своего борделя светить ногами и задницей в таком платье, то моментально
бы угодила за решетку. Будь я проклят, если они не нарочно для того так
одеваются, чтоб каждому прохожему хотелось рукой пощупать. Стою, значит,
и думаю, какому это пижону взбрело нацепить красный галстук, и вдруг
дошло, - как будто она мне сама сказала, - что это из тех артистов. Ну,
я многое способен вытерпеть; иначе не знаю, что б я делал. Завернули они
за угол, я раз - и за ними. Мне - без шляпы, среди бела дня - бегать за
ней переулками, чтобы матушкино доброе имя не дать замарать. Что я и го-
ворю, раз это у нее в крови, то ничего с ней не поделаете. Горбатого мо-
гила исправит, а шлюху тем более. Единственное, что можно, - это выста-
вить ее за дверь, пусть отправляется к себе подобным.
Выскочил на улицу из переулка, но их и след простыл. А я посреди тро-
туара стою без шляпы, как будто я тоже рехнулся. Натурально, так все и
подумают: один ненормальный у них, другой утопился, а третью муж из дома
выгнал, стало быть, и остальные психи. Как коршунье следят все время,
так и чувствую, ждут только повода, чтобы сказать: "Ну, я-то не удивля-
юсь, я всегда этого ожидал, у них вся семья сумасшедшая". Продали землю,
чтоб послать его в Гарвардский, а сами всю жизнь налоги платим властям
штата на местный университет, который я только и видел, что два раза на
бейсболе их команду. Запретила имя дочери родной упоминать у себя в до-
ме" а отец скоро вообще перестал в городе бывать в конторе, только целый
день сидел с графином, и ночью видишь подол сорочки и ноги босые и слы-
шишь, как дребезжит графином об стакан, так что под конец уже не мог и
налить себе сам без Ти-Пи, а она мне говорит: "Ты не хранишь, не уважа-
ешь памяти отца", а я ей на это: "Не знаю, как ее еще хранить. Она как
будто проспиртована неплохо"; только если я тоже такой, то пес его зна-
ет, в чем мне свою ненормальность проявить: к реке мне даже подходить
противно, а чем рюмку виски, так я скорей бензину выпью, и Лорейн им в
ответ: "Пускай он у меня непьющий, но если вы хотите убедиться, что он
мужчина, то я научу вас как. Если я, - говорит, - застукаю тебя с ка-
кой-нибудь из этих стерв, ты знаешь, что я сделаю. Исхлещу ее, за волосы
поганку, места живого на ней не оставлю". А я ей говорю: "Что не пью,
так это мое дело, но тебе я вроде не жалею. Да я тебе столько пива куп-
лю, хоть ванны принимай, потому что честную и приличную прости - господи
я крепко уважаю"... чтобы при здоровье матушкином и при моих стараниях
поддержать нашу репутацию, чтоб она так не уважала моих забот о ней, с
грязью смешивала и свое, и мое, и матушкино имя всему городу на посмея-
ние.
Улизнули куда-то. Заметила, что я сзади, и шмыгнула в другой переу-
лок, шныряет закоулками с паршивым пижоном в красном галстуке, при одном
взгляде на который каждый подумает - ну и шантрапа. А мальчик все не
отстает, и я взял у него телеграмму совершенно без соображения. Очнулся,
только когда стал за нее расписываться. Развернул ее, и как-то даже все
равно мне, что там. Так я, собственно, и знал все время. Только этого
еще и можно было ожидать. Притом додержали, пока не внес чек в книжку.
Не пойму я, как в пределах всего-навсего Нью-Йорка может уместиться
весь тот сброд, что занят выкачкой денег из нашего брата сосунка провин-
циального. Как проклятый трудись день-деньской, шли им деньги, а в итоге
получай клочок бумажки - Ваш счет закрыт при курсе 20.62". Мажут тебя,
дурачка, по губам, считаешь центы липового своего барыша, а потом -
хлоп! "Ваш счет закрыт при курсе 20.62". И при этом ты еще за советы,
как побыстрей лишиться своих денег, десять долларов ежемесячно платишь
сволочам, которые либо не смыслят ни шиша, либо же стакнулись с телег-
рафной компанией. Ладно, с меня хватит. Это последний раз я им дался. Да
любой дурак, не замороченный евреями, смекнул бы, что дело пахнет повы-
шением, когда тут всю дельту, того и гляди, затопит, как в прошлом году,
и смоет весь хлопок к чертям. Тут год за годом паводок губит фермам по-
севы, а правительство там в Вашингтоне знай всаживает по пятьдесят тысяч
долларов в день на содержание армии где-нибудь в Никарагуа. Опять, ко-
нечно, будет наводнение, и цена хлопку подскочит до тридцати центов за
фунт. Мне ведь только б разок их поддеть и вернуть свои деньги. Мне не
надо многотысячных кушей, они только мелкоте провинциальной снятся. Мне
единственно вернуть деньги, что у меня эти евреи выжулили своей гаранти-
рованной конфиденциальной информацией. А потом баста, пусть поцелуют ме-
ня в пятку, чтоб я им выдал еще хоть медный цент.
