дить, - мы играли под шпалерой, увитой глициниями. В постели мама - ну,
тогда Дилси оденет нас во что похуже и выпустит под дождь: молодежи дож-
дик не во вред, говаривала Дилси. Но если мама на ногах, то играем спер-
ва на веранде, а потом мама пожалуется, что мы слишком шумим, и мы ухо-
дим под глицинии.
Вот здесь мелькнула река в последний раз сегодня утром - примерно
здесь. За сумерками ощутима вода, пахнет ею. Когда весной зацветала жи-
молость, то в дождь запах ее был повсюду. В другую погоду не так, но
только дождь и сумерки, как запах начинал течь в дом; то ли дождь шел
больше сумерками, то ли в свете сумеречном есть что-то такое, но пахло
сильнее всего в сумерки; до того распахнется, бывало, что лежишь в пос-
тели и повторяешь про себя - когда же этот запах кончится, ну когда же
он кончится. (Из двери трамвая тянет водой, дует крепко и влажно). Пов-
торяешь-повторяешь и уснешь иногда, а потом так оно все смешалось с жи-
молостью, что стало равнозначно ночи и тревоге. Лежишь, и кажется - ни
сон ни явь, а длинный коридор серого полумрака, и в глубине его там все
опризрачнено, извращено все, что только я сделал, испытал, перенес, все
обратилось в тени, облеклось видимой формой, причудливой, перековеркан-
ной, и насмехается нелепо, и само себя лишает всякого значения. Лежишь и
думаешь: я был - я не был - не был кто - был не кто.
Сквозь сумерки пахнет речными излуками, и последний отсвет мирно лег
на плесы, как на куски расколотого зеркала, а за ними в бледном чистом
воздухе уже показались огни и слегка дрожат удаленными мотыльками. Венд-
жамин, дитя мое. Как он сидит, бывало, перед этим зеркалом. Прибежище
надежное, где непорядок смягчен, утишен, сглажен. Бенджамин, дитя моей
старости, заложником томящийся в Египте. О Бенджамин. Дилси говорит:
причина в том, что матери он в стыд. Внезапными острыми струйками проры-
ваются они вот этак в жизнь ходиков, на мгновенье беря белый факт в чер-
ное кольцо неоспоримой правды, как под микроскоп; все же остальное время
они - лишь голоса, смех, беспричинный с твоей точки зрения, и слезы тоже
без причин. Похороны для вас - повод об заклад побиться, сколько человек
идет за гробом: чет или нечет. Как-то в Мемфисе целый бордель выскочил
нагишом на улицу в религиозном экстазе.
"На каждого потребовалось по три полисмена, чтобы усмирить. Да, наш
господине. О Иисусе благий. Человече добрый.
Трамвай остановился. Я сошел, навлекая внимание на свой подбитый
глаз. Подошел городской трамвайполон. Я стал на задней площадке.
- Впереди есть свободные места, - сказал кондуктор.
Я взглянул туда. С левой стороны все заняты.
- Мне недалеко, - сказал я. - Постою здесь.
Переезжаем реку. Через мост едем, высоким и медленным выгибом легший
в пространство, а с боков - тишь и небытие, и огни желтые, красные, зе-
леные подрагивают в ясном воздухе, отображаются.
- Пройдите сядьте, чем стоять, - сказал кондуктор.
- Мне сейчас сходить, - сказал я. - Квартала два осталось.
Я сошел, не доезжая почты. Впрочем, в этот час они все уже где-нибудь
лоботрясничают, и тут я услыхал свои часы и стал прислушиваться, не
прозвонят ли на башне; тронул сквозь пиджак письмо, написанное Шриву, и
по руке поплыли гравированные тени вязов. На подходе к общежитию в самом
деле раздался бой башенных часов и, расходясь, как круги на воде, обог-
нал меня, вызванивая четверть - чего? Ну и ладно. Четверть чего.
Наши окна темны. В холле никого. Я вошел, держась левой стороны, но
там пусто - только лестница изгибом вверх уходит в тени, в отзвуки шагов
печальных поколений, легкой пылью наслоившихся на тени, и мои ноги бу-
дят, поднимают эти отзвуки, как пыль, и снова оседает она, легкая.
