- Здесь сильные ветры,- пояснил я.- Веревка может понадо-
биться.
Материня весила немного. Если ее сбило с ног и унесло ветром,
может потребоваться веревка, чтобы вытащить тело.
- Дай мне молоток с пояса Толстяка!
- Сейчас! Я встал. Хорошо было ощутить Оскара вокруг себя.
Потом я вспомнил, как у меня замерзли ноги, когда я шел сюда
от корабля.
- Жаль, нет у них асбестовых сапог.
- Подожди здесь,- встрепенулась Крошка и исчезла, прежде чем
я успел хоть что-нибудь сказать. Я продолжал застегиваться и вол-
новаться - она ведь даже оружия с собой не взяла. Наконец, я
спросил:
- Порядок, Оскар? "Порядок, парень!" Клапан под подбородком
- нормально; индикатор
цвета крови - нормально, радио... Оно мне не понадобится. Вода -
резервуар пуст. Ничего, обойдемся, я вряд ли успею захотеть пить.
С помощью клапана я травил давление, зная, что и за дверьми оно
будет низким.
Вернулась Крошка, притащив с собой нечто похожее на балетные
тапочки для слона. Тесно прижавшись к стеклу моего шлема, она
закричала:
- Они их носят. Сможешь надеть?
Это казалось сомнительным, но в конце концов они налезли на
ноги, как плохо сидящие носки. Встав, я обнаружил, что значи-
тельно улучшилось сцепление; хоть они и неуклюжи, ходить в них
оказалось нетрудно.
Минутой спустя мы стояли у выхода из большой комнаты - пер-
вой, некогда увиденной мною здесь. Но сейчас ее герметические
двери были закрыты - последствия взрыва второй бомбы, которую Ма-
териня заложила в ведущем наружу туннеле, чтобы ликвидировать па-
нели-клапаны. Бомбы в столовую подложила Крошка, сразу же убежав
оттуда в свою комнату. Я не знаю, поставила ли Материня часовой
механизм в обеих бомбах, чтобы они взорвались одновременно, или
взрыв одной бомбы дистанционно детонировал вторую, да это и не
имело значения; так или иначе, они вывели из строя всю роскошную
базу черволицых.
Крошка знала, как выпускать воздух из шлюза. Когда открылась
внутренняя дверь, я крикнул:
- Время?
- Четырнадцать минут! - Она показала мне часы.
- Помни, что я тебе сказал: оставаться здесь. Если увидишь
что-нибудь движущееся - угощай синим светом сначала и задавай
вопросы потом.
- Помню.
Я шагнул вперед, закрыл внутреннюю дверь, нашел клапан во
внешней двери, подождал, пока уравновесится давление.
Две-три минуты, прошедшие, пока не открылся замок, я провел в
мрачных раздумьях. Не хотелось оставлять Крошку одну. Я надеялся,
что все черволицые погибли, но мог ли я быть в этом уверен? Обыск
мы делали наспех, а они бегали быстро, кто-нибудь из них мог ид-
ти одними коридорами, пока мы шли другими.
Помимо того. Крошка ответила мне "Помню", вместо того, чтобы
сказать: "Да, Кип, так и сделаю". Оговорилась?
Эта блоха оговаривается только тогда, когда хочет. А между
"Вас понял" и "Выполняю" лежит пропасть.
Да и шел-то я наружу из дурацких побуждений. В основном, ко-
нечно, для того, чтобы найти тело Материни - дурацких, потому что
оно начнет разлагаться, если я его принесу. Было бы куда пристой-
нее оставить ее в естественной глубокой заморозке.
Но я не мог смириться с этим: там было холодно, а я не мог
оставить ее на холоде. Она ведь была такая теплая. Такая живая. Я
чувствовал себя обязанным принести ее туда, где она могла сог-
реться.
И, самое неприятное - я безрассудно спешил, потому что Мате-
риня хотела включить свой маяк не позже определенного мгновения,
до которого осталось то ли двенадцать, то ли десять минут. Но что
будет толку, если даже я успею? Ну, предположим, ее родная звез-
да находится недалеко отсюда - допустим, она с Проксимы Центавра,
а черволицые откуда-нибудь еще дальше. Даже если ее маяк включит-
ся и заработает, "СОС" достигнет ее друзей не раньше, чем через
четыре года.
