лась, она дернула руку, глядит на меня - я держу. Дилси поднялась со
своего стула.
- Ох, Джейсон, - говорит.
- Пустите меня, - говорит Квентина, - не то дам пощечину.
- Вот как? - говорю. - Вот оно у нас как? - Взмахнула рукой. Поймал и
эту руку, держу, как кошку бешеную. - Так вот оно как? - говорю. - Вот
как оно, значит, у нас?
- Ох, Джейсон! - говорит Дилси. Из кухни потащил в столовую. Халатик
распахнулся, чуть не голышом тащу чертовку. Дилси за нами ковыляет. Я
повернулся и захлопнул дверь ногой у Дилси перед носом.
- Ты к нам не суйся, - говорю.
Квентина прислонилась к столу, халатик запахивает. Я смотрю на нее.
- Ну, - говорю, - теперь я хочу знать, как ты смеешь прогуливать,
лгать бабушке, подделывать в дневнике ее подпись, до болезни ее дово-
дить. Что все это значит?
Молчит. Застегивает на шее халатик, одергивает, глядит на меня. Еще
не накрасилась, лицо блестит, как надраенное. Я подошел, схватил за ру-
ку.
- Что все это значит? - говорю.
- Не ваше чертово дело, - говорит. - Пустите.
Дилси открыла дверь.
- Ох, Джейсон, - говорит.
- А тебе сказано, не суйся, - говорю, даже не оглядываясь. - Я хочу
знать, куда ты убегаешь с уроков, - говорю. - Если б на улицу, то я бы
тебя увидел. И с кем ты убегаешь? Под кусточек, что ли, с которым-нибудь
из пижончиков этих прилизанных? В лесочке с ним прячетесь, да?
- Вы - вы противный зануда! - говорит она. Как кошка рвется, но я
держу ее. - Противный зануда поганый! - говорит.
- Я тебе покажу, - говорю. - Старую бабушку отпугнуть - это ты уме-
ешь, но я покажу тебе, в чьих ты сейчас руках.
Одной рукой держу ее - перестала вырываться, смотрит на меня, глазищи
широкие стали и черные.
- Что вы хотите со мной делать?
- Сейчас увидишь что. Вот только пояс сниму, - говорю и тяну с себя
пояс. Тут Дилси хвать меня за руку.
- Джейсон, - говорит. - Ох, Джейсон! И не стыдно!
- Дилси, - Квентина ей, - Дилси.
- Да не дам я тебя ему. Не бойся, голубка. - Вцепилась мне в руку.
Тут пояс вытянулся наконец. Я дернул руку, отпихнул Дилси прочь. Она
прямо к столу отлетела. Настолько дряхлая, что еле на ногах стоит. Но
это у нас так положено - надо же держать кого-то в кухне, чтоб дочиста
выедал то, что молодые негры не умяли. Опять подковыляла, загораживает
Квентину, за руки меня хватает.
- Нате, меня бейте, - говоритm - если сердце не на месте, пока не
ударили кого. Меня бейте.
- Думаешь, не ударю? - говорю.
- Я от вас любого неподобства ожидаю, - говорит.
Тут слышу: матушка на лестнице. Как же, усидит она, чтоб не вме-
шаться. Я выпустил руку Квентинину. Она к стенке отлетела, халатик запа-
хивает.
- Ладно, - говорю. - Временно отложим. Но не думай, что тебе удастся
надо мной взять волю. Я тебе не старая бабушка и тем более не полудохлая
негритянка. Потаскушка ты сопливая, - говорю.
- Дилси, - говорит она. - Дилси, я хочу к маме.
Дилси подковыляла к ней.
- Не бойся, - говорит. - Он до тебя и пальцем не дотронется, покамест
я здесь.
А матушка спускается по лестнице.
- Джейсон, - голос подает матушка. - Дилси.
- Не бойся, - говорит Дилси. - И дотронуться не пущу его. - И хотела
погладить Квентину. А та - по руке ее.
- Уйди, чертова старуха, - говорит. И бегом к дверям.
- Дилси, - мамаша на лестнице зовет. Квентина мимо нее вверх взбега-
ет. - Квентина, - матушка ей вслед. - Остановись, Квентина.
Та и ухом не ведет. Слышно - бежит уже наверху, потом по коридору.
Потом дверь хлопнула.
Матушка постояла. Стала спускаться дальше.
- Дилси, - зовет.
- Слышу, слышу, - Дилси ей, - сейчас. А вы, Джейсон, идите выводите
машину. Обождете ее, довезете до школы.
- Уж можешь быть спокойна, - говорю. - Доставлю и удостоверюсь, что
не улизнула. Я взялся, я и доведу это дело до конца.