Еще не включив света, я увидел письмо на столе, прислоненное к книге,
чтобы сразу увидел. Мужем моим окрестили. Но Споуд ведь говорил, что они
куда-то еще едут и вернутся поздно, а без Шрива им не хватало бы одного
кавалера. Притом бы я его увидел, а следующего трамвая ему целый час
ждать, потому что после шести вечера. Я вынул часы - тикают себе, и нев-
домек им, что солгать они теперь и то не могут. Положил на стол вверх
циферблатом, взял письмо миссис Блэнд, разорвал пополам и выбросил в
корзину, потом снял с себя пиджак, жилет, воротничок, галстук и рубашку.
Галстук тоже заляпан, но негру сойдет. Скажет, что Христос этот галстук
носил, оттого и кровавый рисунок. Бензин отыскался в спальне у Шрива, я
расстелил жилет на столе, на гладком, и открыл пробку.
Первый автомобиль в городе у девушки Девушка Вот чего Джейсон не вы-
носит ему от бензинного запаха худо и тогда он еще злее потому что де-
вушка Девушка У него-то сестры нет Но Бенджамин, Бенджамин дитя моей го-
рестной Если бы у меня была мать чтобы мог сказать ей Мама мама Бензина
извел уйму, и теперь не понять, кровяное ли еще пятно или один бензин
уже. От него порез на пальце снова защипало, и я пошел умываться, пове-
сив прежде жилет на спинку стула и притянув пониже электрический шнур,
чтобы лампочка пятно сушила. Умыл лицо и руки, но даже сквозь мыло слы-
шен запах острый, сужающий ноздри слегка. Открыл затем маленький чемо-
дан, достал рубашку, воротничок и галстук, а те, заляпанные, уложил,
закрыл чемодан и надел их. Когда причесывался, пробило половину. Но вре-
мя у меня, по крайней мере, до без четверти, вот разве только если на
летящей тьме он одно лишь свое лицо видит а сломанного пера нет разве
что их две в такой шляпе но не в один же вечер две такие будут следовать
в Бостон трамваем И вот мое лицо с его лицом на миг сквозь грохот когда
из тьмы два освещенных окна в оцепенело уносящемся грохоте Ушло его лицо
одно мое вижу видел а видел ли Не простясь Навес без кулька и пустая до-
рога в темноте в тишине Мост выгнувшийся в тишину темноту сон вода бла-
годатная быстрая Не простясь
Я включил свет, ушел в спальню к себе от бензина, но запах слышен и
здесь. Стою у окна, занавески медленно приколыхиваются из темноты к ли-
цу, словно кто дышит во сне, и медленным выдохом опадают опять в темно-
ту, оставив по себе касанье. Когда они ушли наверх мама откинулась в
кресле прижав к губам накамфаренный платок. Отец как сидел рядом с ней
так и остался сидеть держа ее за руку а рев все раскатывается точно в
тишину ему не уместиться В детстве у нас была книжка с картинкой - тем-
ница и слабенький луч света косо падает на два лица, поднятых к нему из
мрака. "Знаешь, что б я сделала, когда бы королем была? (Не королевой,
не феей - всегда королем только, великаном или полководцем). Разломала
бы тюрьму, вытащила б их на волю и хорошенько бы выпорола" Картинка ока-
залась потом вырвана, выдрана прочь. И я рад был. А то все бы глядел на
нее, пока не стала бы той темницей сама уже мама, - она и отец тянутся
лицами к слабому свету и держатся за руки, а мы затерялись где-то еще
ниже, и нам даже лучика нет. А потом примешалась и жимолость. Только,
бывало, свет выключу и соберусь уснуть, она волнами в комнату и так нах-
лынет, гуще, гуще до удушья, и приходится вставать и ощупью, как ма-
ленький, искать дверь руки зрят осязаньем в мозгу чертя невидимую дверь
Дверь а теперь ничего не видят руки Нос мой видит бензин, жилетку на
столе, дверь. По-прежнему коридор пуст от всех шагов печальных поколе-
ний, бредших в поисках воды, с глаза невидящие сжатые как зубы не то что
не веря сомневаясь даже в том что боли нет Щиколотка голень колено длин-
ное струение невидимых перил где оступиться в темноте налитой сном Мама
отец Кэдди Джейсон
Мори дверь я не боюсь но мама отец Кэдди Джейсон Мори уснув настолько
раньше вас я буду крепко спать когда дверь Дверь дверь И там тоже нико-
го, одни трубы, фаянс, тихие стены в пятнах, трон задумчивости. Стакан
взять я забыл, но можно руки зрят холодящую пальцы невидимую шею лебяжью
Обойдемся без Моисеева жезла Пригоршня вот и стакан Касаньем осторожным
чтоб не Журчит узкой шеей прохладной Журчит холодя металл стекло Полна
через край Холодит стенки пальцы
Сон промывает оставив в долгой тиши горла вкус увлаженного сна Кори-
дором, будя в тишине шуршащие полк шагов погибших, я вернулся в бензин,
к часам, яростно лгущим на темном столе. А оттуда - к занавескам, что
вдохом наплывают из тьмы в лицо мне и на лице оставляют дыхание. Чет-
верть часа осталось. И тогда меня не будет. Успокоительнейшие слова. Ус-
покоительнейшие. Non fui. Sum. Fui. Non sum!. Где-то слышал я перезвоны
такие однажды. В Миссисипи то ли в Массачусетсе. Я был. Меня нет. Масса-
чусетс то ли Миссисипи. У Шрива в чемодане есть бутылка. Ты даже и не
вскроешь? Мистер и миссис Джейсон Ричмонд Компсон извещают о Три раза.