Для Материни это, может, и ничего. У меня вообще сложилось
впечатление, что ее век долог, так что прождать несколько лет,
пока придет спасение, ей ничего не стоило бы. Но мы с Крошкой су-
щества другой породы. Мы ведь умрем, пока этот сигнал доберется
до Проксимы Центавра со скоростью света. Я был очень рад снова
повидать Крошку, но не мог не знать, что нас ожидало.
Смерть. Через несколько дней, недель или, в лучшем случае,
месяцев. Смерть от удушья, жажды или голода... Либо, пока мы еще
не умрем от них, сюда придет корабль черволицых, что сулит нам
отчаянный бой и возможность умереть быстро, если повезет.
Так что, как ни крути, моя экспедиция по установке маяка не
что иное, как "исполнение последней воли покойной". Сентимен-
тальная глупость.
Наружная дверь начала отворяться. Аве, Материня! Моритури...*
Я не успел еще выйти на ветер, а мороз - злейший мороз - уже
начал кусать меня. Панели освещения еще работали, и было видно,
что в туннеле хаос: две дюжины панелей-дверей вырвало взрывом как
барабанные перепонки. Что это была за бомба, если ее можно сде-
лать из наворованных частей достаточно маленькой, чтобы спрятать
в метке на теле вместе с радиомаяком, и при этом придать доста-
точно силы, чтобы взрывом вырвать столько панелей, рассчитанных
на изрядное давление. Даже у меня, отдаленного от места взрыва
несколькими сотнями метров массивной скалы, затряслись от него
зубы.
Первая дюжина панелей была брошена взрывом вперед. Материня
взорвала бомбу в середине туннеля? Но взрыв такой силы отшвырнул
бы ее, как перышко! Должно быть, она подложила ее сюда, затем
вернулась вовнутрь и взорвала ее оттуда, а уже затем вышла нару-
жу сквозь шлюз, как сейчас я.
С каждым шагом становилось все холоднее. Ноги пока еще не за-
мерзли - неуклюжие унты делали свое дело. Черволицые знали в та-
ких делах толк.
- Ты разжег свои костры, Оскар?
"На полную катушку, дружище. Холодная нам выдалась ночь".
Он мне рассказывает! Материню я нашел за самой дальней наруж-
ной панелью, вырванной взрывом.
Она рухнула телом вперед, как будто слишком устала, чтобы ид-
ти дальше. Кончики пальцев выброшенных вперед рук чуть-чуть не
доставали до лежащей на полу небольшой коробочки размером с дам-
скую пудреницу.
--------------
* Перифраз приветствия римских гладиаторов: "Аве, Цезарь,
моритури те салютант!" ("Радуйся, Цезарь, идущие на смерть при-
ветствуют тебя!").
Лицо ее было спокойно, и глаза были открыты, но затянуты пе-
репонкой, как у птицы - так же, как когда я увидел ее впервые на
пастбище за нашим домом несколько дней или несколько лет назад.
Но тогда ей сделали больно, и это было очень заметно, а сейчас
мне показалось, что вот-вот глаза ее засияют и она пропоет мне
приветствие.
Я прикоснулся к ней. Тело Материни затвердело и стало холод-
нее льда. Я моргнул, чтобы сдержать слезы, и решил, что
нельзя терять ни секунды.
Материня хотела установить свою коробочку в ста ярдах от вхо-
да в туннель и повернуть выступ на верхней крышечке, и она хоте-
ла сделать это в срок не позже, чем до конца следующих шести-се-
ми минут. Я поднял коробочку.
- Все в порядке, Материня, я уже иду.
"Живей, дружище!"
- Спасибо тебе, милый Кип... В призраки я не верю. Просто я
так часто слышал ее песенку благодарности, что ноты отозва-
лись сейчас эхом в моей голове.
Отойдя на несколько шагов от выхода из туннеля, я остановил-
ся. Порыв ветра ударил меня с такой силой и обдал таким холодом,
что леденящий мороз в туннеле показался мне летней жарой. Закрыв
глаза, я отсчитал тридцать секунд, чтобы дать им привыкнуть к
звездному свету, и, на ощупь найдя на наветренной стороне тунне-
ля опорную стойку, соединяющую наружную дорогу с горой, привязал
к ней крепким узлом свою веревку. Выходя в путь, я знал, что сна-
ружи меня ожидает ночь, и рассчитывал, что проложенная на опорах
дорога будет выделяться черной лентой на фоне белого "снега",
сверкающего под звездным небом. Я полагал, что по открытой урага-
ну дороге идти намного безопаснее, если будут видны ее края,- а
освещать ее нашлемной фарой мне вряд ли удастся: для этого приш-
лось бы поворачиваться всем корпусом из стороны в сторону, что
может заставить меня потерять равновесие и сбить с темпа.