- Джейсон, - мамаша на лестнице.
- Идите же, Джейсон, - говорит Дилси, ковыляя ей навстречу. - Или хо-
тите и ее разбудоражить? Иду, иду, мис Кэлайн.
Я пошел во двор. Слышно, как Дилси на лестнице:
- Ложитесь сейчас же обратно в постельку. Знаете ведь сами, что
нельзя вставать, пока не отхворались! Идите ложитесь. А я ее отправлю
сейчас в школу, чтоб не опоздала.
Я пошел в гараж к машине. А оттуда пришлось идти искать Ластера,
обойти вокруг всего дома, пока не увидал их.
- Я как будто велел тебе укрепить там сзади запасное колесо, - гово-
рю.
- У меня не было времени, - Ластер в ответ. - За ним некому больше
глядеть, пока мэмми в кухне стряпает.
- Само собой, - говорю. - Кормлю тут полную кухню черномазых, чтобы
ходили за ним, а в результате шину и ту некому сменить, кроме как мне
самому.
- Мне не на кого было его оставить, - отвечает. Кстати и тот замычал
слюняво.
- Убирайся с ним на задний двор, - говорю. - Какого ты тут дьявола
торчишь с ним на виду у всех.
Прогнал их, пока он не развылся в полный голос. Хватит с меня и воск-
ресений, когда на этом треклятом лугу полно людей, гоняют шарик чуть по-
больше нафталинного - чувствуется, что нет у них домашнего цирка и пол-
дюжины негров кормить им не надо. А Бен знай бегает вдоль забора
взад-вперед и ревет, чуть только завидит игрока; еще, того и гляди, ста-
нут взимать с нас плату за участие, и тогда придется мамаше с Дилси
взять по костылю, а вместо мячей - пару круглых фаянсовых дверных ручек,
и включиться в игру. Или же мне самому заняться гольфом - с - фонарем
ночью. Тогда, возможно, всех нас сообща отправят в Джексон. То-то празд-
ник был бы у соседей по сему случаю.
Пошел в гараж опять. Колесо стоит, прислоненное к стене, но будь я
проклят, если сам к нему притронусь. Я вывел машину, развернул. Квентина
стоит ждет в аллее. Я говорю ей:
- Что учебников у тебя нет ни единого, это я знаю. Я хотел бы только,
если можно, спросить, куда ты их девала. Натурально, я никакого права не
имею спрашивать, - говорю. - Я всего-навсего тот простофиля, который вы-
ложил за них в сентябре одиннадцать долларов шестьдесят пять центов.
- За мои учебники платит мама, - она мне. - Ваших денег на меня не
тратится ни цента. Я лучше с голоду умру.
- Да ну? - говорю. - Ты скажи бабушке - услышишь, что она тебе отве-
тит. И насчет одежек - ты вроде не совсем еще голая ходишь, - говорю, -
хотя под этой штукатуркой лицо у тебя - самая прикрытая часть тела.
- По-вашему, на это платье пошел хоть цент ваших или бабушкиных де-
нег?
- А ты спроси бабушку, - говорю. - Спроси-ка, что со всеми предыдущи-
ми чеками сталось. Помнится, один она сожгла на твоих же глазах. - Она и
не слушает, лицо всплошную замазано краской, а глаза жесткие, как у злю-
щей собачонки.
- А знаете, что бы я сделала, если бы думала, что хоть один цент ваш
или бабушкин потрачен был на это? - говорит она, кладя руку на платье.
- Что же бы ты сделала? - спрашиваю. - Бочку бы надела вместо платья?
- Я тут же сорвала бы его с себя и выкинула на улицу, - говорит. - Не
верите?
- Как же, - говорю. - Ты уже не одно платье так выкинула.
- А вот смотрите, - говорит. Обеими руками схватилась за вырез у шеи
и тянет, будто хочет разорвать.
- Порви только попробуй, - говорю, - и я тебя так исхлещу прямо здесь
же, на улице, что запомнишь на всю жизнь.
- А вот смотрите, - говорит. И я вижу: она в самом деле хочет разор-
вать, сорвать его с себя. Пока машину остановил, схватил ее за руки -
собралось уже больше десятка зевак. Меня до того досада взяла, даже как
бы ослеп на минуту.
- Перестань, - говорю, - моментально, или ты у меня пожалеешь, что
родилась на свет божий.
