панскому, потому что Крошка несколько ошиблась. Легионер говорил
не по-латыни, во всяком случае, это не была латынь Овидия и Гая
Юлия Цезаря. Но не был это и испанский. Что-то среднее между ни-
ми, с чудовищным акцентом и чем-то еще. Смысл я улавливал вполне.
Пожевав губу, легионер буркнул:
- Это плохо. Три дня уже пытаюсь привлечь внимание тюремщи-
ка, а вместо него пришел еще один пленник. Но так уж легли кости.
Однако странный же у тебя акцент.
- Извини, амиго, но и я тебя с трудом понимаю.- Я повторил
это по-латыни. Потом добавил: - Говори, пожалуйста, помедленней.
- Я буду говорить так, как захочу. И не называй меня
"амико". Я гражданин Рима, так что не суйся.
Это, конечно, в вольном переводе. На самом деле, его пожела-
ние звучало намного вульгарнее. Оно очень походило на одну, бе-
зусловно вульгарную, испанскую фразу.
- Что он говорит? - задергала меня за рукав Крошка.- Это ла-
тынь, да? Переведи.
Я обрадовался, что она его не поняла.
- Как, Крошка, разве ты не знаешь языка поэзии и науки?
- Не строй из себя профессора! Переведи!
- Не приставай, малыш. Я тебе потом переведу. Я сам с тру-
дом за ним поспеваю.
- Что ты там бормочешь на своей варварской тарабарщине? -
любезно осведомился римлянин.- Говори толковым языком, не то по-
лучишь десять ударов мечом плашмя.
Не похоже было, чтобы он на что-то опирался. Я попробовал на
ощупь воздух. Плотный. Я решил не обращать внимания на угрозы.
- Говорю, как могу. Мы беседовали друг с другом на нашем
собственном языке.
- Поросячье хрюканье. Говори по-латыни, если умеешь.- Он
глянул на Крошку, будто только что заметил ее.- Твоя дочь? Про-
даешь? Если у нее на костях есть мясо, дам...
Лицо Крошки приняло свирепое выражение.
- Это я поняла,- сказала она яростно.- А ну, выходи сюда
драться!
- Попробуй сказать по-латыни. Если он поймет, то, наверняка,
тебя отшлепает.
Крошке это не понравилось.
- Но ты ведь ему не позволишь?
- Конечно, не позволю.
- Пошли обратно.
- Я, кажется, уже давно это предлагаю.- Я отвел ее обратно в
наш номер.- Слушай, Крошка, ты не против, если я схожу обратно и
послушаю, что имеет сказать нам благородный римлянин?
- Против, и еще как!
- Будь же благоразумной, Крошечка! Если бы они могли причи-
нить нам вред, Материня знала бы об этом. Но она сама ведь сказа-
ла нам о них.
- Я пойду с тобой.
- Зачем? Я ведь расскажу тебе все, что узнаю. Может, мне
удастся выяснить, что происходит. Он-то здесь что делает? Неуже-
ли его держали замороженным две тысячи лет? И как давно он очнул-
ся? Что ему известно из того, чего не знаем мы? Мы очутились в
нелегком положении, и я хочу собрать как можно больше информации.
Ты можешь помочь тем, что останешься сейчас в стороне. Если ста-
нет страшно, позови Материню.
- Вовсе мне не страшно,- надулась она.- Ну и иди, пожалуйста,
если хочешь.
- Хочу. А ты поешь пока.
Пещерного человека не было видно. Я обошел его арку. Если ко-
рабль способен долететь куда угодно за нисколько времени, может
ли он миновать одно из измерений и попасть в любое время по выбо-
ру?
Легионер все еще стоял у своей двери. Он поднял на меня глаза.
- Ты разве не слышал, что я приказал тебе стоять здесь?
- Слышал,- признал я,- но вряд ли мы сумеем договориться,
если ты не изменишь своего поведения. Я ведь не служу у тебя ря-
довым...
- Твое счастье.
- Будем беседовать мирно? Или уйти? Он оглядел меня с голо-
вы до ног.
- Мир. Но не вздумай заноситься передо мной, варвар.
