ние, потому что из волночастиц мы и состоим.
- Сколько измерении? - еле спросил я.
- А сколько по-твоему?
- По-моему? Двадцать, наверное. По четыре на каждое из пер-
вых четырех, чтобы по углам просторнее было.
- Двадцать - это даже не начало. Я сама не знаю, Кип; и гео-
метрии я не знаю тоже, мне только казалось, что я ее знаю. Поэто-
му я пристала к ним, как репей.
- К Материне?
- О, что ты! Она ее тоже не знает. Так, только в той мере,
чтобы вводить и выводить корабль из складок пространства.
- Всего-то? - хмыкнул я.
Надо было мне глубоко изучить искусство маникюра и ни в жизнь
не поддаваться на уловки отца заставить меня получить образова-
ние. Ведь этому конца нет: чем больше познаешь, тем больше прихо-
дится познавать.
- Скажи-ка, Крошка, ведь ты знала, куда маяк посылал сигна-
лы, правда?
- Кто, я? - Она приняла невинный вид.- Как тебе сказать... В
общем-то, да.
- И ты знала, что мы полетим на Вегу?
- Ну... Если бы сработал маяк, если бы нам удалось послать
сигнал вовремя...
- А теперь вопрос "на засыпку". Почему ты ничего не сказала
об этом мне?
- Видишь ли...- Крошка всерьез решила разделаться с пугови-
цей.- Я не знала, насколько хорошо ты знаком с математикой... И
ты ведь мог встать в мужскую разумную позу, решить, что ты взрос-
лый я все знаешь лучше меня, и все такое. Ты ведь мне не поверил
бы?
- Может, и не поверил бы. Но если у тебя еще раз появится
желание что-нибудь от меня утаить "ради моего собственного
блага", не соизволишь ли ты допустить, что я отнюдь не закоснел в
своем невежестве? Я знаю, что я - не гений, но я постараюсь проя-
вить достаточно широкомыслия и, может, даже сумею на что-нибудь
сгодиться, если буду знать, что у тебя на уме. И перестань вер-
теть пуговицу.
Крошка поспешно ее отпустила.
- Хорошо, Кип, я запомню.
- Спасибо. Мне сильно досталось? Она промолчала.
- Сильно, значит. А их корабли могут мгновенно покрыть лю-
бое расстояние. Почему ты не попросила их доставить меня домой и
быстро отправить в больницу?
Крошка замялась. Затем спросила:
- Как ты себя чувствуешь сейчас?
- Прекрасно. Только ощущаю, что мне давали наркоз или что-то
в этом роде.
- "Что-то в этом роде",- повторила она.- Но тебе кажется,
что ты поправляешься?
- "Поправляешься"! Я уже поправился!
- Нет. Но поправишься.- Она пристально посмотрела на меня.-
Сказать тебе все по правде. Кип?
- Валяй, говори.
- Если бы тебя доставили на Землю, в самую лучшую больницу,
которая у нас есть, ты был бы сейчас инвалидом, ясно? Безруким и
безногим. А здесь ты скоро будешь абсолютно здоров. Тебе не ампу-
тировали ни одного пальца.
Хорошо, что в какой-то мере Материня подготовила меня. Я
спросил только:
- Это действительно так?
- Да. И то, и другое. Ты будешь абсолютно здоров.- Лицо ее
вдруг задрожало.- Ты был в таком ужасном состоянии! Я видела.
- Так плохо?
- Ужасно! Меня потом кошмары мучали.
- Не надо было им позволять тебе смотреть.
- Она не могла запретить. Я - ближайшая родственница.
- То есть как? Ты что, выдала себя за мою сестру?
- Но я ведь действительно твоя ближайшая родственница.
Я хотел было обозвать ее нахалкой, но вовремя прикусил язык.
На расстоянии 160 триллионов миль мы с ней были единственными
землянами. Так что Крошка оказалась права. Как всегда.
- И поэтому им пришлось дать мое разрешение,- продолжала она.
- Разрешение на что? Что они со мной сделали?
- Сначала погрузили в жидкий гелий. И весь последний месяц,
пока ты оставался там, использовали меня как подопытного кролика.
Потом три дня назад - наших дня - тебя разморозили и начали над
тобой работать. С тех пор ты хорошо поправляешься.