Вернулся в магазин. Почти половина четвертого. Попробуй сделай
что-нибудь в оставшееся время до закрытия биржи, но мне не привыкать,
хотя мы в Гарвардском не учены. И оркестр отдудел уже. Пентюхи уже внут-
ри все, чего ж им зря энергию расходовать. Эрл спрашивает:
- Ну как, вручили тебе телеграмму? Он забегал сюда не так давно. Я
думал, ты где-то во дворе.
- Да, - отвечаю, - вручили. Не удалось им оттянуть до вечера - слиш-
ком маленький наш городок... Мне тут нужно домой на минутку, - говорю. -
Можете сделать вычет из моего жалованья, если вам от этого легче будет.
- Валяй, - говорит. - Теперь и сам управлюсь. В телеграмме, надеюсь,
никаких худых вестей?
- Это вам придется сходить на телеграф и выяснить, - говорю. - У них
есть время для разговоров. А у меня нет.
- Я просто спросил, - говорит. - Твоя матушка знает, что всегда может
рассчитывать на меня.
- Она вам весьма за то признательна, - говорю. - Постараюсь не задер-
живаться.
- Можешь не спешить, - говорит. - Теперь я и сам управлюсь. Валяй се-
бе спокойно.
Я сел в машину, поехал домой. Утром раз, в обед вторично, теперь сно-
ва, плюс грызня и беготня за ней по всему городу, а дома еле выпросил
обед, на мои деньги купленный и сваренный. Иногда так подумаю - к чему
биться как рыба об лед. Действительно, я тоже ненормальный, как прочие
наши, если не бросил давно все к дьяволу. А теперь приеду домой как раз
вовремя, чтоб совершить еще чудесную автомобильную прогулку к черту на
рога за корзиной каких-нибудь помидоров и вернуться после в город прово-
нявшим насквозь камфарой, иначе голова тут же в машине расколется. Твер-
дишь ей, что в этом аспирине одна только мука, на водичке замешанная,
для мнимых больных. Вы, говорю, еще не знаете, что такое настоящая го-
ловная боль. По-вашему, говорю, я бы сидел за рулем в этой проклятой ма-
шине, если б от меня зависело? Я и без нее бы прожил, я привык без всего
обходиться, но если вы желаете рисковать своей жизнью в этом ветхом ша-
рабане с сопляком Нигером за кучера, то дело ваше, говорю, притом о та-
ких, как Бен, господь заботится, поскольку хоть что-то он ему обязан
уделить, но если думаете, что я доверю тонкий механизм ценой в тысячу
долларов черномазому подростку или даже взрослому, то вы лучше сами ку-
пите им машину, потому что кататься, говорю, вы любите, чего тут скры-
вать.
Дилси сказала, что матушка в доме. Я вошел в холл, прислушался - ниг-
де ее не слышно. Поднялся наверх, но только хотел пройти мимо ее двери,
как она окликнула меня.
- Я всего лишь хотела узнать, кто идет, - говорит. - Я все ведь одна
да одна и каждый шорох слышу.
- А кто вам велит, - говорю. - Если бы хотели, могли бы весь день по
гостям, как другие.
Подошла к двери.
- Не заболел ли ты, - говорит. - Тебе пришлось сегодня обедать в та-
кой спешке.
- Ничего, сойдет, - говорю. - Вы что-нибудь хотели?
- Не стряслось ли чего? - говорит.
- А что могло стрястись? - говорю. - Неужели нельзя мне днем заехать
лишний раз, чтобы не переполошить весь дом?
- Ты не видел, Квентина не пришла еще? - спрашивает.
- Она в школе, - говорю.
- Четвертый час, - говорит. - Три пробило по крайней мере полчаса то-
му назад. Она должна бы уже быть дома.