Он называл себя Иунио. Служил в Иберии и в Галлии, затем пе-
решел в Vl-й легион, о котором, как он считал, должен был знать и
варвар. Его легион стоял гарнизоном в Эборакуме, к северу от Лон-
диниума в Британии, а он был исполняющим обязанности центуриона
(он выговаривал - "центурио") в передовом охранении. Постоянный
его чин был что-то вроде старшего сержанта. Хоть он и был ниже
меня ростом, не хотел бы я встретить его ни в темном лесу, ни на
городской стене во время боя.
Он был невысокого мнения о бриттах и всех варварах вообще,
включая меня ("Да ты не принимай на свой счет; некоторые из моих
лучших друзей варвары"), о женщинах, о климате Британии, о на-
чальстве и жрецах, но высоко отзывался о Цезаре, Риме, богах и
хвастал своими воинскими талантами. Армия стала уже не тем, чем
была, все из-за того, что ко вспомогательным войскам отношение
такое же, как к римским гражданам.
Его патруль охранял строительство стены от вылазок варваров -
проклятых тварей, чуть что готовых выскочить из-за угла, перере-
зать человеку глотку и сожрать его. Что, несомненно, с ним и
произошло, поскольку он вдруг очутился в аду.
Я решил, что он говорит о строительстве Адриановой стены, но
он имел в виду местность в трех днях пути к северу оттуда, где
моря почти сходятся вместе. Климат там был просто невыносимый, а
туземцы - кровожадные звери, которые раскрашивают тела красками и
не ценят даров цивилизации,- можно подумать, что римские орлы пы-
таются украсть у них их вонючий остров! Провинция... Вроде меня.
("Да ты не обижайся!").
Тем не менее он купил себе в жены маленькую туземку и ожидал
назначения нести гарнизонную службу в Эборакуме - как вдруг...
Иунио пожал плечами:
- Пожалуй, проявляй я больше внимания и жертвоприношениям и
омовениям, удача не оставила бы меня. Но я всегда считал, что ес-
ли человек содержит себя и свое оружие в чистоте, то обо всем ос-
тальном голова должна болеть у его офицеров. Осторожно с этим
проходом, он заколдован.
Чем больше он говорил, тем легче становилось понимать его.
Вокабуляром он пользовался отнюдь не из классической латыни,
но еще разбавленным доброй дюжиной различных наречий. Но ведь ес-
ли в газетном тексте вымарать каждое третье слово, суть все рав-
но будет ясна.
Я узнал очень много подробностей о повседневной жизни и мел-
ких интригах в Шестом легионе, и не узнал ничего, что было бы мне
интересно. Иунио и понятия не имел, как попал сюда и почему: он
считал, что умер и ожидает дальнейших распоряжений в пере-
сыльно-сортировочных бараках ада. Я же все еще не мог принять его
гипотезу.
Он знал год своей смерти - восьмой год правления императора и
899-й от основания Рима.
Чтобы не ошибиться, я написал эти цифры римскими знаками. Но
я не помнил, когда был основан Рим, и не мог опознать его "Цеза-
ря" даже по полному титулу, потому что этих цезарей было очень
много. Но Адрианова стена уже была построена, а Британия все еще
оккупирована римскими войсками; следовательно, Иунио существовал
где-то ближе к третьему веку.
Пещерный человек, живший напротив него, его не интересовал,
поскольку воплощал мерзейший порок варвара - трусость. Я не спо-
рил, но вряд ли сам почувствовал бы отвагу, если бы под дверью у
меня рычали саблезубые тигры. А были тогда саблезубые тигры? Ну
ладно, сойдемся на "пещерных медведях".
Иунио отошел в глубь своего жилья и вернулся с темным твер-
дым хлебцем, сыром и чашкой в руках. Мне он еды не предложил и, я
думаю, вовсе не из-за барьера. Прежде чем начать есть, он выплес-
нул немного питья из чашки на пол. Пол был земляной, стены - из
грубого камня, потолок опирался на деревянные балки. Вероятно,
для Иунио сделали имитацию жилища римских солдат времен оккупа-
ции Британии, но я, разумеется, не специалист.
Больше я там не задерживался. Во-первых, вид еды напомнил
мне, что я проголодался, во-вторых, я чем-то обидел Иунио. Я так
и не понял, с чего он завелся, но он с холодной тщательностью ра-
зобрал по косточкам мои манеры, происхождение, предков, внеш-
ность и способы, которыми я зарабатываю себе на жизнь. Иунио был
вполне приятным человеком до тех пор, пока с ним соглашались, не
обращали внимания на его ругательства и выказывали ему уважение.