- И в каком же я сейчас состоянии?
- Как сказать. Регенерируешь... Это ведь не кровать. Кип.
Только выглядит так.
- Что же это тогда?
- В нашем языке нет эквивалента, а их ноты я не могу вос-
произвести - тональность слишком высока. Но все пространство, на-
чиная отсюда,- она похлопала рукой по кровати,- и до комнаты вни-
зу, занято оборудованием, которое тебя лечит. Ты опутан провода-
ми, как эстрада клуба электронной музыки.
- Интересно бы взглянуть.
- Боюсь, что нельзя. Да, Кип, ты же не знаешь! Им пришлось
срезать с тебя скафандр по кускам.
Это расстроило меня куда больше, чем рассказ о том, в каком я
был плачевном состоянии.
- Что? Они разрезали Оскара? То есть, я имею в виду мой ска-
фандр?
- Я знаю, что ты имеешь в виду. В бреду ты все время гово-
рил с Оскаром и сам себе отвечал за него. Иногда я думаю, что ты
- шизоид. Кип.
- Ты запуталась в терминах, коротышка. Скорее уж у меня раз-
двоение личности. Да ладно, ты ведь сама параноик.
- Подумаешь, я давно уже знаю. Но я очень хорошо скомпенси-
рованный параноик. Хочешь увидеть Оскара? Материня так и знала,
что ты о нем спросишь, когда проснешься.
Она открыла стенной шкаф.
- То есть как? Ты же сказала, что его разрезали!
- А потом починили. Стал как новый, даже лучше прежнего.
- Тебе пора уходить, милая! Не забывай, о чем мы договори-
лись,- зазвучала песенка Материни.
- Ухожу, Материня, ухожу! Пока, Кип. Я скоро вернусь и бу-
ду к тебе забегать все время.
- Спасибо. Не закрывай шкаф, я хочу видеть Оскара.
Крошка действительно заходила, но отнюдь не "все время".
Но я особенно и не обижался. Вокруг было столько интересного
и "познавательного", куда она могла сунуть свой вездесущий нос,
столько необычного и нового, что она была занята как щенок, гры-
зущий новые хозяйские тапочки.
Но я не скучал. Я поправлялся, а это работа такая, что нужно
отдавать ей все свое время, и совсем не скучная, если у человека
хорошее настроение. Как у меня.
Материню я видел не часто. Я начал понимать, что у нее полно
своей работы, хотя она всегда приходила не позже, чем через час,
когда я просил позвать ее, и никогда не спешила уходить.
Она не была ни моим врачом, ни сиделкой. Вместо нее мною за-
нимался целый полк ветеринаров, не упускавших ни одного сердце-
биения.
Они никогда не входили ко мне, если я сам их не звал (доста-
точно было позвать шепотом), но вскоре я понял, что моя комната
начинена микрофонами и датчиками, как корабль в испытательном по-
лете, а моя "кровать" представляла собой медицинскую установку,
по сравнению с которой наши "искусственные сердца", "искусствен-
ные легкие" и "искусственные почки" выглядят так же, как игрушеч-
ный автомобильчик рядом со сверхзвуковым самолетом.
Самого оборудования я так и не увидел (постель меняли только
тогда, когда я спал), но отчетливо представлял себе его функции.
Оно заставляло мое тело чинить само себя - не заращивать раны
шрамами, а воспроизводить утерянные органы.
Умением делать это обладают любой лобстер и любая морская
звезда - порубите ее на части, и получите несколько новехоньких
звезд.
Таким умением должно обладать любое живое существо, пос-
кольку его генотип заложен в каждой клетке. Но мы потеряли его
несколько миллионов лет назад. Всем известно, что наука пытается
его восстановить; по этому поводу публикуют много статей: в "Кон-
спекте для чтения" - оптимистических, в "Научном ежемесячнике" -
мало обнадеживающих, и совсем бестолковых в изданиях, "научные
редакторы" которых получили, видимо, образование из фильмов ужа-
сов. Но все же ученые над этим работают. И когданибудь наступит
такое время, когда от несчастных случаев будут умирать только те,
кого не успеют вовремя доставить в больницу.
Мне выпал редкий шанс изучить эту проблему, но я не смог.
