друзьями.
- Потому я, может, и не ухожу, - говорю. - Пока что я свои обязаннос-
ти выполняю, даром жалованья не беру. - Я пошел в заднюю комнату, выпил
воды и вышел на крыльцо. Джоб кончил с культиваторами все-таки. Тихо во
дворе, и скоро голове стало легче немного. Слышно, как в балагане запе-
ли, а вот опять оркестр. А ну их, пусть хоть до последнего цента обирают
округ, не с меня ж они дерут. Я свое сделал; в моем возрасте надо уже
знать, когда махнуть рукой и отойти, иначе будешь просто-напросто дурак.
Тем более какое мне дело. Будь она мне дочь, тогда разговор другой, тог-
да бы ей не до того было, она бы у меня тоже трудилась на прокорм нашего
сборища инвалидов, кретинов и нигеров, потому что я просто постеснялся
бы ввести жену в наш дом. Я слишком уважаю человека. Я-то мужчина и спо-
собен выносить, притом они родня мне, и я желал бы посмотреть, какого
цвета глаза будут у того, кто неуважительное слово посмеет сказать про
женщину, мою приятельницу, именно добропорядочные этим-то и занимаются.
Найдите мне такую из добропорядочных и церковь посещающих, чтоб была
хоть вполовину такая честная, как Лорейн, даром что прости-господи. Поп-
робовал бы я жениться, говорю, то-то бы вы взвились, скажете, нет? А она
мне: я хочу, чтобы ты был счастлив, завел бы семью, не тратил бы свою
жизнь в каторжном труде на нас. Вот скоро уж я уйду навеки, и тогда ты
женишься, но тебе не найти женщину, достойную тебя. Как же, говорю, же-
нись я только. Да вы бы из гроба вскочили - нет, скажете? Нет уж, гово-
рю, спасибо, достаточно с меня заботы о тех женщинах, которые у меня уже
в доме. Стоит мне жениться-и наверняка окажется какая-нибудь наркоманка.
А в нашей семейке единственно этого недостает.
Солнце спустилось уже за методистскую церковь, вокруг шпиля голуби
туда-сюда летают, и когда оркестр кончил, то стало слышно, как они бор-
мочут. Еще и четырех месяцев не прошло с рождества, а их опять уже
столько почти, сколько было. Пастор Уолтолл может сиять и радоваться.
Такой шум поднял, как будто мы людей убиваем, лезет с увещеваниями, даже
у одного за ружье ухватился, мешает прицелиться. Про мир на земле нам
поет и благоволение ко всему сущему и что малая птица не должна упасть.
Ему-то что, пусть хоть миллион их расплодится. Зачем ему знать, который
час, что он - делом занят? Притом и налогов не платит, не его ж это де-
нежки ежегодно ухлопываем на чистку башенных часов, чтоб хоть шли ма-
ло-мальски. Сорок пять долларов ухнули мастеру в тот раз. Больше сотни
новооперившихся я насчитал там сейчас на земле. Дурачье, что не улетают
отсюда, из этого города. А хорошо все же, что я семьей не связан, свобо-
ден, как голуби.
Опять заиграли, наяривают, как обычно под занавес. Вахлачье, надо ду-
мать, довольно. Возможно, им хватит теперь этой музыки на четырнад-
цать-пятнадцать миль обратной тряски в фургоне и пока в потемках распря-
гать будут, корму задавать, доить. Коровам своим смогут насвистывать эти
мотивчики и пересказывать остроты, а после смогут прикинуть, сколько вы-
гадали на том, что скотину не водили с собой в балаган. Скажем, если у
тебя детей пятеро, а мулов семеро и был ты с семьей на представлении, то
в итоге получилось четверть доллара чистого прибытку. Такие калькуляции
в их духе. Эрл в дверях показался со свертками.
- Вот еще несколько заказов для доставки на дом, - говорит. - А где
дядюшка Джоб?
- Надо думать, на представление отправился, - говорю. - За ними глаз
да глаз.
- Он не сказавшись не уйдет, - говорит. - На негото я могу поло-
житься.
- То есть не то что на меня, - говорю.
Эрл подошел к дверям, выглянул, прислушался.
- А хорош у них оркестр, - говорит. - Пожалуй, сейчас они и кончат.
- Если не собираются заночевать там, - говорю. Ласточки засновали
уже, и слышно, как на деревьях во дворе суда воробьи начинают базар. То
и дело стайка вспорхнет, затолчется над крышей и обратно скроется.
