Мебель состояла в основном из двух кроватей, изогнутых по
очертанию человеческого тела и толсто обитых. Отсюда вывод, что
Тощему и Толстяку доводилось путешествовать на этом корабле при
изрядных ускорениях.
Подобрав пальцем остатки подливы, я как следует напился,
умылся, не жалея воды, потому что мне было без разницы, помрет
эта парочка от жажды, или нет, собрал свою добычу и пошел туда,
где лежали скафандры.
Войдя туда, я наткнулся на Крошку, повеселевшую и с ломом в
руках.
- Я нашла ее!
- Где?
- Пошли, взломаешь дверь, у меня сил не хватает. Я сложил
все барахло подле скафандров и пошел за ней. Она останови-
лась перед дверной панелью чуть
дальше того места по коридору, куда меня завел мой вандализм.
- Здесь!
Я прислушался.
- С чего ты взяла?
- Знаю! Открывай! Я пожал плечами и размахнулся. Панель с
треском выскочила из паза. И всего-то дел.
Посреди комнаты, свернувшись в клубочек, лежало существо.
Трудно было сказать, его я видел на пастбище вчера вечером или
нет. Плохое освещение, иная обстановка. Но Крошка никаких сомне-
ний не испытывала. С радостным воплем она рванулась вперед, и обе
покатились по полу, сцепившись, как два играющих котенка.
Крошка визжала от радости более или менее поанглийски. А вот
Материня... Я бы не удивился, заговори она по-английски тоже (го-
ворил же Черволицый, да и Крошка упоминала о своих беседах с
ней), но тут было совсем другое.
Вы когда-нибудь пересмешника слышали? Он то просто поет, то
весело и шумно обращается к Творцу. Пожалуй, бесконечно меняющие-
ся трели пересмешника ближе всего к речи Материни.
Наконец, они более или менее успокоились, и Крошка сказала:
- Я так рада, Материня, так рада! Та что-то пропела в ответ.
- Извините, Материня, очень невежливо с моей стороны. Разре-
шите представить - мой дорогой друг Кип.
И Материня пропела мне:
(ноты)
И я понял:
- Очень рада познакомиться. Кип. Понял без слов, но так яс-
но, как будто она говорила по-английски. Причем это вовсе не
был полушутливый саморозыгрыш, как, скажем, мои беседы с Оскаром
или разговор Крошки с мадам Помпадур: ведь, беседуя с Оскаром, я
составляю обе части диалога; просто мое сознание беседует с моим
подсознанием, или что-то в этом роде. Но здесь все обстояло ина-
че. Материня пела мне, а я понимал то, что она пела. Я испытывал
удивление, но отнюдь не недоверие. И вообще, при виде радуги не
думаешь ведь о законах оптики. Просто вот она, радуга, перед
тобой, висит в небе.
И надо было быть последним идиотом, чтобы не понять того, что
Материня говорила именно со мной, потому я ее и понял, и понимал
каждый раз, потому что когда она обращалась только к Крошке, мне
ее речь казалась каким-то чириканием.
Назовите это телепатией, если хотите, вроде бы в университе-
те Дьюка под этим подразумевают кое-что другое. Я ее мыслей чи-
тать не мог, да и не думаю, чтобы она могла читать мои. Мы прос-
то беседовали.
Но, хотя и удивленный, я не забывал о правилах хорошего тона.
Чувствовал я себя так, как будто мама представляет меня одной из
своих старых подруг. Поэтому я поклонился и сказал:
- Мы очень рады, что нашли вас, Материня.
Причем сказал чистейшую и смиренную правду, сразу и безо вся-
ких объяснений поняв, что именно заставило Крошку рискнуть даже
новым планом, но не отказываться искать ее - она была "Материня",
и все тут!
Крошка имела обыкновение все и вся нарекать кличками и проз-
вищами, причем не все они, надо сказать, приходились мне по вку-
су. Но по поводу "Материни" я и минутного сомнения не испытывал.
Материня - это Материня! Подле нее было хорошо, спокойно и уютно.
Вроде как знаешь, что если разобьешь коленку и с ревом прибежишь
домой, она ее поцелует, смажет йодом и заклеит пластырем, и все
будет хорошо. Таким свойством обладают многие няни и учителя...
и, к сожалению, его лишены многие матери.