Я пытался. Я не испытывал никакого беспокойства по поводу то-
го, что они со мной делают (ведь Материня сказала, чтобы я не
беспокоился); тем не менее я, подобно Крошке, хочу знать, что
происходит.
Но возьмите дикаря из таких глубоких джунглей, что там даже
не знакомы с торговлей в кредит. Предположите, что у него показа-
тель умственного потенциала где-то за 190 и ненасытная любозна-
тельность, как у Крошки. Пустите его в лаборатории атомного ис-
следовательского центра в Брукхевене. Многому он там сумеет нау-
читься, как ему ни помогай?
Он разберется, конечно, какие коридоры куда ведут и узнает,
что красный трилистник означает "опасность".
И все. И не потому, что он не способен - мы ведь говорим о
суперинтеллекте,- просто ему нужно лет двадцать учебы, прежде чем
он начнет задавать правильные вопросы и получать на них пра-
вильные ответы.
Я задавал вопросы, всегда получал ответы и делал из них выво-
ды. Но приводить их нет смысла - они путаны и противоречивы, как
выводы, которые дикарь мог бы сделать о конструкции и работе обо-
рудования атомных лабораторий. Как говорится в радиотехнике - при
достижении определенного уровня шумов передача информации не яв-
ляется больше возможной. Вот я и дошел до такого уровня.
По большей части это действительно был "шум" в прямом смысле
слова. Задам я вопрос, а кто-нибудь из терапевтов начнет объяс-
нять. Поначалу ответ кажется понятным, но когда начинается сама
суть, я не слышу ничего, кроме неразборчивого чирикания. Даже
когда в роли переводчика выступала Материня, те объяснения, для
восприятия которых у меня не было базы, звучали бодрым канарееч-
ным щебетанием.
Держитесь-ка за стулья покрепче: я собираюсь объяснить
кое-что, чего не понимаю сам - как мы с Крошкой общались с Мате-
риней, хотя ее ротик не мог выговаривать английские слова, а мы
не могли воспроизводить ее пение.
Веганцы (я называю их "веганцами", хотя с таким же успехом
можно назвать нас "солнцеанами", но настоящее их название звучит,
как шум ветра в каминной трубе. У Материни тоже есть свое настоя-
щее имя, но я ведь не колоратурное сопрано. Крошка выучилась
произносить его, когда хотела умаслить Материню, только ей это
никак не помогало). Так вот, веганцы обладают изумительным даром
понимания, умением поставить себя на место собеседника. Вряд ли
это телепатия - умей они читать мысли, я вряд ли попадал бы все
время впросак со своими вопросами. Можете назвать это свойство
чтением чувств.
Но оно у них было развито по-разному; мы, например, все
умеем водить машины, но лишь немногие обладают данными автогонщи-
ков. Вот Материня...
Я когда-то читал об актрисе, которая так владела итальян-
ским, что ее понимали даже те, кто итальянского не знал. Ее зва-
ли Дуче. То есть "дуче" - это диктатор. Ну, что-то в этом роде *.
Должно быть она обладала тем же даром, что и Материня.
Первые слова, которые я усвоил с Материней, были "привет",
"пока", "спасибо" и все такое. Употребляя их, она всегда уме-
ла объясниться. Ну, как человек может объясниться с чужим щенком.
Позже я начал воспринимать ее речь именно как речь. А она
усваивала значения английских слов еще быстрее - помимо способ-
ностей, она ведь целыми днями беседовала с Крошкой, когда они бы-
ли в плену.
Но если легко понять "здравствуй" и "хорошо бы поесть", то
изложить такие понятия, как, скажем, "гетеродин" и "аминокислоты"
намного сложнее, даже если в языках обоих собеседников есть соот-
ветствующие
-------------
* Имеется в виду Элеонора Дузе (1858-1924), итальянская ак-
триса, с огромным успехом выступавшая во многих странах, в том
числе и в России. Она играла в пьесах Г. Д'Аннунцио, М. Метерлин-
ка, А. Дюма-сына и др.
реалии. А когда в языке одного из них нужных реалий нет, беседа
обрывается. Вот потому-то мне и трудно было беседовать со своими
ветеринарами - я не понял бы их, даже говори они по-английски.
Колебательный контур, посылающий радиосигнал, производит лишь