Я все продумал очень тщательно, потому что поход по Плутону,
да еще ночью - это вам не прогулки в саду. Итак, отсчитав трид-
цать секунд и успев за это время привязать веревку к стойке, я
открыл глаза.
И ни черта не увидел!
Ни единой звезды. Даже небо и землю различить не мог.
Я стоял спиной к туннелю, и шлем скафандра закрывал мое лицо
наподобие шляпки от солнца; я должен был бы видеть дорогу. Но я
не видел ничего.
Развернув шлем, я понял причину и тьмы, закрывшей небо, и
землетрясений, напугавших нас с Крошкой: действующий вулкан. Он
был то ли в пяти милях от нас, то ли в пятидесяти, но он, без
сомнения, был именно тем, чем был: этот рваный злой красный шрам
невысоко в небе.
Но я не стал рассматривать его. Включив нашлемную фару, я ос-
ветил ею наветренный правый край дороги и неуклюже засеменил,
держась ближе к нему - если я споткнусь, у меня в резерве оста-
нется вся ширина дороги, чтобы я успел встать на ней на ноги,
прежде чем ураган сдует меня вниз. Этот ураган перепугал меня. Я
шел, держа моток веревки в левой руке, отпуская ее по мере прод-
вижения, но не ослабляя, а по возможности туго натягивал.
Ураган не только пугал, он причинял боль. Мороз обжигал как
пламя. Потом обожженное им тело начинало неметь. Больше всего
доставалось правому боку, он начал неметь первым, но потом левый
бок начал болеть еще больше, чем правый.
Веревки я больше не чувствовал. Остановившись, я наклонился
вперед и выхватил веревку из тьмы лучом фары. Вот еще одна де-
таль скафандра, требующая усовершенствования - нашлемная фара
должна вращаться!
Половина веревки уже размоталась. Следовательно, я отошел от
туннеля на добрых пятьдесят ярдов.
Веревка служила мне и ориентиром - когда она размотается пол-
ностью, я отойду на достаточное расстояние, как и хотела Матери-
ня. Вперед, Кип, вперед!
"Поспешай, парень! Больно уж холодно здесь!" Я снова остано-
вился. Не потерял ли я коробку? На ощупь я ее не чувствовал.
Но в свете нашлемной фары увидел, что сжимаю ее правой рукой.
Так держать, пальцы! Я заторопился вперед, считая шаги. Один!
Два! Три! Четыре!..
Досчитав до сорока, я остановился и, глянув вниз, понял, что
вышел на самую высокую часть дороги там, где она пересекала ру-
чей. Примерно половина пути от места посадки корабля. Ручей - ме-
тановый, что ли? - сковал лед, и я понял, что ночь выдалась хо-
лодной по-настоящему.
Веревка размоталась уже почти вся. Можно считать, дошел до
нужного места. Я отпустил ее, осторожно передвинулся на середину
дороги, опершись на левую руку встал на колени и попытался поста-
вить коробочку рядом с собой.
Но не сумел разогнуть пальцы.
Я разжал их пальцами левой руки, высвободил из них коробку.
Дьявольский порыв ветра подхватил ее, и я еле успел ее при-
жать, чтобы она не укатилась. Потом обеими руками осторожно пос-
тавил коробочку перед собой.
"Разработай свои пальцы, дружище. Постучи ладонями друг о
друга".
Так я и сделал. Постепенно, хотя и вызывая страшную боль,
пальцы правой руки начали шевелиться. Неуклюже придерживая короб-
ку левой рукой, я потянулся к ручке наверху.
На ощупь я ее не чувствовал, но как только ухитрился сжать ее
пальцами, она сразу повернулась.
Казалось, коробочка ожила и замурлыкала.
Должно быть, я услышал вибрацию через перчатки и через ска-
фандр - почувствовать-то я ее никак не мог, пальцы были не в том
состоянии. Я поспешно отпустил коробочку, неуклюже поднялся на
ноги и немного отступил назад, чтобы можно было осветить ее наш-