Но у Материни оно было развито так сильно, что даже мысль о
Черволицем перестала беспокоить меня. Она с нами, и теперь все
пойдет хорошо. Рассуждая логично, я вполне отдавал себе отчет,
что она уязвима не менее нашего - я же видел, как ее свалили. Она
и меньше, и слабее меня, она не могла сама пилотировать корабль -
за нее это делала Крошка. И все это не имело значения.
Мне хотелось к ней на коленки. Но поскольку она маленькая, и
коленок у нее нет вообще, я бы с удовольствием положил ее на ко-
лени себе.
Я все время говорил об отце, но из этого вовсе не следует,
что мама для меня значит меньше - просто тут другое. Отец акти-
вен, мама пассивна. Отец вещает, а мама нет. Но умри она, и отец
станет похож на дерево, вывороченное с корнями из земли. На ней
держится весь наш мир.
Присутствие Материни действовало на меня так же, как обычно
действовало присутствие мамы. Только с мамой это было привыч-
но, в порядке вещей. А тут
вдруг все случилось совершенно неожиданно, вдали от дома и в са-
мый нужный для меня момент.
- Ну, теперь можно отправляться. Кип. Давай живее! - взвол-
нованно выпалила Крошка.
Материня пропела:
(ноты)
("Куда мы отправляемся, детки?")
- На станцию Томба, Материня. Там нам помогут. В глазах ее
промелькнула печаль. У нее были огромные, мягкие, добрые гла-
за. Чудесные глаза и мягкий, беззащитный рот, из которого лилась
музыка. Но выражение, промелькнувшее в ее глазах, сменило чув-
ством тревоги то счастье, которое я только что испытывал. И от-
вет ее напомнил мне, что она не чудотворец.
- Как же мы полетим? На этот раз меня охраняли очень тща-
тельно. (Я не буду больше воспроизводить ее чириканье нотами, все
равно я их толком не помню).
Крошка с энтузиазмом рассказывала ей о скафандрах, а я стоял,
как болван, и слушал, и мой живот медленно леденел. То, что
раньше было всего лишь вопросом применения силы для убеждения
Крошки, превратилось сейчас в неразрешимую дилемму. Теперь я ни
за что не ушел бы без Материни, как ни за что не ушел бы и без
Крошки...
Но у нас было всего лишь два скафандра. Да будь их хоть три,
наш земной скафандр сгодился бы ей не больше, чем змее роликовые
коньки.
Материня мягко напомнила, что ее скафандр уничтожен. И начал-
ся поединок. Очень странный поединок - между мягкой, деликатной,
любящей, разумной и непреклонной Материней, с одной стороны, и
Крошкой, развернувшейся на все сто в роли вопящей капризной ужас-
ной девчонки, с другой стороны. Я же просто стоял рядом жалким
зрителем, не имея возможности выступить даже в роли арбитра.
Поняв ситуацию, Материня сразу же пришла к неизбежному выво-
ду. Поскольку идти ей было не в чем, да и вряд ли она сумела бы
уйти так далеко даже в своем скафандре, единственным выходом бы-
ло ей остаться здесь, а нам немедленно уходить. Если мы дойдем,
то, возможно, сумеем убедить своих, что опасность со стороны Чер-
волицего и К° действительно существует, а в таком случае ее, мо-
жет быть, удастся спасти... что было бы мило, но вряд ли станет
основной задачей операции.
Крошка наотрез отказалась даже выслушивать какой бы то ни
было план, предусматривающий расставание с Материней. Если Мате-
риня остается, то остается и она.
- Кип! Ты пойдешь за помощью! Торопись! А я останусь здесь!
- Ты же знаешь, что это невозможно. Крошка.
- Ты должен. Ты обязан! Ты пойдешь! А если нет, то я... я
больше с тобой не разговариваю!
- Если я пойду, то я сам перестану с собой разговаривать.
Нет, Крошка, пойдешь ты.
- Ни за что!
- Да заткнись же ты хоть для разнообразия! Пойдешь как ми-
ленькая, а я останусь здесь охранять вход и сдерживать противни-
ка, пока ты не вернешься с подмогой. Только поторопи их.
- Я...- она заплакала, и вид у нее стал донельзя расстроен-
ный и обескураженный.