По-моему, от них вреда не меньше, чем от голубей. И во дворе не посидишь
там из-за них. Не успел присесть - кап! Прямо на шляпу. Но это надо быть
миллионером, чтобы стрелять их, когда заряд стоит пять центов. Вот рас-
сыпать бы отравленной приманки на площади, и в течение одного бы дня из-
бавились, потому что если торговец не может углядеть за курами, чтоб не
бродили по всей площади, то ему не птицу надо продавать, а нежрущий то-
вар - капусту или там плуги. А если собак не могут удержать при доме,
то, значит, не нужна хозяину собака или такой уж никудышный он хозяин.
Что я и говорю, если в городе всю торговлю и дела вести по-деревенски,
то и будет не город, а деревня.
- Все равно мало радости вам, если даже и кончили, - говорю. - Они
сразу же запрягать и по домам, и то доберутся только к полуночи.
- Что ж, - говорит. - Зато хоть развлечение им было. Не страшно, если
они иногда и потратятся на такое дело. Фермер на холмах у нас трудится
как каторжный, а благ - никаких.
- Никто его не принуждает, - говорю. - Ни на холмах, ни в низинах.
- А где бы мы с тобой были, когда бы не фермеры? - говорит.
- Я лично лежал бы сейчас дома, - говорю. - И на лбу у меня сейчас
пузырь был бы со льдом.
- У тебя слишком часто эти головные боли, - говорит. - Ты бы занялся
своими зубами как следует. Он утром их тебе все как следует проверил?
- Кто - он? - говорю.
- Ты же сказал, что у зубного был?
- Вам досадно, что у меня головная боль в рабочее время? - говорю. -
Вам это досаждает? - Через переулок уже потянулись с представления.
- Идут гуляки наши, - говорит Эрл. - Пойду-ка за прилавок. - И ушел.
Забавное дело, на что б вы ни пожаловались, мужчина вам посоветует схо-
дить к зубному, а женщина посоветует жениться. Причем всегда так: у са-
мого всю жизнь все из рук валится, а вас станет поучать, как вести дело.
Какой-нибудь профессоришка из колледжа-пары целых носков за душой нет, а
вас будет учить, как за десять лет сделаться миллионером, а баба, кото-
рая даже мужа себе подцепить и то не сумела, будет вас наставлять по се-
мейным вопросам.
Старикашка Джоб во двор въехал. Когда замотал наконец вожжи вокруг
державки для кнута, я спрашиваю его:
- Ну как, понравились артисты?
- Я еще там не был, - говорит. - Но если меня вечером сегодня аресто-
вывать придут, то смогут найти в той палатке.
- Так я и поверю тебе, - говорю. - Не был, как же.
С трех часов дня пропадаешь. Мистер Эрл сейчас только во двор выхо-
дил, искал тебя.
- Я делом занимался, - говорит. - Мистер Эрл знает, где я был.
- Это ты его морочить будешь, - говорю. - Да не бойся, я тебя не вы-
дам.
- А как же, - говорит, - кого ж мне тут другого и морочить, кроме не-
го. Какой мне расчет тех морочить, с кем на исходе дня субботнего что мы
видались, что мы не видались. Нет уж, вас я морочить не стану, - гово-
рит. - Слишком вы хитрый, где уж мне. Это точно, - говорит и укладывает
несчастных пять-шесть сверточков в фургон со страшно занятым видом. -
Слишком вы хитрый. Вас во всем городе нету хитрей. На что уж тут есть
человек, сам себя кругом пальца обведет, а вы и его в дураках оставляе-
те. - Влез в фургон, отмотал вожжи.
- Это какой такой человек? - спрашиваю.
- А мистер Джейсон Компсон, - говорит. - Н-но, коняга!
Колесо одно вот-вот соскочит. Смотрю вслед: интересно, успеет хоть он
выехать из переулка. Дай только черномазому фургон или там шарабан. В
этом ветхом драндулете, говорю, срам и на люди показываться, а вы будете
держать его в каретнике еще сто лет, чтоб только принца этого раз в не-
делю катать в нем на кладбище. Не он, говорю, первый, кому не все то по
вкусу, что делать приходится. Я бы с ним так: либо в машине езди, как
все люди, либо торчи дома. Как будто он понимает, куда его везут и на
чем везут, а мы для него шарабан держи и лошадь, чтобы выезд совершал по
воскресеньям.