Дня. Ты даже и не вскроешь свадьбе дочери их Кэндейси напиток сей нас
учит путать средства с целью. Я есмь. Выпей-ка. Меня не было. Продадим
Бенджину землю, чтобы послать Квентина в Гарвардский, чтобы кости мои
стук-постук друг о друга на дне. Мертв буду в. По-моему, Кэдди говорила:
один курс. У Шрива в чемодане есть бутылка. Отец к чему мне у Шрива Я
продал луг за право смерти в Гарвардском Кэдди говорила В пещерах и гро-
тах морских им мирно крошиться колеблемым донным теченьем Гарвардский
университет звучит ведь так утонченно Сорок акров не столь уж высокая
цена за красивый звук. Красивый мертвый звук Променяем Бенджину землю на
красивый мертвый звук. Этого звука Бенджамину надолго хватит, он ведь
его не расслышит, разве что учует только на порог ступила, он заплакал Я
все время думал, он просто один из тех городских шутников, насчет кото-
рых отец вечно поддразнивал Кэдди, пока не. Я и внимания на него не
больше обращал, чем на прочих там заезжих коммивояжеров или. Думал, это
у него армейские рубашки, а потом вдруг понял, что он не вреда от меня
опасается, а просто о ней вспоминает при виде меня, смотрит на меня
сквозь нее, как сквозь цветное стекло "Зачем тебе соваться в мои дела
Знаешь ведь что ни к чему Предоставь уж маме с Джейсоном"
"Неужели это мама подучила Джейсона шпионить за тобой Я бы ни за"
"Женщины умеют лишь играть на чужих понятиях о чести Она ведь из люб-
ви к Кэдди" Даже расхворавшись, не уходила к себе наверх, чтобы отец не
трунил над дядей Мори при Джейсоне. Отец шутя сказал, что дядя Мори не-
важный знаток античности и потому избегает риска личной встречи с бесс-
мертным слепым сорванцом. Только ему следовало бы избрать в почтальоны
Джейсона, ибо Джейсон способен допустить оплошность лишь того же рода,
что и сам дядя Мори допустил бы, но отнюдь не чреватую глазоподбитием. И
верно, мальчишка Паттерсонов был младше и щуплей Джейсона. Они клеили
змеев и продавали по пяти центов штука, пока не рассорились из-за дележа
доходов. Тогда Джейсон подыскал себе нового партнера, еще замухрышистей,
надо думать, потому что Ти-Пи сказал, что Джейсон опять казначеем. Но,
говорит отец, зачем дяде Мори работать? Если он, отец то бишь, может со-
держать полдюжины негров, у которых только и дел, что сидеть, сунув ноги
в духовку, то уж, конечно, он может время от времени предоставлять дяде
Мори стол и кров и деньжат ссужать малую толику - зато ведь дядя Мори
поддерживает в нем и раздувает огонь веры в небесное происхождение нашей
породы; и тут мама, бывало, заплачет и скажет, что отец ставит ее род
ниже своего, что он насмехается над дядей Мори и нас тому же учит Не по-
нимала она, что отец тому единственно учил нас, что люди всего-навсего
труха, куклы, набитые опилками, сметенными с мусорных куч, где все преж-
ние куклы валяются и опилки текут из ничьей раны в ничьем боку не за ме-
ня неумершего. В детстве я воображал себе смерть пожилым господином вро-
де моего деда, другом, что ли, его близким и особым - вот как письменный
стол дедушкин был для нас особым, мы к нему робели и притронуться и в