Потом она бросилась к Материне, всхлипывая:
- Вы меня совсем больше не любите! Что показывает, нас-
колько она утратила способность мыслить логически. Материня
запела ей что-то ласковое, а я подумал, что последние наши шансы
на спасение убывают по мере того, как мы продолжаем спорить. В
любое мгновение мог вернуться Черволицый, и, хоть я и надеялся
успеть уложить его, когда он сунется в корабль, он почти навер-
ное будет не один, и мне не устоять все равно. Так или иначе, нам
не уйти.
И, наконец, я сказал:
- Вот что, мы уйдем все вместе. Крошка до того удивилась,
что даже плакать перестала.
- Но как?
- Как, Кип? - пропела Материня.
- Я вам сейчас покажу, как. За мной. Мы ринулись к скафан-
драм. В одной руке Крошка несла мадам Помпадур, другой напо-
ловину несла Материню.
Ларс Эклунд, монтажник, первым носивший Оскара, если верить
журналу, весил, должно быть, фунтов двести. Чтобы Оскар плотно
облегал меня, мне пришлось его изрядно затянуть. Перешивать и
подгонять его по фигуре я не стал, чтобы не нарушить герметич-
ность. Руки и ноги по длине были в порядке, подгонять пришлось
только живот.
Так что места найдется достаточно и для Материни, и для меня.
Я объяснял. Крошка глядела на меня во все глаза, а Материня
пела вопросы и комплименты. Она согласилась, что вполне может ви-
сеть у меня на спине и не упадет, после того как скафандр будет
загерметизирован и лямки затянуты.
- Ладно. Крошка, лезь в скафандр, живо! - Я побежал за носка-
ми. Вернувшись, я проверил датчики ее шлема.- Надо добавить тебе
воздуха. Твой запас наполовину израсходован.
И здесь я попал в тупик. Запасные баллоны, найденные у этих
вурдалаков, были на резьбе, так же, как и мои. Но баллоны на ска-
фандре Крошки были со штырями, которые следовало вставлять в мем-
брану клапана. Вполне подходит для туристов, которых без няньки и
на шаг не отпустят, и которые при необходимости сменить баллоны
перепугаются до смерти, если их не заменят молниеносно, но для
серьезной работы они не годятся.
В своей мастерской я бы соорудил переходник минут за двад-
цать. Здесь же, без инструментов... Н-да, для Крошки все равно,
есть у нас эти баллоны, или нет. С таким же успехом они могли бы
быть и на Земле. Впервые за все время я подумал всерьез о том,
чтобы оставить их здесь, а самому изо всех сил броситься за по-
мощью. Но вслух об этом не сказал. Я решил, что Крошка предпоч-
тет умереть в пути, чем снова попасть в его руки - и я был бы с
ней полностью согласен.
- Малыш,- сказал я медленно,- воздуха у тебя немного. Вряд ли
хватит на сорок миль. Помимо шкалы давления ее индикатор имел и
шкалу времени. Стрелка показывала, что воздуха осталось меньше,
чем на пять часов. Сможет ли Крошка бежать рысцой как лошадь? Да-
же в условиях лунного тяготения? Вряд ли.
Она тоскливо посмотрела на меня.
- Этот объем рассчитан на взрослых. А я маленькая - я меньше
расходую воздуха.
- Постарайся не расходовать его быстрее, чем нужно.
- Постараюсь. Я начал застегивать ей рукава, но она восклик-
нула:
- Ой, забыла!
- Что такое?
- Забыла мадам Помпадур. Дай ее мне, пожалуйста. Она здесь
на полу, у меня под ногами.
Я поднял эту идиотскую куклу и дал ей.
- А она сколько воздуха израсходует? У Крошки вдруг появи-
лись ямочки на щеках.
- Я велю ей не дышать.- Она сунула куклу за пазуху.
Затянув ей скафандр, я залез в свой и сел в нем на корточки,
не застегивая. Материня вползла мне на спину и свернулась клубоч-
ком, напевая что-то ободряющее. С ней было так хорошо, что я и
сотню миль прошагал бы, чтобы только избавить их обеих от опас-
ности.
Застегнуть мой скафандр оказалось делом нелегким, потому что
надо было сначала распустить, а потом затянуть лямки, чтобы Мате-
риня устроилась, но и у Крошки, и у меня руки уже были в перчат-