Сильно Джоба беспокоит, слетит колесо или нет, - ему только бы пешком
идти обратно не слишком далеко было. Что я и говорю: им место в поле,
гнуть горб от зари и до зари. Сытость, легкая работа - для них хуже нет.
Достаточно Нигеру чуть пообжиться при белых - и хоть на помойку выбрасы-
вай. Такими становятся ловчилами - прямо на глазах тебя обжулит, отвер-
тится от дела. Взять хоть Роскуса, что единственную допустил оплошность
- однажды взял нечаянно и помер. Отлынивать и воровать мастера, причем
огрызаться тебе будут с каждым днем все наглее, пока не доведут, что
схватишь первую попавшуюся планку тарную и раскроишь ему башку. Дело,
конечно, хозяйское. Но я б на месте Эрла посчитал это убийственной рек-
ламой магазину, чтобы мой товар по городу развозил нигер, из которого
песок сыплется, причем в фургоне, который, того и гляди, тоже рассыплет-
ся на первом повороте.
Солнце уже все ушло в верхушки деревьев, и в магазине понемногу дела-
ется темно. Я прошел к входным дверям. На площади пусто. Эрл в задней
комнате запирает сейф, а вот и часы ударили на башне.
- Замкни-ка со двора, - говорит. Я пошел, запер, вернулся. - Ты, зна-
чит, вечером на представление, - говорит. - Я, помнится, дал тебе вчера
контрамарки?
- Да, - говорю. - Хотите их обратно?
- Нет-нет, - говорит. - Я просто уточнить, дал их или нет. А то еще
зря пропадут.
Эрл запер двери, сказал "до свиданья" и пошел. Воробьи по-прежнему
трещат на деревьях, но на площади пусто, только машины две-три. У аптеки
какой-то "форд", но я даже не взглянул, проходя. Хорошенького понемнож-
ку. Попробовал на путь ее наставить - и хватит с меня. Научить, что ли,
Ластера водить машину, пусть тогда гоняются за ней хоть целыми днями, а
я дома посижу, поиграю с Беном.
Вошел, купил сигар. Потом - дай, думаю, еще головной боли себе под-
бавлю для ровного счета - постоял, поболтал с ними.
- Ну, а ты, - говорит Мак, - надо думать, на "Янки" в нынешнем сезоне
ставишь?
- Это с какой стати? - говорю.
- Как с какой? - говорит. - Ведь первая команда во всей лиге.
- Дудки, - говорю. - Они уже выдохлись. Что ж, потвоему, им вечно бу-
дет так везти?
- По-моему, тут не в везении дело, - говорит Мак.
- А я в жизни не поставлю на команду, где этот лбина Рут играет, -
говорю. - Даже если буду знать заранее, что они выиграют.
- Да ну? - говорит Мак.
- Я тебе в обеих лигах насчитаю по десятку игроков куда более ценных,
чем Рут, - говорю.
- А что ты имеешь против Рута? - спрашивает Мак.
- Ничего, - говорю. - Ровно ничего. Мне даже на фотографию его смот-
реть противно. - Я вышел на улицу. Фонари загораются, народ домой идет.
Иногда воробьи не унимаются до самой ночи. В тот вечер, когда у суда
зажгли новые фонари, свет разбудил их, и всю ночь они летали и тыкались
в лампочки. И так несколько дней подряд, а потом утром как-то их не ста-
ло. А месяца через два опять вернулись всей оравой.
Поехал домой. В доме у нас огней еще не зажигали, но все они высмат-
ривают меня в окна, а Дилси на кухне разоряется, что ужин преет на пли-
те, - как будто на ее деньги куплено. Послушать ее - можно подумать, что
этот ужин всемирной важности и все пропало, если он из-за меня на нес-
колько минут задержан. Зато хоть раз приехал и не вижу Бена с нигеренком
за воротами. Как медведь с мартышкой в одной клетке. Чуть только завече-
реет - он к воротам, как корова в родной сарай, - уцепится за прутья,
мотает башкой, постанывает. И науки ему никакой. Кажется, крепко попла-
тился за тот раз с незапертой калиткой. Если бы надо мной такое сотвори-
ли, я бы как от огня от этих школьниц. Мне иногда любопытно, о чем он
думает там у калитки, когда смотрит, как девочки идут из школы, и силит-
ся что-то хотеть, а что - не помнит, и не помнит того даже, что оно уже
ему не нужно и не может быть нужно теперь. Или о чем он думает, когда
его спать кладут и он раздетый на себя вдруг глянет и тут же заревет.
