова принялся за еду. Мать отложила сигарету и
сказала:
- Ну, ладно. Только будь поосторожнее.
- Я буду делать только так, как показывал папа.
Мать глядела на него, барабаня по столу пальцами левой
руки, при этом на безымянном пальце вспыхивал бриллиант.
- Даже и не знаю, что делать, когда оба мои мужчины уедут.
- Сегодня папа будет уже в Вашингтоне.
- А ты в своём дурацком лагере.
- Ведь это же самый лучший лагерь !
- Будем надеяться, что это так. Знаешь, Дэви, нам всем
придётся переехать на Восток.
Сын кивнул. После последних выборов его отец приехал сю-
да, в Кермел Волли, и вернулся к частной практике. На три дня
в неделю он ездил в другой город, Пенинсулу. Иногда к нему на
уик-энды приезжал и Проспер Моргенштерн. В городе у семьи были
апартаменты и женщина, присматривающая за квартирой.
А вчера отцу позвонил кто-то важный из правительственных
кругов. Потом были и другие звонки, в доме рос переполох. Го-
варда Маршалла назначили на очень важную должность в Госдепар-
таменте.
- Мам, ведь как смешно получилось, а ?
- Что, дорогой ?
- Папа едет в Вашингтон, и я тоже.
- Но ведь это же другой Вашингтон, - улыбнулась мать.
- Всё равно, в честь одного и того же человека.
- И в самом деле.
В столовую скользнула миссис Парма.
- Простите, мадам. Я сказала Питеру, чтобы он уложил вещи
молодого мастера в машину. Может нужно что-то ещё ?
- Благодарю, миссис Парма. Это всё.
Дэвид подождал, пока миссис Парма выйдет, потом сказал:
- В буклете про лагерь говорилось, что у них там есть
воспитатели - индейцы. Они будут похожими на миссис Парму ?
- Дэви ! Ну хоть чему-нибудь учат тебя в твоей школе ?
- Я знаю, что индейцы бывают разные. Так мне интересно,
если их называют индейцами только потому, что они похожи на
неё...
- Какая странная мысль. - Она покачала головой, поднялась
из-за стола. - Иногда ты напоминаешь мне своего дедушку Мор-
генштерна. Он привык считать, будто индейцы - это одно из про-
павших колен Израилевых. - Она пожала плечами, провела рукой
по столу, потом поглядела на нож, висящий на поясе сына. - Так
ты будешь осторожен с этим идиотским ножом ?
- Я буду делать всё так, как говорил папа. Не бойся.
* * *
СПЕЦИАЛЬНЫЙ АГЕНТ Норман Хосбиг, ФБР, отделение в Сиэттле.
Я уже отвечал на этот вопрос. Надеюсь, что могу сказать,
у нас имеются кое-какие догадки о том, что индеец может быть
психически ненормальным. Хочу заострить на этом внимание. Это
всего лишь возможность, которую мы не исключаем при оценке
данной проблемы. Существует такая же вероятность, что он лишь
притворяется ненормальным.
* * *
Положив руки под голову, Катсук растянулся на своей кро-
вати в темноте Кедрового Дома. В туалете на другой стороне ко-
ридора в унитазе громко капала вода. Этот звук помогал рассла-
биться. Мужчина плотно закрыл глаза и увидал пурпурное свече-
ние под веками. Это было пламя духа, знамение предопределен-
ности. Комната, весь дом со спящими мальчиками, весь лагерь -
всё отметалось от центра, каким стало пламя духа Катсука. Духи
послали ему знамение: нашлась подходящая жертва, Невинный.
Здесь, в этом доме, спал сын важной шишки, к которой будет
привлечено широчайшее внимание. Теперь никто не может помешать
Катсуку.
Уже давно подготовившись для такого случая, он одел на-
бедренную повязку, сделанную из шерсти белой собаки и горного
козла. Талию обтягивал пояс из красной кедровой коры, на нём
висела сумка из мягкой оленьей кожи с необходимыми ему вещами:
связанные полоской кедровой коры священные палочки и кость,
старинный каменный наконечник стрелы с берега Одетты, перья
ворона, чтобы оперить обрядовую стрелу, тетива из скрученных
моржовых кишок; ремешки из лосиной кожи, чтобы вязать жертву;
жевательная еловая смола, завернутая в листья... пух морской
утки... свирель...
Много лет тому назад двоюродная бабка сделала ткань для
его набедренной повязки, горбясь над ткацким станком в дымном
полумраке своего домишки в речной дельте. Сумка и клочки пуха
были освящены племенным шаманом еще до того, как пришли блед-
нолицые.
На ногах у Катсука были мокасины из лосиной кожи, расши-
тые бисером и крашеными иглами дикобраза. Яниктахт сделала эти
мокасины два лета назад.
Время её жизни прошло.
Катсук испытывал какое-то странное чувство, исходящее от
мокасин. Яниктахт была с ним, здесь, в этой комнате. Её руки
касались той кожи, которую она сшивала когда-то. Это её голос
заполнял темноту, в нем был и самый последний ее вскрик.
Чтобы успокоиться, Катсук сделал глубокий вдох. Ещё не
время !
Вечером упал туман, но с приходом ночи его унёс сильный
юго-зпадный ветер. Этот ветер пел Катсуку голосом дедовой сви-
рели, той самой, что лежала в сумке. Катсук подумал о своем
деде: крепком, с узким лицом мужчине, который в иное время мог
бы стать шаманом. Но у него не было посвящения, и он был скры-
тым, теневым шаманом, поскольку знал и помнил все древние об-
ряды.
- Я сделал это для тебя, дедушка, - прошептал Катсук.
Всему своё время. Оборот судьбы свершился ещё раз, чтобы
восстановилось древнее равновесие.
Однажды его дед развел колдовской костёр. Когда пламя
разгорелось, старик заиграл тихую, простую мелодию на своей
свирели. И вот теперь в сознании Катсука звучал дедовский на-
пев. Потом он подумал о мальчике, спящем здесь, в доме - Дэви-
де Маршалле.
Ты попадешь в силки этой свирели, бледнолицый Невинный.
Корни твоего дерева в моих руках. Твое племя узнает, что та-