Такого отношения к себе требуют многие старшие, даже при покупке
в аптеке тридцатицентовой банки талька. Постепенно привыкаешь
оказывать им почтение автоматически, без лишних раздумий, в про-
тивном случае прослывешь нахальным юнцом и потенциальным несовер-
шеннолетним преступником. Чем меньше уважения заслуживают стар-
шие, тем больше они требуют его от молодежи. Я ушел, потому что
легионер все равно ничего толком не знал.
У входа в нашу арку я наткнулся на невидимый барьер; почув-
ствовав его, я просто сказал тихо, что хочу пройти, и барьер ис-
чез. Войдя в арку, я обнаружил, что он снова закрылся за мной.
Благодаря своим резиновым туфлям я шел беззвучно, а звать
Крошку не стал, потому что она могла уже уснуть. Дверь ее комна-
ты была приоткрыта, и я заглянул. Крошка сидела в позе портного
на своем невероятном восточном диване, баюкала мадам Помпадур и
плакала.
Я попятился назад, потом вернулся, громко насвистывая и гром-
ко зовя ее. Крошка высунула из двери улыбающееся личико без ма-
лейшего признака слез.
- Привет, Кип! Ты что так долго пропадал?
- Болтливый тип попался. Что нового?
- Ничего. Я поела, а тебя все не было, так что я решила пос-
пать. Ты меня разбудил. А у тебя что нового?
- Дай-ка я закажу ужин, а потом все тебе расскажу.
Я добирал последние капли подливки, когда за нами явился ро-
бот-коридорный, почти такой же, как и первый, только спереди на
нем светился выложенный золотом треугольник с тремя спиралями.
- Следуйте за мной,- сказал он по-английски.
Я взглянул на Крошку.
- Разве Материня не говорила, что вернется за нами?
- Говорила.
- Следуйте за мной,- повторила машина.- Вас ожидают.
В своей жизни я выполнял много распоряжений, многие из кото-
рых вовсе не стоило выполнять. Но подчиняться автомату мне еще не
доводилось.
- Катись ты...- ответил я.- Не пойду, хоть тащи.
Нет, роботам так отвечать не стоит. Он понял мои слова бук-
вально.
- Материня! - завопила Крошка.- Где вы? Помогите!
Из автомата послышалось ее чириканье:
- Не бойтесь, милые, слуга ведет вас ко мне. Я прекратил
сопротивление и пошел за этой консервной банкой. Она достави-
ла нас к лифту, затем мы быстро шли коридором к гигантскому про-
ходуарке, увенчанному треугольником со спиралями, а затем машина
загнала нас в небольшой загон подле стены. То, что это был загон,
стало ясным, когда я попытался шагнуть в сторону, и путь мне
преградил все тот же барьер из плотного воздуха.
В жизни не доводилось мне бывать в более просторном помеще-
нии - треугольной формы, огромное пространство нигде не разорва-
но ни колонной, ни сводом; потолки такие высокие и стены так да-
леки друг от друга, что я не удивился бы, разразись здесь ураган.
Я сам себе казался муравьем в этом помещении, хорошо еще, что
очутился подле стены. Однако зал не был пуст, в нем находились
сотни существ, пустым он показался вначале, потому что все раз-
местились вдоль стен, оставляя свободным голый гигантский пол.
Но в самом центре стояли трое черволицых: шел их процесс.
Не знаю, был ли среди них "наш" Черволицый. Я вряд ли сумел
бы узнать его, даже окажись совсем рядом с ними, потому что один
черволицый отличается от другого не больше, чем отрезанная голо-
ва от отрубленной. Но, как нам объяснили, присутствие или отсут-
ствие того или иного конкретного преступника не имело никакого
значения для этого суда. Судили черволицых и - все тут.
Говорила Материня. Я видел издалека ее крохотную фигурку, то-
же в центре зала, но поодаль от черволицых. Ее чириканье еле до-
летало до того места, где стояли мы, но я отчетливо слышал все,
что она говорит, в английском переводе - звуки английской речи
лились из стены над нашими головами и в них также явно чувствова-
лась Материня, как если бы она пела по-вегански подле нас.