- Должна? - говорю. - А она за все время хоть раз вернулась домой
засветло?
- Из школы она должна прямо домой, - говорит матушка. - Когда я была
девочкой...
- Вас было кому в руках держать, - говорю. - А ее некому.
- Я бессильна совладать с ней, - говорит. - Я столько раз пыталась.
- А мне вмешаться тоже не даете почему-то, - говорю. - Вот и радуй-
тесь. - Прошел к себе в комнату. Заперся тихонько на ключ, постоял. Она
подошла, ручку подергала.
- Джейсон, - говорит за дверью.
- Чего вам? - говорю.
- Я все думаю, не случилось ли чего.
- Только не у меня, - говорю. - Вы ошиблись адресом.
- Я вовсе не хочу тебя сердить, - говорит.
- Рад это слышать, - говорю. - А то я усомнился было. Совсем было за-
сомневался. Вам что-нибудь угодно?
Помолчала. "Нет, ничего". Ушла. Я достал шкатулку, деньги отсчитал,
обратно ее спрятал, отпер дверь и вышел. Вспомнил про камфару, но уже
все равно поздно. Притом осталось мне один раз в город и обратно. Она у
меня в дверях стоит, ждет.
- Вам что-нибудь из города привезти? - спрашиваю.
- Нет, - говорит. - Я вовсе не хочу вмешиваться в твои дела. Но не
знаю, что бы я стала делать, Джейсон, если бы с тобой что-нибудь случи-
лось.
- Со мной все в порядке, - говорю. - Просто голова болит.
- Ты бы хоть аспирину принял, - говорит. - Раз уж не можешь без этого
автомобиля.
- При чем тут автомобиль? - говорю. - Как от автомобиля может болеть
голова?
- Ты сам знаешь, от бензина у тебя с детства голова разбаливалась, -
говорит. - Я бы хотела, чтобы ты принял аспирину.
- Продолжайте хотеть, - говорю. - Хотение - вещь безобидная.
Сел в машину, направился обратно в город. Только вырулил на улицу,
смотрю - "форд" навстречу на предельной скорости. Вдруг как тормознет с
ходу, заскользил, визжа колесами, дал задний, развернулся круто. Я успел
только подумать, что за дурацкие фокусы, и тут за ветровым стеклом мне
мелькнул красный галстук. А затем и ее лицо узнал в боковом стекле, ко
мне повернутое. "Форд" метнулся в наш переулок, оттуда повернул на па-
раллельную улицу. Но когда я до угла доехал следом, то их еще секунду
только видно было, прямо как бешеные рванули.
Ну, у меня помутилось в глазах. Чтобы после всех моих предупреждений
этот галстучек - тут уж я про все забыл. Даже про голову свою, пока не
доехал до первой развилки и встал, не знаю, куда дальше. Дерут, дерут с
нас деньги на дороги, а ехать - как по проклятому железу кровельному
гофрированному. Интересно знать, как по такой дороге угнаться даже за
паршивой тачкой. А я своей машиной дорожу, на куски ее растряхивать не
собираюсь, это не "фордик" ихний. Притом они его скорей всего украли,
так что им тем более плевать. Что я и говорю, кровь не может не ска-
заться. Раз в ней такая кровь, то на все будет способна. Если вы, гово-
рю, считаете, что у вас в отношении ее родственный долг, то он давно уже
вами выполнен, и с этих пор, говорю, можете единственно себя винить, по-
тому что сами знаете, как любой разумный человек поступил бы. Если уж,
говорю, мне половину времени приходится быть несчастным сыщиком, то я по
крайней мере пойду наймусь, где мне за это платить будут.
Встал, значит, у развилки. И сразу же голова. Будто кто изнутри бьет
молотом. И я еще всегда старался, говорю, не волновать вас ее поведени-
ем; что же касается меня, говорю, то туда ей и дорога на самое дно, и
чем скорей, тем лучше. Чего от нее и ожидать другого, кроме как с каждым
комми и площадным скоморохом заезжим, потому что здешние пижоны и то уже
от нее воротят нос. Вы же не в курсе совсем, что творится, говорю, вы же
не слышите всего того, что мне приходится выслушивать, притом я их еще
осаживаю, уж насчет этого будьте спокойны. Мои деды, говорю им, владели
тут рабами, когда вы держали грошовые ларечки или издольщиками копались
на клочках, на которые даже нигер не польстился бы.