- Я и так жалею, - говорит. Перестала, но глаза у нее сделались ка-
кие-то - ну, думаю, попробуй только разревись сейчас на улице, в машине,
тут же выпорю. Я тебя в бараний рог скручу. На счастье ее, сдержалась, я
выпустил руки, поехали дальше. Удачно еще, что тут как раз переулок, и я
свернул, чтобы не через площадь. У Бирда на пустыре уже балаган ставят.
Эрл уже отдал мне те две контрамарки, что причитались нам за афиши в на-
шей витрине. Она сидит отвернувшись, губу кусает. - Я и так жалею, - го-
ворит. - И зачем только я родилась...
- Я знаю по крайней мере еще одного человека, кому не все в этой ис-
тории понятно, - говорю. Остановил машину перед школой. Звонок уже дали,
как раз последние ученики входят. - Хоть раз не опоздала, - говорю. -
Сама пойдешь и пробудешь все уроки или мне отвести тебя и усадить за
парту? - Вышла из машины, хлопнула дверцей. - И запомни мои слова, - го-
ворю, - я с тобой не шучу. Пусть только еще раз услышу, что ты прячешься
по закоулочкам с каким-нибудь пижоном.
На эти слова обернулась.
- Я ни от кого не прячусь, - говорит. - Все могут знать все, что я
делаю.
- Все и знают, - говорю. - Каждому здешнему жителю известно, кто ты
есть. Но я этого больше терпеть не намерен, слышишь ты? Лично мне пле-
вать на твое поведение, - говорю. - Но в городе здесь у меня дом и служ-
ба, и я не потерплю, чтобы девушка из моей семьи вела себя как негри-
тянская потаскуха. Ты меня слышишь?
- Мне все равно, - говорит - Пускай я плохая и буду в аду гореть. Чем
с вами, так лучше в аду.
- Прогуляй еще один раз - и я тебе такое устрою, что и правда в ад
запросишься, - говорю. Повернулась, побежала через двор. - Помни, еще
только раз, - говорю. Даже не оглянулась.
Я завернул на почту, взял письма и поехал к себе в магазин. Поставил
машину, вхожу - Эрл смотри на меня. А я на него смотрю: давай, если же-
лаешь, заводи речь насчет опоздания. Но он сказал только:
- Культиваторы прибыли. Поди помоги дядюшке Джобу поставить их на
место.
Я вышел на задний двор, там старикашка Джоб снимает с них крепеж со
скоростью примерно три болта в час.
- По такому, как ты, работяге моя кухня тоскует, - говорю. - У меня
там кормятся все никудышные нигеры со всего города, тебя лишь не хвата-
ет.
- Я угождаю тому, кто мне платит по субботам, - говорит он. - А уж
прочим угождать у меня не остается времени. - Навинтил гаечку. - Тут у
нас на весь край один только и есть работяга - хлопковый долгоносик.
- Да, счастье твое, что ты не долгоносик и не заинтересован кровно в
этих культиваторах, - говорю. - А то бы ахнуть не успели, как ты бы ура-
ботался над ними насмерть.
- Что верно, то верно, - говорит. - Долгоносику туго приходится. В
любую погоду он семь деньков в неделю вкалывает на этом адовом солнце. И
нет у долгоносика крылечка, чтоб сидеть смотреть с него, как арбузы спе-
ют, и суббота ему без значения.
- Будь я твоим хозяином, - говорю, - то и тебе бы суббота была без
значения. А теперь давай-ка высвобождай их от тары и тащи в сарай.
От нее письмо я вскрыл первым и вынул чек. Жди от бабы аккуратности.
На целых шесть дней задержала. А еще хотят нас уверить, что могут вести
дело не хуже мужчин. Интересно, сколько бы продержался в бизнесе мужчи-
на, который бы считал шестое апреля первым днем месяца. Когда матушке
пришлют месячное извещение из банка, она уж обязательно приметит дату и
захочет знать, почему я свое жалованье внес на счет только шестого чис-
ла. Такие вещи баба в расчет не берет.
"Мое письмо про праздничное платье для Квентины осталось без ответа.
Неужели оно не получено? Нет ответа на оба последних моих письма к ней -
хотя чек, что я вложила во второе, предъявлен к оплате вместе с вашим
очередным. Не больна ли она? Сообщи мне немедленно, иначе я приеду и вы-
ясню сама. Ты ведь обещал давать мне знать, как только у нее будет нужда
в чем-нибудь. Жду ответа до 10-го. Нет, лучше дай сейчас же телеграмму.
Ты вскрываешь мои письма к ней. Я знаю это так же твердо, как если бы
сама видела. Слышишь, телеграфируй мне сейчас же, что с ней, по следую-
щему адресу".
Тут Эрл заорал Джобу, чтобы поторапливался, и я спрятал письма и по-
